Мы говорим про то, про это. И я говорю, что трудно находиться у него в кабинете, когда набивается полно людей, коллег моих, когда идет борьба за место повыше, поближе к источнику тепла. Напрасно так я сказал. Начальник же сказал, чтоб я не обращал на это внимания, что все равно он меняет и передвигает врачей все время, чтоб их не припекало долго с одной стороны и не подмораживало кого-нибудь больше, чем других, без особой нужды, что он то одного двинет, то другого и что он может поворачивать, как блин на сковородке, если он видит, что кто-то подгорел, а видит он все и замечает все и должным образом оценивает все, в том числе и себя, что есть у него на каждого досье, в том числе и на себя, что успехи и промахи каждого у него как на ладони, что из этих карточек он может раскладывать пасьянс, где каждый будет ложиться на то место, которое он, Начальник, сочтет подходящим, а не куда кинет карточное везение.
- Скажи-ка мне, а что ты думаешь о нашем втором доценте? - по-видимому, перешел он к заполнению своих карточек.
- Да вам же виднее: вы сверху видите и больше слышите.
- Согласен - слышу, но я люблю тройную информацию. Тогда есть объективность. Тогда вы все не зависите от субъективности информатора.
- А что я могу сказать вам? Врач неплохой, а вообще… аккуратный человек. Карьеру он сделает.
- Это как сказать. Но ты должен понять, Сергей, что начальству выгоднее иметь дело с людьми, которые активно выстраивают свою карьеру. Они вынуждены думать прежде всего о деле. К тому же им и приказывать легче. С ними легко выдерживать принцип: ты мне - я тебе, и никаких одолжений друг другу. Все оплачено. И они все будут делать, что велено им. В известных пределах, конечно, - это понятно. А что взять с человека, не делающего карьеру? Вернее, как с него брать, если не знаешь, как отдавать? Да и вообще, карьеристы понятны. И дисциплину они соблюдают. А дисциплина, милый, - это осознанная необходимость всегда казаться несколько глупее начальства.
Посмеялись.
Пришел наш второй доцент, и Начальник с ходу накинулся на него. Будто и не было ни уюта, ни тепла.
- Утреннюю конференцию ты вел? А почему до сих пор не пришел и не рассказал, что было? Все, что случилось в отделении, все, что кто-нибудь сказал, сделал, я тотчас должен знать. Понятно?
А вот и первый наш доцент пришел. Я поспешил уйти. В коридоре встретил еще одного коллегу.
- Слушай, Сергей, в приемном поступает больной в нервное с жесточайшим радикулитом. Не попробовать ли полечить нашим методом - в артерию? Пойдем посмотрим.
В приемном, в смотровой, стоял больной, держась обеими руками за подоконник, и разговаривал с дежурным невропатологом. Мы слышим их разговор:
- Почему вы не ложитесь?
- Нет! Нет! Я не могу!
- Что, так легче?
- Шестой уж день стою, облокотившись… о тумбочку локтями… ни сесть, ни лечь… а в больницу не клали… все места нет.
Действительно, локти у него красные, даже отечные немного.
- Как же вы спали?
- Стоя.
- Как слон. Хм.
Мы не стали им мешать и вышли.
- Надо еще с ним договориться, - сказал я.
- Господи! Проблема! Да при таких радикулитах, когда они сами не знают, как помочь, а тут мы напрашиваемся, снимаем заботу такую с них. Для них - было бы только допущено фармакопеей!
- Это ты прав, - согласился я.
- Только договаривайся ты. Не люблю я этого бездушного подонка, - кивнул он в сторону невропатолога, - я уж с ним встречался на общих дорожках.
- Ну уж подонок! - я усомнился. - Вот всего-то и нетерпимее те, которые сами не без греха. Себе-то не подать руки нельзя, а другому можно.
- Ох и надоел же ты со своим занудством. Лучше договаривайся иди, скажи, чтоб морфий сделали, и пошли в перевязочную.
После морфия больной сумел улечься на стол. Ввели лекарство. Больной сразу заохал. Когда стало горячо в пояснице, он заохал еще сильнее, а мы обрадовались - дошло до места. Уже через минуту ему стало легче.
- Ох, хорошо, доктор! Первый раз. Надолго ли - не знаю.
- Да и мы не знаем, надолго ли.
Через час мы опять пришли в нервное отделение взглянуть на больного.
Он лежал в палате, крепкий мужчина вполне интеллигентного вида, и плакал.
- Что! Опять?
- Ничего не болит. Жить да жить.
- Чего ж вы нервничаете?
- Ну, подумайте сами. Меня положили в коридор - пока место не освободится. Шесть дней не спал. После вашего укола первый раз уснул. Ну, только-только уснул - будят: место в палате освободилось. Ну что! Помешал бы я часок-другой в коридоре?
- Но сестра хотела как лучше.
- Я не знаю, что она хотела. Вы меня простите, мне и самому неудобно. Но я так хотел спать.
