Третий том Собрания сочинений Карела Чапека составили философская трилогия ("Гордубал", "Метеор", "Обыкновенная жизнь"), примыкающая к ней повесть "Жизнь и творчество композитора Фолтына" и одно из последних произведений писателя "Первая спасательная" (1937).
С иллюстрациями Карела и Иозефа Чапеков. В томе использованы рисунки Иозефа Чапека, - элементы оформления разных книг (заставки, концовки, виньетки и др.).
Содержание:
Гордубал - © Перевод Ю. Молочковского 1
Часть первая 1
Часть вторая 17
Часть третья 21
Метеор - © Перевод Ю. Молочковского 25
Обыкновенная жизнь - © Перевод Н. Аросевой 56
Послесловие 85
Первая спасательная - © Перевод В. Чешихиной 86
Жизнь и творчество композитора Фолтына - © Перевод Н. Беляевой 123
I - Окружной судья Шимек - Друг юности 123
II - Пани Итка Гудцова - Ариэль 125
III - Д-р В. Б - В университете 127
IV - Пани Карла Фолтынова - Мой супруг 128
V - Проф. универ, д-р Штраус - Абеляр и Элоиза 132
VI - Д-р И. Петру - Текст к "Юдифи" 132
VII - В. Амброж - Меценат 134
VIII - Два примечания 137
IX - Ян Троян - Инструментовка "Юдифи" 138
Свидетельство жены писателя 140
Примечания - © И. Бернштейн 141
Карел Чапек Собрание сочинений
Том третий
Романы
Гордубал
© Перевод Ю. Молочковского
Хотя эта история в некоторых частностях отражает подлинное происшествие, в целом она является вымышленной. Автор не хотел изображать в ней конкретных людей и события.
Часть первая
Вот тот пассажир, второй от окна, в измятом костюме: кто скажет, что это американец? Чепуха, американцы не ездят в пассажирском, только в экспрессах, да и то им кажется медленно; вот в Америке поезда не чета нашим, вагоны куда длинней, и белоснежный уэйтер разносит воду со льдом и айскримы , слыхали? "Алло, бой! - гаркнет американец. - Подай пива, пива на всех, заплачу хоть пять долларов, дэм !" Да что говорить, братцы, в Америке - вот где житье!
Пассажир, второй от окна, дремлет, усталый, потный, разинув рот, и голова у него мотается, как неживая. Господи боже, вот уже одиннадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать дней; пятнадцать дней и ночей сидеть на чемодане, спать на полу или на скамейке, не умывшись, одеревенев, ошалев от грохота машин; это уже пятнадцатый день; хоть бы ноги вытянуть, подложить под голову сена и спать, спать, спать…
Толстая еврейка у окна брезгливо отодвигается в угол. Заснет еще да повалится на меня, как мешок; кто его знает, что за человек - вид у него такой, словно в одежде на земле валялся; чудной ты какой-то, пересесть бы подальше, ах, боже, скорей бы доехать…
Второй от окна пассажир клонится вперед и, дернувшись, просыпается.
- Ну и жара, - осторожно завязывает разговор старичок, похожий на лавочника. - Далеко едете?
- В Кривую, - с трудом произносит "чудной" попутчик.
- Так, так, в Кривую, - благосклонно кивает лавочник, человек бывалый. - А издалека ли?
Попутчик, не ответив, вытер грязной рукой потный лоб, от слабости у него кружится голова. Лавочник обиженно засопел и отвернулся к окну. А тот уже не решается взглянуть в окно, уставился на заплеванный пол и ждет, чтоб его спросили еще раз, тогда он объяснит: да, издалека. Из самой, знаете, Америки. Вот как, из самой Америки? И в такую даль собрались в гости? Нет, я домой еду. В Кривую. Там у меня жена и дочка, Гафией звать, Гафией. Уезжал - три года ей было. - Значит, из Америки… И долго вы там прожили? - Восемь лет. Да, уже восемь лет минуло. И все это время был у меня джоб на одном и том же месте. Майнером работал. В Джонстоне. Там со мною земляк работал - Михал Бобок его звали. Михал Бобок из Таламаша. Убило его, уж пять лет, как убило. С тех пор и поговорить не с кем - с американцами разве поговоришь?.. Бобок - тот научился по-ихнему, но, знаете, коли у тебя жена, только о том и думаешь, как ей все по порядку рассказывать будешь, а на чужом языке разве расскажешь? А зовут ее Полана.
- Как же вы работали, если ничего по-ихнему не понимаете? - Ну, как! Скажут: хеллоу, Гордубал! И покажут мой джоб. В день по семь долларов получал, вот как. Севен . Только дорого все в Америке, господа. Двух долларов даже на харчи не хватает. За ночлег - пять долларов в неделю.
Вмешался пассажир напротив: - Но, пан Гордубал, вы, верно, накопили порядочно деньжат? - Э, скопить-то бы можно. Да я посылал их домой жене. Говорил я вам, что ее зовут Поланой? Каждый месяц, господа, по пятьдесят, шестьдесят долларов, а то и все девяносто. Но это только пока Бобок жив был, он-то знал грамоту. Смекалистый был этот Бобок, да уже пять лет, как его балкой зашибло. С тех пор я не мог деньги домой посылать и клал их в бенк . Верите ли, набралось больше трех тысяч, а потом их украли. - Не может быть, пан Гордубал, что вы говорите? - Иес, сэр , три тысячи долларов с лишком. - И вы не подали в суд? Эх, как подашь? Наш формен водил меня к какому-то лойеру ; тот похлопал по плечу: о'кей да о'кей , только нужно внести эдванс . Формен ему сказал: ю ар эсуэйн , - и повел меня обратно. Вот оно как в Америке, что говорить. - Господи Иисусе, пан Гордубал, три тысячи долларов? Это же огромные деньги, целое состояние! Отец небесный, какое несчастье! Три тысячи долларов - сколько же это на наши деньги?
Юрай Гордубал испытывает глубокое удовлетворение: эх, как бы вы все тут на меня смотрели, начни я только рассказывать! Со всего трейна собрались бы поглядеть на человека, у которого в Америке украли три тысячи долларов. Иес, сэр, это я!.. Юрай Гордубал поднимает глаза и оглядывает соседей; толстая еврейка жмется в угол, лавочник обиженно глядит в окно и жует беззубым ртом, тетка с корзиной на коленях смотрит на Гордубала так, словно чего-то очень не одобряет.
Юрай Гордубал опять замыкается в себе. Ну и ладно, набиваться не стану; пять лет ни с кем не говорил - и ничего. - Так что же, пан Гордубал, вы из Америки возвращаетесь без гроша? - Нет, что вы, джоб у меня был хороший, только денежки я больше в бенк не клал, ю бет . В сундучок, сударь, ключик под рубаху, вот и все. Семьсот долларов домой везу. Well , сэр, я бы там еще пожил, да остался без эмплоймента . После восьми лет работы! Локаут, сэр. Слишком много угля, что ли. Из нашего пита шестьсот человек получили лив , сударь. Везде увольняют и увольняют. Нигде нет работы. Вот я и возвращаюсь. Домой, понимаете? В Кривую. Жена там у меня и землица. Гафии тогда три года было. Семьсот долларов за пазухой везу, опять хозяйствовать стану… Или на фэктори наймусь, а то лес валить.