- Примерно в это время Розалинда Ц. была задушена в своей квартире... К сожалению, ваша тогдашняя ассистентка, работавшая в ту субботу, не видела вас в кабинете и не слышала... Потом вы отказались от своего утверждения, что в означенное время находились в кабинете и искали там налоговые квитанции, вы показали, что в то время, когда была убита Розалинда Ц., вы якобы смотрели чешский фильм. Ваш пересказ фильма свидетельствует о превосходнейшей памяти, господин доктор Шаад, ибо установлено, что этот чешский фильм уже полтора года не демонстрируется на экранах... Лишь ваше четвертое утверждение, что вы по пути, а именно на Фельдеггштрассе, покупали табак, более или менее подтвердилось. Киоск, где вы покупали табак, стоит недалеко от места преступления...
Собственно говоря, я могу оставить свою практику. Время от времени бывают экстренные вызовы - когда пациентам не приходится выбирать врача, и тогда я ночью отправляюсь к больному. Днем в кабинете тихо; новая ассистентка разбирает медицинские журналы. Иные пациенты, которых я годами пользовал, возможно, умерли за время моего предварительного заключения, другим пришлось переменить врача, я их понимаю, десять месяцев - долгий срок. Халат, который я надеваю, войдя в кабинет, как всегда, белоснежен. Но пациент, в третий раз оказавшийся в пустой приемной, постепенно теряет к врачу доверие: он испытывает облегчение, когда я в конце концов направляю его к уро- догу, а я принимаюсь за чтение старых журналов, разложенных в приемной. Никогда не было у меня столько свободного времени. Еще в день моего ареста приемная была переполнена, больные сидели даже на подоконнике. Конечно, известно, что меня оправдали, но люди слишком многое узнали обо мне. Даже новую ассистентку мне удалось найти с трудом. Она югославка. Прежде чем войти в кабинет, она должна постучаться: я не хочу, чтобы ассистентка видела, как я сижу, положив ноги на стол и сцепив руки на затылке. Те пациенты, которые по-прежнему ценят меня как врача, очевидно, в настоящее время здоровы, и я мог бы с таким же успехом сидеть дома. Домой мне тоже никто не звонит. Кое-кто из знакомых, выступавших свидетелями на суде, видимо, не ожидал, что я буду оправдан, и теперь, вероятно, избегает встреч со мной.
- Это верно, господин Пфайфер, будто вы однажды слышали, как обвиняемый сказал, что он мог бы задушить эту женщину?
- Он был тогда изрядно пьян.
- Вы, значит, слышали эти слова?
Свидетель сморкается.
- Вы давно дружны с Феликсом Шаадом?
- Я никогда не спал с его Розалиндой!
- Я не об этом спрашиваю.
- Но, может быть, он так думал...
- И поэтому хотел задушить Розалинду?
- Я находил ее очаровательной.
- Еще один вопрос, господин Пфайфер...
- Я имею в виду - очаровательной хозяйкой.
- Относительно вашего долга...
- Он сам потребовал, чтобы я никогда о нем не заикался. Он помог мне закончить учение. Я вовсе не собираюсь это отрицать. Кстати, он ведь не давал мне взаймы. Когда я попросил одолжить мне денег, он ответил, что в долг денег не дает: долги осложняют дружбу.
- Какую сумму он вам дал?
- Кажется, двадцать пять тысяч...
Свидетель сморкается.
- Я не знаю, чего от меня хотят.
- Вы, значит, часто ночевали у Шаадов?
- Я же не отрицаю этого.
- Вы слышали, как обвиняемый говорил, что мог бы задушить эту женщину. Или вы отрицаете, господин
Пфайфер, что нередко рассказывали об этом в кругу ваших общих знакомых?
Когда я мою руки в уборной, мне и теперь еще кажется, что вот я вытру их и мне снова придется возвращаться в зал суда и слушать показания следующего свидетеля.
- Вы фрау Биккель?
- Да.
- Ваше имя?
- Изольда.
- Ваша профессия?
- Уборщица.
- Как свидетельница вы обязаны говорить правду, и ничего кроме правды, фрау Биккель, вы знаете, что ложные показания караются тюремным заключением, в тяжких случаях - сроком до пяти лет...
Вероятно, есть свидетели, которые ждут, чтобы я поблагодарил их хоть кратким письмом за их показания на суде.
- Я могу только сказать, что господин доктор - человек, который и мухи не обидит, это все, что я могу сказать.
Три недели прошло с тех пор, как меня оправдали, а я еще не написал ни одного письма, по-прежнему сижу, скрестив на груди руки, как в зале суда.
- Вы, значит, часто бывали в ее квартире, фрау Биккель, приходили убирать, когда мадам была одна, и, если я правильно понял, обычно с утра?
- Иногда там бывал и господин доктор.
- А других мужчин вы не видели?
