XVIII
И вот все уже едут из города. Дело сделано, договор у адвоката составлен исправный, обошелся в двести крон. И то запишите, господин адвокат, и этого не забудьте. Мужик в денежных делах осторожен, его, братцы, не проведешь. Да вот еще что! Пишите: половину хозяйства в Рыбарах считать за Гафией. Хорошо, соглашается адвокат, внесу вам и такую кла-у-зу-лу. Вот, братцы, и клаузула тут есть. А потом все подписались. Юрай Гордубал - поставил три креста во имя отца и сына и святого духа; старый Манья три креста, а Михаль Манья, с букетиком на шляпе, важно надувает щеки и подписывается полным именем. С ними и Мария, по мужу Яношова, - у нее на голове шелковый платок, и Штепан, праздничный с головы до пят… Больше никто не будет подписываться? Нет, нет: Дьюла остался с лошадьми, да и годами еще не вышел. Ну, так, готово, господа, желаю вам всяческих благ. Две сотни обошлось, зато исправная работа, и кла-у-зула там есть.
А потом все вместе в трактир, спрыснуть сделку. Теперь уж хочешь не хочешь, Юрай Гордубал, а надо быть на "ты" со старым Маньей. Они даже поссорились маленько, как полагается родственникам.
- Езжай, Штепан!
Штепан и рад бы вести себя с Гордубалом по-сыновьему, да какой с ним разговор? Сидит Гордубал в телеге, держится руками за край, глаза запрятал под самые брови, почти не отзывается. "Эх, диковинное какое обручение, - думает Штепан. - Батрак хозяину не ровня… Н-но!"
Вот и въехали в Кривую резвой рысью, простучали подковы. Юрай Гордубал исподлобья глянул кругом и вдруг взмахнул рукой, щелкнул пальцами, поет, гикает, точно на масленице.
"Пьяный, должно быть, - думают люди, оборачиваясь на него. - С чего это так разошелся "американец" Гордубал?"
На площади толпятся девушки и парни, приходится ехать шагом. Юрай поднимается, обнимает Штепана за плечи и кричит на всю улицу:
- Зятя везу, во! Эх! Ого-го!
Штепан пытается стряхнуть его руку и шипит:
- Тише, хозяин!
Но Гордубал с силой сжимает его плечо, так что Манья чуть не кряхтит от боли.
- Слышите! - бушует Юрай. - Зятя везу! Гафии обручение празднуем!
Штепан хлещет копей кнутом, хмурится, в кровь кусает губы.
- Опомнитесь, хозяин! Ишь как перехватили!
Телега с грохотом заворачивает во двор Гордубала.
Юрай отпускает Штепана и сразу делается тихим и серьезным.
- Прогуляй коней, - распоряжается он сухо. - Видишь, все в мыле.
XIX
Растерялась Полана, не знает, что и думать о Юрае. Гордубал потащил Штепана в трактир: он, мол, не батрак уже, а почитай что сын. Не прячется больше Гордубал за амбаром, а ходит гоголем по деревне, останавливается и судачит с бабами. Вот, мол, Гафию просватал, правда, мала еще, да привыкла к Штепану, пока отца не было дома. А Штепан, соседушка, на нее прямо молится, как на икону. Радость - такие дети. Штепана Гордубал превозносит до небес - работящий какой, славный будет хозяин, отец ему в наследство усадьбу в Рыбарах оставит. По всей деревне мелет языком Гордубал, а дома молчит как убитый. То да это сделай, Штепан, - и баста.
Шатается по деревне Юрай и посматривает, с кем бы еще постоять, поболтать. Даже Гейзе Феделешу махнул рукой, только от Герича отвернулся. А тот уж было руку протянул. Нет! Пока жив, не знаюсь с тобой; не о чем нам разговаривать. Знать не знаю и знать не хочу, что у тебя на уме.
Бабы смеются: диковинное обручение! Жених насупился, как бирюк, молчит, на всех дуется. Невеста на речке играет с подружками, юбчонку засучила по пояс, понятия нет еще, что такое стыд. А Гордубал размахивает руками на площади, хвалится будущим зятем. Полана - хоть и чудная баба, да тоже хмурится, видит, что вся затея - людям на смех, а сама дома сидит, носа не высунет. Так-то, соседушки, уж и не говорите, что у Гордубалов все ладно.
Разве не видит Гордубал, что Штепан сердится. Может, и видит, но сторонится Штепана. Бросит через плечо, что да где сделать, и идет куда-то по своим делам. А Штепан провожает его таким взглядом, словно готов вцепиться ему в глотку.
Наконец не выдержал Штепан: стал посреди двора, поджидает хозяина, зубы стиснул, так что желваки заходили на скулах. Гордубал проходит по двору.
- Пора ехать, Штепан.
И идет дальше.
Манья загораживает ему дорогу.
- Мне с вами потолковать надо, хозяин.
- Ну, чего еще? - уклоняется Гордубал, - Занялся бы лучше делом.
Штепан даже посерел от ярости. Странно, ведь он всегда был смуглый.
- Что это вы болтаете про меня и Гафию? - выпалил он.
Гордубал поднимает брови.
- Что болтаю? Что просватал дочку за батрака.
Манью коробит от злости.
- А почему? А зачем вы… Люди меня на смех поднимают: "Скоро ли, мол, крестины, Штепан?", "Беги, Штепан, к своей невесте, ее гусак обидел".
