"Зачем же тогда тратить столько средств на вооружение?" - думает Лоранс. Но у Жильбера наверняка и на это есть ответ, а у Лоранс нет никакого желания оказаться еще раз посрамленной. К тому же Жан-Шарль уже ответил: без бомбы мы бы уже выпали из истории. А что это, собственно, значит? Очевидно, это было бы катастрофой, вид у всех подавленный.
Жильбер оборачивается к ней с милой улыбкой:
- Приходите в пятницу. Хочу, чтоб вы послушали мою новую стереорадиолу "Хай-Фай".
- Такую же, как у Карима и Александра Югославского, - говорит Доминика.
- Истинное чудо, - говорит Жильбер. - Послушаешь и перестанешь воспринимать музыку обычной радиолы.
- В таком случае я отказываюсь ее слушать, - говорит Лоранс. - Я слишком люблю музыку. (Ничего подобного. Я сказала это ради красного словца.)
Жан-Шарль очень заинтересован:
- Минимально, сколько стоит вся система?
- Моноустановку вы можете получить за триста тысяч старых франков, это минимум, жесткий минимум. Но это не то, совсем-совсем не то.
- А чтоб это было по-настоящему хорошо, что-нибудь около миллиона? - спрашивает Дюфрен.
- Послушайте, за хорошую моносистему надо заплатить от шестисот тысяч до миллиона. Я вам советую лучше брать моносистему, чем посредственную стерео. Стоящий многокаскадный усилитель продается за пятьсот тысяч франков.
- Я так и думал: минимум миллион, - говорит Дюфрен со вздохом.
- Есть способы потратить миллион глупее, - говорит Жильбер.
- Если Вернь получит заказ в Русильоне, я сделаю нам подарок, - говорит Жан-Шарль Лоранс. Он поворачивается к Доминике: - Он придумал потрясающий план городка отдыха, который там собираются строить.
- У Верня всегда потрясающие идеи. Но их не часто осуществляют, - говорит Дюфрен.
- Они будут осуществлены. Вы с ним знакомы? - спрашивает Жак-Шарль у Жильбера. - До чего увлекательно с ним работать; вся мастерская живет в ощущении подъема: чувствуешь себя не исполнителем, а творцом.
- Это самый крупный архитектор своего поколения, - ставит точку Доминика. - Он в крайнем авангарде урбанизма.
- Я предпочитаю все же работать у Монно, - говорит Дюфрен. - Мы не творцы, мы исполнители. Зато больше зарабатываем.
Юбер вынимает трубку изо рта.
- Стоит обдумать.
Лоранс встает, улыбается матери:
- Я стащу у тебя несколько далий?
- Конечно.
Марта тоже встает; она отходит вместе с сестрой.
- Ты видела папу в среду? Как он?
- У нас он всегда весел. Пререкался с Жан-Шарлем для разнообразия.
- Жан-Шарль тоже не понимает папу. - Марта взглядом советуется с небом. - Он такой особенный. Папа по-своему причащен божественному. Музыка, поэзия - для него это молитва.
Лоранс склоняется к далиям, от этого лексикона ее коробит. Действительно, у него есть что-то, чего нет у других, нет у нее (но что есть у них всех, чего у меня тоже нет?). Розовые, красные, желтые, оранжевые - она сжимает в руке великолепные далии.
- Хорошенький денек, девочки? - спрашивает Доминика.
- Чудесный! - восторженно говорит Марта.
- Чудесный, - вторит Лоранс.
Свет меркнет, она не прочь вернуться домой. Она колеблется. Она тянула до последней минуты: попросить о чем-нибудь мать ей так же трудно, как в пятнадцать лет.
- Мне надо тебя о чем-то попросить.
- О чем же? - голос Доминики холоден.
- Это касается Сержа. Он хотел бы уйти из университета. Его привлекает работа на радио или на телевидении.
- Тебе отец дал это поручение?
- Я встретила у папы Бернара и Жоржетту.
- Ну и как они? Продолжают разыгрывать Филемона и Бавкиду?
- О, я видела их всего минуту!
- Скажи твоему отцу раз и навсегда, что я не контора по устройству на работу. Я нахожу просто неприличным, что меня пытаются эксплуатировать таким образом. Я никогда ничего не ждала от других.
- Ты не можешь ставить папе в вину, что он хочет помочь своему племяннику, - говорит Марта.
- Я ставлю ему в вину, что он ничего не может сделать сам. - Доминика жестом отметает возражения. - Будь он мистиком, траппистом, я поняла бы. (Вот уж нет, думает Лоранс.) Но он предпочел роль посредственности.
Она не прощает ему, что он стал парламентским секретарем-редактором, а не крупным адвокатом, как она рассчитывала, выходя замуж. "Встал на запасный путь", - говорит она.
- Уже поздно, - говорит Лоранс. - Я поднимусь навести красоту.
Немыслимо позволить, чтоб на отца нападали, а защищать его и того хуже. Когда она думает о нем, у нее сжимается сердце, точно она в чем-то виновата. Оснований, собственно, нет - я никогда не брала сторону мамы.
