Впрочем, Фемистокл задержался на мгновение, чтобы приветствовать Симонида.
Коротышка-поэт пришёл в восторг - наперекор собственным ожиданиям - от красоты и скромности атлета и, будучи человеком, всегда державшим свои мысли поблизости от языка, не раз заставил Главкона покраснеть.
Господин Симонид излишне добр ко мне, - попробовал прекратить похвалы атлет. - И я вижу в его словах лишь вежливую любезность.
Какое непонимание! - пел поэт. - Ты ранишь меня. Но я испытываю сильное желание задать вопрос. Разве не приятно ощущать, что ты радуешь стольких людей уже своим внешним видом?
- Как мне ответить на него? Если отвечу "нет", то обижу тебя прекословием, если отвечу "да" - обижу ещё горше, на сей раз самомнением.
- Умный ответ. Лицом ты - Парис, силой - Ахиллес, а умом - Периандр. И все эти качества сошлись воедино в одном теле. - Однако, заметив, что смущение Главкона ещё более усугубилось, кеосец постарался укоротить свой язык: - Геракл! Если мой язык успел задеть тебя, видишь, я успел убрать его в ножны. Но утешит меня только ода в пятьдесят ямбов, посвящённая твоей победе. А в ней не сомневаюсь ни я, ни один из здравомыслящих эллинов. Или ты не уверен в ней, драгоценный афинянин?
- Я уверен в справедливости богов, благородный Симонид, - ответил атлет, отчасти с детской прямотой, отчасти с глубоко искренним и зрелым чувством.
- Возможно, ты прав. Боги обыкновенно справедливы к таким, как ты. Судьба, Тюхе, перестаёт благоволить к нам, седобородым.
- Кто знает. - Главкон усталым движением прикрыл ладонью глаза. - Тем не менее иногда я готов сказать: "Приветствую тебя, несчастье, лишь не будь большим", чтобы только отвратить ревность богов к избыточной удаче. Если не считать ссоры с отцом, я преуспел во всём. Завтра мне предоставляется возможность уладить и её. Впрочем, готов напомнить тебе слова Солона: "Не называй человека счастливчиком, пока ты не умер".
Подобная откровенность с незнакомым человеком очаровала Симонида:
- Ты прав, но ошибиться может и один из семи мудрецов.
- Я не знаю. Я только надеюсь...
- Тихо, Главкон, - проговорил Демарат. - Перед состязанием не придумаешь ничего хуже, чем разговор о нём. Дома в Афинах...
- В Элевсине, ты хотел сказать.
- Чума тебя забери! - вскричал Кимон. - Ты называешь Элевсин потому, что там тебя ждёт Гермиона. Однако мечтания закончатся, когда начнётся схватка с Диконом.
- Тогда он очнётся, - улыбнулся Фемистокл. И, ещё раз изящно кивнув Симониду, государственный деятель заторопился следом за Леонидом, в то время как трое молодых людей и поэт направились к палатке Главкона - в сосновую рощу.
- Почему это царь Леонид пожелал Главкону сокрушить кости лучшего из спартанцев? - полюбопытствовал Кимон.
- Готов дать ответ, - вызвался Симонид, знакомый, наверное, с половиной знатных эллинов. - Во-первых, Ликон принадлежит к соперничающему с ним царственному роду; во-вторых, его подозревают в мидянстве, в симпатиях к Персии.
- Слыхал я об этом мидянстве, - торопливо прервал своего спутника Демарат, - и готов поручиться, что всё это - россказни.
- Слухов достаточно, чтобы дать повод для сомнений! - вскричал не знающий компромиссов сын Мильтиада. - В подобные времена честный эллин должен следить, чтобы к нему не пристали подобные подозрения. А ещё одна причина ненавидеть его...
- Тихо! - распорядился Главкон, словно бы воспрянув от долгих раздумий, и продолжил, взмахнув своей дивной надопью: - Пусть мидяне, персы и война с ними подождут. Моя единственная война сейчас - пентатлон, а потом пусть по ноле Зевса будет победа и славное возвращение в Элевсин!.. Пожелайте мне удачи.
- Готов объявить его сумасшедшим, - задумчиво проговорил поэт. - Главкон живёт в своём собственном ясном мире; ему достаточно его самого. Да не затмит когда-нибудь этот мир посланная Зевсом буря! Ибо душа его кажется мне не созданной для несчастий.
* * *
Из шатра навстречу Главкону выбежал Мане, слуга атлета, державший в руках небольшую, плотно перевязанную шкатулку.
- Её оставил незнакомый мне смуглый человек всего несколько мгновений назад. Он сказал, что она предназначена для моего господина Главкона.
Внутри оказался браслет из египетской бирюзы, который Симонид оценил более чем в две мины. Ничто не свидетельствовало о личности дарителя, кроме кусочка папируса, на котором неопытная рука начертала: "Прекрасному единоборцу-афинянину с благодарностью за великую услугу".
Кимон поднял браслет повыше, наслаждаясь его блеском.
