- А… я, пожалуй, могу сидеть. Тебе не тяжело?
- Нет, лежи, лежи.
- …А у тебя осталась моя тетрадка по химии, - вдруг вспомнил Прокоп.
- Да, да, я отдам. А теперь - лежи смирно, слышишь?
- Ох, какая у меня тяжелая голова…
Тем временем наемный экипаж громыхал вверх по Ечной улице. Томеш, негромко насвистывая какую-то мелодию, поглядывал в окно. Прокоп дышал хрипло, с еле слышным стоном. Туман оседал влагой на тротуары, его слизкая сырость проникала даже под пальто. Было темно и безлюдно.
- Сейчас приедем, - громко произнес Томеш.
Экипаж быстрее задребезжал по площади и завернул направо.
- Погоди, Прокоп, - можешь пройти несколько шагов? Я помогу…
Томеш с трудом втащил своего гостя на третий этаж. А Прокопу казалось, что он совсем легкий, невесомый, и он позволил чуть ли не нести себя по лестнице; но Томеш совсем запыхался, он то и дело вытирал пот.
- Правда, я как перышко? - удивился Прокоп.
- Как бы не так, - буркнул Томеш, еле переводя дух, и отпер свою дверь.
Пока Томеш раздевал его, Прокоп чувствовал себя совсем малым ребенком.
- Моя мамочка… - начал он что-то рассказывать. - Когда моя мамочка, а это уже… это было давно… папа сидел за столом, а мамочка уносила меня в кроватку - слышишь?
Наконец Прокоп в постели, одеяло натянуто до подбородка, но зубы все еще стучат от озноба; он смотрит, как Томеш торопливо растапливает печку.
От жалости к себе и от слабости растроганный Прокоп чуть не плакал и без конца лепетал что-то; он успокоился, когда на лоб ему положили холодный компресс. Тогда он стал молча рассматривать комнату; в ней пахло табаком и женщиной.
- А ты безобразник, Томеш, - серьезно проговорил он. Все-то к тебе девки ходят.
- Ну и что? - повернулся к нему Томеш.
- Ничего. А чем ты, собственно, занимаешься?
Томеш махнул рукой.
- Плохи мои дела, дружище. Денег ни гроша.
- Кутишь?
Томеш покачал головой.
- Знаешь, мне жаль тебя, - сочувственно заговорил Прокоп. - Ты мог бы… Смотри, я работаю уже двенадцать лет.
- А что это тебе дает? - резко возразил Томеш.
- Ну, кое-что перепадает. Вот продал в этом году взрывчатый декстрин.
- За сколько?
- За десять тысяч. Но это так, пустяки. Паршивенькая взрывчатка для шахт. Если бы я захотел…
- Тебе уже лучше?
- Чудесно! Я нашел такие методы… Знаешь, дружище, один нитрат церия - сильный, сволочь! А хлор, хлор, тетрафаза хлористого азота взрывается светом. Зажжешь лампочку - и трррах! Но это ерунда. Слушай, - неожиданно выпалил он, высовывая из-под одеяла худую, страшно изуродованную руку. Стоит мне взять что-нибудь в руки, и я… чувствую движение атомов. Как мурашки. И каждое вещество щекочет по-своему, понимаешь?
- Нет.
- Это - сила, понимаешь? Сила, заключенная в материи. Материя обладает чудовищной силой. Я… я на ощупь чувствую, что в ней все так и кишит… И сдерживается-то все это… невероятным усилием. Стоит расшатать изнутри - и бац! - распад. Все - взрыв. Любая мысль - это взрыв в мозгу. Вот ты подаешь мне руку, а я чувствую, как в тебе что-то взрывается. Такое у меня тонкое осязание, брат. И слух. Все шумит как сода в воде. Это все - крошечные взрывы. Ох, как гудит голова! Та-та-тата - как пулемет.
- Ладно, - сказал Томеш. - А теперь прими аспирин.