- Я тоже поднимаюсь, мне надо переодеться, - говорит Доминика.
- Я присмотрю за детьми, - говорит Марта.
Очень удобно. С тех пор, как Марта ищет святости, она жаждет взвалить на себя все повинности и извлекает из них столь высокое блаженство, что можно все спихнуть на нее, не испытывая угрызений совести.
Причесываясь в комнате матери - а чертовски это красиво, деревенский дом в испанском стиле, - Лоранс делает последнюю попытку:
- Ты в самом деле ничего не можешь для Сержа?
- Нет. - Доминика подходит к зеркалу. - Ну и лицо у меня! В мои годы невозможно целый день работать и каждый вечер выезжать. Мне бы надо поспать.
Лоранс рассматривает мать в зеркале. Прелестная, совершенная картинка: женщина, которая стареет красиво. Стареет. Этого Доминика не приемлет. Она впервые сдает. Болезни, жестокие удары - ей все было нипочем. И вдруг в ее глазах смятение.
- Не могу поверить, что в один прекрасный день мне будет семьдесят.
- Ни одна женщина не держится лучше тебя, - говорит Лоранс.
- Фигура в порядке, я никому не завидую. Но взгляни на это.
Она показывает на глаза, шею. Конечно, ей уже не сорок.
- Тебе уже не двадцать, конечно, - говорит Лоранс. - Но многие мужчины предпочитают поживших женщин. Доказательство - Жильбер…
- Жильбер… Чтоб его сохранить, я убиваю себя светской жизнью. Это может обернуться против меня.
- Ну что ты!
Доминика надевает костюм от Баленсиаги. Только не от Шанель: тратишь миллионы, а выглядишь, точно одеваешься на Большом рынке. Она шепчет:
- Эта стерва Мари-Клер. Ни за что не дает развода: только чтоб мне насолить.
- Может быть, она уступит в конце концов. Мари-Клер наверняка говорит: "эта стерва Доминика".
Во времена Люсиль де Сен-Шамон Жильбер жил вместе с женой, вопрос о разводе даже не возникал, поскольку у Люсиль были муж, дети. Доминика заставила его разъехаться с Мари-Клер; разумеется, если он согласился, значит это его устраивало, но Лоранс тогда сочла, что мать слишком жестока:
- Заметь, жить вместе с Жильбером очень рискованно. Он любит свободу.
- Да и ты тоже.
- Да.
Доминика поворачивается перед трюмо и улыбается. На самом деле она в восторге от того, что будет обедать у Вердле. Министры ей импонируют. До чего я недоброжелательна, думает Лоранс. Это ее мать, она к ней привязана. Но это и чужая женщина. Кто прячется за картинками, мелькающими в зеркале? А может, никто?
- У тебя все в порядке?
- В полном. Порхаю от успеха к успеху.
- А девчонки?
- Ты видела. Процветают.
Доминика задает вопросы, так положено, но она сочла бы неприличным, если б отзеты Лоранс были тревожными или хотя бы подробными.
В саду Жан-Шарль склонился над креслом Жизель: легкий флирт, который льстит им обоим (и Дюфрену тоже, я полагаю), каждый внушает другому, что у них мог бы быть роман, хотя им обоим это ни к чему. (А если бы вдруг они завели роман? Думаю, что меня это не тронуло бы. Значит, бывает любовь без ревности?)
- Так я рассчитываю на вас в пятницу, - говорит Жильбер. - Когда вас нет, скучно.
- Полно!
- Уверяю вас. - Он с чувством пожимает руку Лоранс, точно они тайные сообщники; поэтому-то все и находят его очаровательным. - До пятницы.
Лоранс настойчиво приглашают в гости, все любят бывать у нее: она сама не понимает, почему.
- Чудесный день, - говорит Жизель.
- При нашей парижской жизни без разрядки никак нельзя, - говорит Жан-Шарль.
- Без этого не обойдешься, - говорит Жильбер.
Лоранс устраивает девочек на заднем сиденье, запирает дверцы, садится рядом с Жан-Шарлем, и они трогаются по дорожке следом за машиной Дюфренов.
- Самое удивительное в Жильбере - это то, что он сохранил простоту, - говорит Жан-Шарль. - Когда подумаешь о лежащей на нем ответственности, о его могуществе. Ничуть не важничает.
- А зачем ему?
- Ты плохо к нему относишься, это понятно. Но не будь несправедливой.
- Да нет, почему? Хорошо.
Хорошо ли? Она, пожалуй, ко всем хорошо относится. Он не разглагольствует, это правда, говорит она себе. Но ни для кого не тайна, что он руководит одной из самых крупных в мире компаний по производству электронных машин, он один из создателей общего рынка.
- Интересно, в какой цифре выражаются его доходы, - говорит Жан-Шарль. - Практически они неограниченны.
- Мне было бы страшно иметь столько денег.
- Он умно ими пользуется.
- Да.
Странно: когда Жильбер рассказывает о своих путешествиях, он очень забавен. А через час совершенно невозно вспомнить, что он говорил.
- Уикэнд в самом деле удачный.
- В самом деле удачный.