- Фемистокл ошибся, - заметил он. - Азиат не забыл о благодарности. Но чьего же отрока или раба на деле спас Главкон?
- Вероятно, - выдвинул предположение Симонид, - что Фемистокл ещё раз ошибся. Как знать, не подослан ли Ксерксом человек, имеющий возможность дарить подобные вещи?
- Не говори глупостей, - недовольным тоном объявил Демарат, но Главкон уже поместил браслет обратно в шкатулку.
- Бог послал его, и я радостно приму этот дар, - заметил он непринуждённо. - Доброе предзнаменование завтрашней победы, и к тому же браслет будет на редкость красиво смотреться на руке Гермионы.
Упоминание это вызвало новые протесты со стороны Кимона, однако их прервал мальчишка-подросток, вошедший в шатёр и обратившийся к Демарату.
Глава 3
Парнишка, украдкой приблизившийся к Демарату, не был разве что горбуном. Обнажённые руки его покрывала причудливая татуировка, свидетельствовавшая о фракийском происхождении юнца. В глазах светился живой и острый, даже зловещий ум. Слова, прошёптанные им Демарату на ухо, не были услышаны всеми остальными, однако последний немедленно начал прощаться.
- Ты оставляешь нас?! - воскликнул Главкон. - Разве сегодня не каждый из моих друзей будет со мной? Пусть твой уродливый Биас убирается прочь.
- Сегодня мною повелевает друг более великий, чем Главкон Алкмеонид, - ответил оратор с улыбкой.
- Назови его имя.
- Назови её имя, - едким тоном поправил Симонид.
- Благородный кеосец, в таком случае вынужден признаться, что служу прекраснейшей и знатнейшей владычице. Имя её - Афина.
- Опять ваши проклятые общественные дела, - пожаловался Главкон. - Но уходи скорее, ведь твою любовь разделяет каждый из нас.
Демарат расцеловал атлета в обе щеки.
- Оставляю тебя на попечение верных хранителей. Прошлой ночью мне приснилась гирлянда из лилий - верный знак победы. Поэтому мужайся.
- Хайре, хайре! - принялись прощаться остальные, и Демарат вышел из шатра следом за мальчишкой-рабом.
Вечерело. Море, скалы, поля, сосновые рощи окрасило багровое зарево, разлившееся позади Акрокоринфа. Между деревьев, где народ продавал и покупал, бился об заклад и попросту веселился, пылали факелы. Похоже, вся Греции прислала свои товары на Истм.
Демарат не спешил. Сперва его внимание привлёк торговец, выставивший раскрашенные глиняные фигурки и упрашивавший зевак вспомнить об оставшихся дома детях. 11отом виноторговец сунул под нос афинянину чашу изысканного вина и принялся уговаривать купить целую амфору. У прилавков продавали фессалийские кресла, посуду, даже рабов, привезённых с Чёрного моря. На помосте перед вопящей толпой кривлялись и закатывали глаза марионетки, подчиняясь рукам женщины, державшей верёвочки.
Впрочем, здесь можно было найти и более возвышенные развлечения. Стоявший на сосновом пне рапсод превосходным голосом декламировал посвящённый Аполлону гимн Алкея. С ещё большей охотой Демарат остановился перед сборищем более опрятной публики, слушавшей чистый голос человека благородной наружности, читавшего вслух по свитку.
- Афинянин Эсхил, - пояснил один из слушателей, - читает хоры из трагедий, которые обещает когда-нибудь дописать и поставить.
Демарат прекрасно знал знаменитого драматурга, однако отрывка этого ещё не слышал: "Песнь Эриний" призывала жуткие проклятия на голову человека, предавшего друга. "Лучшие его строки", - подумал Демарат, отходя прочь и на мгновение задержавшись среди толпы, собравшейся послушать Лампара, знаменитого кифареда.
Однако, ощутив наконец, что он уже заметно опаздывает, оратор решительно повернулся спиной к двум акробаткам и вышел на длинную прямую дорогу, уводившую к дальней оконечности Акрокоринфа. Тут он впервые повернулся к Биасу, до этого следовавшему за ним, словно собачонка.
- Так ты говоришь, что он ожидает на постоялом дворе Эгиса?
- Да, господин. Это рядом с храмом Беллерофонта, сразу за городскими воротами.
- Хорошо. Я не хочу спрашивать дорогу, а сейчас лови обол и катись куда хочешь.
Подхватив на лету монетку, мальчишка исчез в толпе. Достаточно удалившись от факелов, Демарат остановился, чтобы накинуть на голову капюшон. "Дорога темна, но мудрый человек постарается избежать любых неожиданностей", - с такими мыслями он направился в указанном Биасом направлении.
Идти было темно: ночь выдалась безлунной, и даже яркие звёзды Эллады - проводник ненадёжный. Впрочем, Демарат заметил, что идёт по длинной аллее, обсаженной раскидистыми кипарисами, а где-то вдалеке белеет высокий, похожий на надгробие монумент.