- Не совсем, - ответила, засмеявшись, белошвейка. - Одна из моих мастериц видела ее на балу в Ранелаге. Сейчас она себе придумала новое имя - Амелина Розанваль. Я слыхала, что она живет на улице Бреда и стала фигуранткой в театре Фоли - Драматик.
Тристан постепенно впадал в уныние.
- Бросим эти поиски, - сказал он брату. - Судя по тому, какой оборот дело приняло сейчас, тут конца не предвидится. Кто знает, может быть мадемуазель Дюран, госпожа де Монваль, госпожа Розанваль обретается сейчас в Китае или же в Кемпер - Корантене?
Но Арман упорствовал.
- Надо искать дальше, - говорил он. - Мы слишком много сделали, остановиться уже нельзя. Почем ты знаешь, быть может еще минута, и мы найдем нашу путешественницу? Кем бы она ни была сейчас - работницей или артисткой, монашенкой или фигуранткой, - я ее разыщу! Неужели мы уподобимся тому человеку, который побился об заклад, что в январе месяце пройдет по замерзшему пруду, и вернулся с полпути, потому что у него ноги застыли!
На этот раз Арман оказался прав: г - жа Розанваль действительно проживала на улице Бреда, но в ее новом обиталище ничто не напоминало ни о монастыре, ни о капустном супе, ни о Ранелаге. Из фигурантки г - жа Розанваль во мгновение ока, по милости случая и некоего бывшего префекта, важного лица, покровителя искусств, превратилась в примадонну провинциального театра. Незадолго до описываемых событий она поселилась в довольно большом городе на юге Франции, где ее талант, открытый недавно, но великодушно поощряемый, восхищал местных знатоков и покорил весь гарнизон. В Париж она приехала на время - похлопотать насчет ангажемента в сто- лице. Горничная, правда, сказала молодым людям, что не знает, сможет ли г - жа Розанваль принять их, но все же провела в гостиную, обставленную довольно богато и безвкусно разукрашенную, наподобие модного кафе, статуэтками, зеркалами и фигурками из папье - маше. Хозяйка дома еще занималась своим туалетом; она передала, что просит г - на де Бервиля подождать и примет его.
- Ну, теперь я тебя покину, - сказал Арман брату, - ты видишь, мы достигли цели. Всего остального ты уж должен добиться сам: уговори госпожу Розанваль вернуть тебе твой браслет; Пусть она вдобавок, чтобы сделать этот возврат еще более убедительным, напишет несколько слов; вооружась этим вещественным доказательством, поезжай домой - и мы вволю посмеемся над маркизой.
С этими словами Арман ушел; Тристан остался один в роскошной гостиной Жавотты и с четверть часа ходил из угла в угол. Наконец дверь спальни отворилась. Оттуда степенной походкой вышел высокого роста мужчина, тучный, седоватый, в очках; оправа очков, часовая цепочка со множеством брелоков, лорнет - все было золотое. Подойдя к Тристану с видом приветливым и величавым, он сказал:
- Сударь, мне сообщили, что вы родственник госпожи
Розанваль. Соблаговолите пройти в ее кабинет, она вас ждет. - И слегка поклонившись, вышел.
"Черт возьми! - подумал Тристан. - Видно, Жавотта теперь вращается в более изысканном обществе, нежели когда жила на улице Сен - Жак, окнами во двор".
Приподняв узорчатую шелковую портьеру, на которую ему знаком указал господин в золотых очках, Тристан очутился в будуаре, стены которого были обтянуты розовым муслином; г - жа Розанваль приняла его, с томным видом возлежа на кушетке. При встрече с женщиной, которую некогда любил, - пусть она зовется Амелиной, пусть даже Жавоттой, - всегда испытываешь некоторое удовольствие, особенно когда ее так трудно было разыскать. Поэтому Тристан с жаром поцеловал белоснежную ручку той, которую в свое время покорил, а затем, усевшись возле нее, начал, как оно и положено, рассыпаться в комплиментах, говоря, что она удивительно похорошела, прелестна, как никогда, и прочее и прочее, - словом, все то, что говорят любой женщине, встретясь с ней после разлуки, даже если она стала безобразна как смертный грех.
- Разрешите мне, дорогая, - прибавил он, - поздравить вас с тем счастливым изменением, которое, по - видимому, произошло в ваших делишках. У вас квартира, как у знатнейшего вельможи.
- Вы, должно быть, всегда останетесь злым насмешником, господин де Бервиль, - ответила Жавотта. - Квартирка самая скромная, всего лишь временное пристанище; вы ведь знаете, я живу у черта на рогах, в провинции; но теперь я хочу обставиться поприличнее.
- Да, я слыхал, что вы на сцене.
- Ах, боже мой, я наконец решилась на это. Вы ведь знаете; настоящая музыка, серьезная музыка - вот мое призвание. Господин барон - один из моих добрых друзей, вы, наверно, видели его сейчас, когда он уходил, - не давал мне покоя, пока я не заключила контракт. Что мне было делать? Я дала себя уговорить. Мы ставим всякую всячину - драмы, водевили, оперы.