- Ну ладно, что же теперь делать! А не болит?
- Пока нет.
Мы вышли в коридор. В конце его невропатолог нечеловечески ругался и орал на сестру и нянечку, которые разбудили больного.
- Вот уж действительно подонок! - взорвался опять мой импульсивный коллега. - Не мог уследить.
А я опять сказал, чтобы он не входил в раж, особенно при больном, и мы пошли к себе в отделение.
Когда про нашу удачу и организационную неувязку, про то, как невропатолог похвалил наш метод и как он же учинил разнос сестре, - когда мы про все это рассказали Начальнику, он взвился и сказал: "Человек, постоянно всех ругающий, просто все время убеждает себя или окружающих, что он-то иной" - и велел позвать к себе невропатолога.
А мы пошли к своим больным.
АССИСТИРОВАТЬ МНЕ БУДЕТ ОНА
Начальник вошел, когда операции только начались. Вокруг обоих столов стояли студенты, и было трудно рассмотреть не только что делалось, но и кто делал. Он подошел к первому столу. Студенты стали раздвигаться, чтобы пропустить его.
- Стойте, ребята, стойте. Я уже насмотрелся на эти игрища. Смотрите, ребята. - Похлопал ближайшего студента по спине. - Смотрите, какой аппарат. Очень много с ним узнать можно. Нет?
Студенты теперь больше смотрели на него, чем на операционный стол. Все-таки профессор говорит, да и говорит он всегда что-нибудь интересное. А он стал ходить вокруг аппарата, стал рассматривать запись на ленте, расспрашивать что-то у анестезиолога.
- Вот ведь, все наука. Все это и есть наука, ребята. Чего только не узнаешь благодаря этим аппаратам. Все и узнаем. А этот, смотрите, показывает химические изменения в крови на разных этапах операции. До этого аппарата мы не могли так сразу определять изменения. Да и не сразу тоже не могли. А теперь пожалуйста, отсекли желудок - и в тот же миг все изменения этого мига. Сто измерений ста изменений - диссертация, новое в науке, новый факт, новая закономерность миру стала известна. Так, ребята. Молчите? И правильно - в операционной разговаривают только оперирующие или шеф, как я, например. - Он засмеялся то ли иронически, снисходя до собственных слабостей, то ли еще как-то.
Анестезиолог прикрикнул на студента, который притулился к аппарату. Начальник тут же включился:
- Ну что ты кричишь! Большой ученый? Что у тебя, изменится твоя наука от этого? Не воображай, что ты такой уж большой ученый. Это аппарат - ученый, а не ты. Ты - регистратор. Аппарат дал результат - и смотри. Больно вы к себе серьезно стали относиться с тех пор, как я вам эту игрушку достал. Диссертациями запахло?
Начальник еще немножко поиграл анестезиологом, объяснил ему, что наука начинается после того, как зарегистрированные в диссертации факты поданы ему на стол, после того, как он над ними подумает, обобщит, вот после этого он сделает науку, а их учеными, и пусть они, - продолжал он объяснять более развернуто, чем эта конспективная запись разговора, - знают свое место и студентов не тюкают. Потом он подошел к операционной сестре, стоявшей со своим столиком в ногах больной, посмотрел на операцию, так сказать, снизу, а не сверху, хотел было что-то, по-видимому, сказать сестре, но вдруг раздумал и направился к другому столу, наверное потому, что услышал раздраженный голос хирурга от того, другого стола.
Хирург ругал Люсю. Она, как и было принято, молчала. Начальник поглядел на нее: "Удивительная она все-таки женщина. В шапочке и маске она почему-то еще красивее. Наверное, из-за постоянного удивления в ее глазах. Впрочем, неизвестно почему. Просто - даже в шапочке и маске очень красива. С ней и оперировать приятно. Люблю оперировать, когда она ассистирует". Так спокойно раздумывал Начальник, пытаясь через спины студентов разглядеть, что происходит в операционном поле. Трудно. Студенты пошли высокие - акселерация, говорят, и хоть он тоже не из низеньких, разглядеть ему удавалось лишь головы в шапочках да плечи. Хирург опять цыкнул на Люсю. И Начальник тут же включился:
- В чем дело?! Почему такая нервная обстановка у вас?! Кричите дома или в трамвае, а здесь операционная. Это ваши студенты?
- Да. - По голосу слышно - хирург приготовился ко всему.
- Та же распущенность! Одно к одному: вы орете в операционной, а студенты ваши видят, что пришел шеф, хочет посмотреть, - так хоть кто-нибудь бы отошел, пропустил меня.
Студенты мгновенно расступились. Но он уже завелся:
- В операционной, товарищи студенты, так быстро не передвигаются. Испачкаете что-нибудь, стерильное же все. Осторожнее надо. Кстати, тоже недоработочка, товарищ преподаватель.
Начальник занял место в голове больной, у левой руки оператора. Люся напротив. Второй ассистент рядом с ней.