Гордубал гладит затылок.
- Не слушай их, пусть потешаются. Надоест.
- Мне, мне это надоело, хозяин! - цедит сквозь зубы Манья. - Не хочу быть посмешищем!
Гордубал тяжело вздыхает.
- И я тоже не хочу, потому и обручил вас. Ну, чего еще?
- Не хочу, - скрипит зубами Манья. - Не буду я тут торчать женихом сопливой девчонки всей деревне на смех.
Гордубал - руки еще на затылке - мерит его глазами.
- Погоди - как ты сказал? Не будешь?
Манья дрожит от бешенства, вот-вот заплачет.
- Не буду, не хочу! Что хотите делайте, а я…
- Не будешь?
- Не буду.
Гордубал засопел.
- Подожди здесь.
Манья стоит, захлебываясь от ярости, - ему стыдно быть посмешищем всей деревни. Лучше уж убраться отсюда, чем…
Гордубал выходит из хлева и рвет какую-то бумагу. Рвет на мелкие клочки и бросает их в лицо Манье.
- Вот. Больше ты не жених. Передай отцу, что я порвал договор. - Рука в белом рукаве быстро взлетает и указывает на ворота. - Проваливай!
Манья быстро дышит, глаза его суживаются, как нож.
- Не уйду, хозяин.
- Уйдешь! А вздумаешь вернуться, у меня ружье есть.
Штепан багровеет.
- А если не уйду, тогда что?
Гордубал грудью надвигается на него. Манья отступает.
- Полегче! - шипит он.
- Не уйдешь?
- Пока не прикажет хозяйка, не уйду.
Застонав, Гордубал внезапно бьет Манью коленом в живот. Манья корчится от боли, но тут огромная ручища хватает его за шиворот, другая за штаны, поднимает на воздух, и Штепан летит через забор в крапиву.
- Так. - Гордубал переводит дух. - Не захотел в ворота, полетел через забор. - И он тащится обратно, поглаживая темя. Странно: как-то горячо в затылке…
За соседским забором слышно хихиканье.
XX
Полана, конечно, заперлась в каморе и притихла, точно ее и в живых нет.
Рано утром Гордубал запрягает в телегу жеребца-трехлетку и смирного мерина. Неравная пара! Мерин уныло мотает головой, жеребец держит голову кверху. Ну и парочка!
- Скажи матери, Гафия, что я еду в город. К вечеру, бог даст, вернусь.
Пусть коровы мычат от голода, пусть лошади бьют копытами, пусть визжат свиньи и поросята. Может, перестанет Полана упрямиться, не выдержит ее крестьянская душа, выйдет Полана и займется скотиной. Да и можно ли сердиться, когда рядом божья тварь?
Мерин помахивает головой, жеребец держит ее высоко. Вот и Штепан тоже высоко держит голову. Жеребца-трехлетку он запрягал вместе с кобылкой - они, мол, хорошо идут в паре. Эй ты, деревенщина, чего кусаешь мерина… Полана, наверно, выйдет из клети, пока меня нет, накормит скотину и птицу, порадуется на них. Вот видишь, и не спеша можно доехать до города.
Перво-наперво к адвокату.
Так и так, сударь, хочу, чтоб записали вы мою последнюю волю. Никто не ведает, когда придет смертный час. Вот какая воля моя: женат я, жену Поланой звать. Надо, чтобы она наследовала после мужа.
- А что вы завещаете ей, господин Гордубал? Усадьбу, деньги или ценные бумаги?
Гордубал косится с недоверием: "Зачем тебе знать?"
Напиши: все, что имею.
- А! Ну, тогда запишем: все имущество движимое и недвижимое…
Гордубал кивает.
- Так, так, сударь, хорошо сказано. Пишите: "За любовь ее и верность супружескую завещаю все движимое и недвижимое имущество".
Вот и подписано - во имя отца и сына и святого духа. Гордубал медлит.
- А что, сударь, нельзя ли поехать в Америку снова?
- Куда там, господин Гордубал, в Америке своих рабочих избыток, никого теперь не пускают к себе американцы.
- Гм! Так. А нет ли какой-нибудь фэктори в городе?
- А, фабрика! Есть фабрики, да стоят, не работают; трудные настали времена, господин Гордубал. - Адвокат вздыхает, точно и ему приходится нести бремя трудных времен.
Гордубал кивает головой. Что поделаешь, люди уже не нужны. Никому не нужен такой Гордубал. А жалко, зря пропадают умелые руки. А вот кони нужны, конь, что высоко держит голову.
…Юрай Гордубал ищет командира эскадрона. Вон там, говорят ему, в казармах.
- Что, дядя, сына пришел навестить?
- Нет, не сына, хочу жеребчика продать, господин драгун.
- Здесь лошадей не покупают, - объясняет солдат, а руки уже сами тянутся к жеребцу, ощупывают ноги и шею. - Серна, а не конь, хозяин.
Тут подошел кто-то из офицеров:
- Коня продать? Трудное дело, хозяин. - И качает головой. - Сейчас мы не берем лошадей. Говорите, ваш конь призывался еще летом? Хороший конь. А объезжен ли? Что? Не объезжен? И под седлом он еще не ходил? Ах вот как, ваш работник ездил на нем без упряжки.
Вокруг уже собралось несколько офицеров.
- Что, дядюшка, можно ли попробовать жеребца?