- Мне говорили об этом, - сказал Тристан, - но мне нужно побеседовать с вами о серьезном деле, и так как вам, наверно, дорого время, то позвольте мне воспользоваться случаем и сделать очень важное для меня признание. Помните ли вы браслет, который…
Говоря, Тристан случайно взглянул на камин, и первое, что он увидел, была визитная карточка Ла Бретоньера, воткнутая между зеркалом и рамой.
- Разве вы знаете этого господина? - спросил он с удивлением.
- Да, он приятель барона; мы иногда встречаемся, сегодня он даже, кажется, обедает у меня. Но прошу вас, продолжайте, я вас слушаю.
Философ, или психолог, как сейчас принято говорить, мог бы, пожалуй, написать прелюбопытное исследование о рассеянности. Представьте себе человека, разговаривающего о чрезвычайно важном для него деле с тем лицом - адвокатом, женщиной или министром, - которое своим решением может либо осчастливить его, либо повергнуть в отчаяние. Какое действие окажет на этого человека булавка, о которую он уколется в ходе этого разговора, или петлица, которая неожиданно порвется, или сосед, который не вовремя заиграет на флейте? Что станется с актером, если он, произнося выспреннюю тираду, вдруг увидит в зрительном зале одного из своих кредиторов? Словом, в какой мере можно одновременно говорить об одном предмете и думать о другом?
В таком приблизительно положении находился Тристан. С одной стороны, как он и сказал, ему нужно было спешить: господин в очках с золотой оправой мог в любую минуту появиться опять. Да и вообще в ушке всякой женщины, слушающей вас, жужжит муха, которую приходится ловить на лету; если упустить время, ее уже не поймаешь.
Тристан придавал такое значение тому, о чем пришел просить Жавотту, что решил пустить в ход все свое красноречие. Чем яснее он понимал, что его просьба может показаться странной и нелепой, тем настойчивее он повторял себе, что с этим делом нужно покончить без промедления; но, с другой стороны, перед глазами у него была визитная карточка Ла Бретоньера, он не в силах был оторвать от нее взгляд и, готовясь изложить цель своего посещения, в то же время твердил себе: "Значит, этот человек везде и всюду будет мне попадаться?"
- Скажите же, наконец, что вам нужно, - сказала Жавотта. - Вы рассеянны, словно поэт, который собирается рожать.
Само собой разумеется, что Тристан не хотел ни признаваться в скрытом своем побуждении, ни упоминать имени маркизы.
- Я не могу объяснять вам что бы то ни было, - ответил он. - Могу сказать вам только одно: вы бесконечно обязали бы меня, вернув мне браслет, который Сент - Обен и я подарили вам, - если только эта вещица еще находится у вас.
- А что вы с ним будете делать?
- Ничего такого, что могло бы вас встревожить, даю вам слово.
Я вам верю, Бервиль, вы - человек чести. Я вам верю, черт меня побери!
(В своем новоявленном величии г - жа де Розанваль, однако, еще сохранила пристрастие к выражениям, от которых попахивало капустой.)
Я счастлив, - ответил Тристан, - что у вас осталась такая добрая память обо мне; вы не забываете своих друзей.
Забыть друзей! Я‑то? Да никогда! Вы встретились со мной в свете, когда у меня не было ни гроша, - я не стыжусь признаться в этом. У меня были две пары ажурных чулок, которые я носила попеременно, и я хлебала суп деревянной ложкой. Теперь я ем на серебре, за мной стоит лакей, передо мной - жареные индейки, но сердце у меня все то же. Знаете чТо? В молодости мы веселились по - настоящему. А сейчас-я скучаю, словно сам король. Вы помните тот день… В Монморанси… Ах нет, это - не с вами… но все равно - это было восхитительно… Ах! Какие чудесные вишни! А телячьи котлеты, которые мы ели у дядюшки Дюваля в каба. чке "Охотничий привал", - и старый петух, бедняжка Коко, склевывал со стола хлебные крошки… И нашлись же два дурака - англичанина, которые опоили несчастного петушка водкой, и он от этого издох! Вы слыхали об этом?
Говоря на эти темы, Жавотта оживлялась и выпаливала множество слов в минуту, но, спохватившись, снова напускала на себя важность и принималась с отсутствующим, мечтательным видом цедить сквозь зубы напыщенные фразы.
- Да, это правда, - протянула она голосом простуженной герцогини, - я всегда с удовольствием вспоминаю все, что связано с прошлым…
- Чудесно, дорогая Амелина; но умоляю вас - ответьте на мои вопросы. Вы сохранили этот браслет?
- Какой браслет, Бервиль? Что вы хотите сказать?
- Браслет, который я прошу вас вернуть мне… тот, который Сент - Обен и я подарили вам…
- Фи, фи! Просить вернуть подарок! Дорогой мой, это неблагородно!