- Только в подъезде... Иногда она просила меня прийти вечером. Когда у нее бывало много гостей. И это были, знаете, не одни только господа, но и супружеские пары, и все они много разговаривали. Чаще всего подавались холодные закуски. Я не знаю, что за люди приходили, но фрау Розалинда все равно была среди них главной, это чувствовалось.
- Господин доктор Шаад тоже бывал там?
- Нет.
- Не помните ли вы каких-нибудь имен?
- Бывал там какой-то грек - одно время он даже жил у нее, студент, лысый такой, с черной бородой, он все заглядывал на кухню, но он не знал немецкого, и лицо у него всегда было такое серьезное. Мне его почему-то жалко было. Мне кажется, вся эта компания была неподходящей для него, вот он и заглядывал на кухню попить воды.
- Что еще вы можете сказать?
- Больше я и в самом деле ничего не могу сказать.
- На первом допросе вы, фрау Биккель, показали, что в ту субботу, когда фрау Розалинда была убита, лифт не работал...
- Это у нас случается.
- И господин Шаад поднялся по лестнице пешком.
- Ему ничего другого и не оставалось.
- В какое именно время это было?
- Между одиннадцатью и двенадцатью дня.
- Вы, значит, видели господина Шаада?
- Лифт часто выходит из строя: то дверь плохо открывается, то свет в кабине гаснет - спросите об этом моего мужа, он привратник.
- Ваш муж никого не видел.
- Потому что он работал в подвале.
- Когда вы ушли из дому, фрау Биккель?
- Вскоре после двенадцати.
- А когда ушел из дому господин Шаад?
- Этого я не знаю.
- Но ведь вы убирали на лестнице.
- Тем временем заработал лифт.
После того как господин Шаад, поднялся по лестнице, вы не слышали на четвертом этаже спора, так сказать, "громкого" разговора?
- Я убирала на втором этаже.
Вы ничего не слышали?
- Я всегда начинаю убирать сверху.
- Вы знали, что господин Шаад и фрау Розалинда раньше состояли в браке, или вы узнали об этом только от окружного прокурора?
- Я догадывалась об этом.
- Последний вопрос, фрау Биккель...
- Он никогда не приносил шампанского.
Почему вы в ту субботу вечером снова пришли на Хорнштрассе? На первом допросе вы сказали, что так было договорено...
- Иначе я и не пришла бы.
- О чем было договорено, фрау Биккель?
- Что я поглажу и помогу упаковать вещи.
- Фрау Розалинда собиралась уезжать?
Видно, так.
- Когда вы позвонили в полицию, фрау Биккель, вы были очень взволнованы, оно и понятно; на первом допросе вы не могли сказать, заперта была дверь в квартиру или нет...
- Мне кажется, она была заперта.
- Это означает, что преступник имел ключ от квартиры, а это очень важно, фрау Биккель
- Да.
- Вы, значит, считаете, что дверь была заперта?
- Я не знаю.
Бильярд - вот что помогает.
- Вполне возможно, что обвиняемый, как мы уже слышали, и мухи не обидит. К сожалению, речь в данном случае идет не о мухе...
Иной раз на помощь приходит судья:
- Господин прокурор, я протестую против подобного тона!
Когда играешь на бильярде один и промажешь, пауза иной раз затягивается; я стою у стола, натираю голубым мелком кий, изучаю расположение шаров и все натираю и натираю кий - ведь партнера, который нетерпеливо ждет, чтобы я прицелился и ударил, нет; я стою, мелю кий и слышу слова защитника:
- Значит, это верно, господин Шаад, что вы все-таки знали о прошлом этой женщины?
- Я любил ее.
- Я не об этом вас спрашиваю, господин Шаад.
- Я любил ее.
- Это вы уже говорили.
- Я любил ее.
- Значит, вы это знали: она вышла замуж в девятнадцать лет, потому что ее изнасиловал один офицер, капитан авиации. Ее отец был майором и кантональным советником. Брак был с самого начала неудачным. Потому-то она так скоро и завела роман. Это была ее первая любовь. Дело происходило в Сионе. Капитан авиации подал в суд, обвинив ее в прелюбодеянии; потом она училась в Берне.
- Один или два семестра.
- Что вам еще известно?
- Ей не хватало веры в себя.
- Не можете ли вы объяснить это точнее?
- Ее отец, майор, возлагал на нее надежды, которые она попросту не могла оправдать, и из-за этого Розалинда вообще потеряла веру в себя. Я думаю, она могла добиться успеха только как женщина, и ей это было необходимо для самоутверждения. Ее можно понять. Я знаю лишь, что в Берне она прожила три или четыре года с мужчиной, которого действительно любила. Он был певцом. Его имя я забыл.
- Здесь сказано: художник-график.
- График - ее второй муж. Певец был женат, много разъезжал, он лет на десять был старше Розалинды.
- Что еще вы знали?
- Она не была нимфоманкой.