- Хорошо. Взры… взрывчатый аспирин. Перхлорированный ацетилсалииилацид. Ерунда. А вот я, знаешь, открыл экзотермические взрывчатые вещества. Собственно, любое тело взрывчатое вещество. Вода… вода - взрывчатое вещество. Земля… и воздух - тоже взрывчатка. Перо, пух в перине взрывчатка. Ну, пока это имеет только теоретическое значение. И я открыл атомные взрывы. Я-я-я произвел альфа-взрыв. Все рас-распадается на по-положительные частицы. Термохимии не существует. Де-струк-ция. Деструктивная химия, вот что. Это грандиозная штука, Томеш, с чисто научной точки зрения. У меня дома есть такие таблицы… О, если б у меня были аппараты! Но у меня - только глаза… да руки… Вот погоди, я еще все напишу!
- Тебе спать не хочется?
- Хочется. Я сегодня… немного устал. А ты что делал все эти годы?
- Да ничего. Так, жил.
- Жизнь - взрыв, понимаешь? Ррраз! - человек родился, бац! - рассыпался. А нам-то кажется, что это длится бог знает как долго. Постой, я, кажется, что-то напутал?..
- Нет, все правильно, Прокоп. Быть может, завтра со мной произойдет это самое "бац". То есть, если не достану денег. Но это неважно, старина, ты спи.
- Я могу тебе одолжить, хочешь?
- Брось! У тебя нет такой суммы. Быть может, мой отец… - И Томеш махнул рукой.
- Вот как, у тебя еще есть папа! - помолчав, неожиданно мягко произнес Прокоп.
- Есть, как же. Он - врач в Тынице. - Томеш встал, прошелся по комнате. - Жалкое положение, брат, жалкое! Качусь по наклонной плоскости, ну… А ты обо мне не беспокойся. Я уж… что-нибудь да придумаю. Спи!
Прокоп затих. Из-под полуопущенных век он видел, как Томеш, присев к столику, роется в каких-то бумагах. Так сладко было слушать шелест бумаги и негромкое гудение огня в печке. Человек, склонившийся над столом, подпер голову руками и. казалось, не дышал; а Прокопу мерещилось, что он лежит и видит своего старшего брата, своего брата Иозефа; тот занимается - завтра ему сдавать экзамен по электротехнике… И Прокоп заснул горячечным сном.
III
Ему снилось - он слышит грохот бесчисленных колес. "Какая-то фабрика", - подумал он и побежал вверх по лестнице. И вдруг очутился перед большой дверью, на которой висела стеклянная дощечка с надписью: "Плиний". - Он страшно обрадовался и вошел.
- Господин Плиний у себя? - спросил он у барышни за пишущей машинкой.
- Сейчас придет, - ответила она, и к Прокопу подошел высокий бритый человек в куртке и в огромных круглых очках.
- Что вам угодно? - спросил он.
Прокоп с любопытством рассматривал его необычайно выразительное лицо. Лицо истого британца, выпуклый, изборожденный морщинами лоб, на виске - родимое пятно величиной с мелкую монету и подбородок - как у киноактера.
- Вы… вы - простите, вы Плиний?
- Прошу вас, - сказал высокий человек и коротким жестом пригласил Прокопа в свой кабинет.
- Я весьма… это для меня… величайшая честь, - бормотал Прокоп, усаживаясь.
- Что вам угодно? - перебил его высокий человек.
- Я раздробил материю, - объявил Прокоп.
Плиний - ни слова; играет себе стальным ключиком, то и дело опуская за стеклами очков тяжелые веки.
- Дело вот в чем, - торопливо начал Прокоп. - Вввве распадается, не правда ли? Материя хрупка. Но я сделаю так, чтобы она распалась мгновенно - бум! Взрыв, понимаете? Вдребезги. На молекулы. На атомы. Но я расщепил и атом.
- Жаль, - задумчиво сказал Плиний.
- Почему? Чего жаль?
- Жаль разрушать что-либо. И атомов жаль. Продолжайте.
- Я… расщепляю атомы. Я знаю, еще Рэзерфорд… Но его излучение - просто детские игрушки! Пустяки. Надо - en masse[1][1] в массовом масштабе (франц.).. Если хотите, я взбунтую тонну висмута; он раз-разнесет весь мир, но это неважно. Хотите?
- Зачем вам это нужно?