Потом вдруг разом все затянуло серой мглой, пошел снег, зарядом. Быстро кончился. Опять посветлело.
- Вообще, погубит немца порядок, - сказал Сима.
- А что так?
- Да я вот уже отметил: "с. Мокрое - дислоцирован четвертый батальон мотопехоты. Васильки - гаубичная батарея". Еще кое-что зафиксировал. По указателям.
- Это наглость, а не любовь к порядку, - угрюмо проговорил Сосновский. - Вон: "Нах Москау", видишь стрелку?
- Ничего, мы ее скоро на Берлин повернем.
- Да не очень-то скоро.
- Все относительно, фельдфебель. В рамках истории.
- В рамках истории впереди еще пост. И похоже, посерьезнее. Каждую машину досматривают.
- Проскочим, - с мальчишеской уверенностью пообещал Сима. - Погубит немца порядок. И дисциплина.
С этими словами он отщелкнул крышку ящичка на панели и стал деловито в нем копаться. Достал фляжку, отвинтил пробку, понюхал:
- Шнапс. Хочешь глотнуть?
- Я лучше своего, чистенького, на ночевке.
Сима перебрал попавшиеся в руки бумаги, отобрал нужные:
- Что и требовалось доказать. Кстати, верстах в пяти за постом - поворот на Воробьи.
Этот пост в самом деле был посерьезнее. Полосатый шлагбаум, грозная табличка "Halt", приземистая конторка рядом с обочиной, возле которой плотной сбитой стайкой теснились мотоциклы с пулеметами.
- Дас ист гут, - проговорил Сима. - Значит, впереди секретный объект. Я так полагаю, склад боеприпасов или топливный. Эх, ехать бы так и ехать подальше. Сколько полезного бы собрали.
- А ты веселый человек - серьезно сказал Сосновский. - И смелый. Ты мне нравишься.
- Ты мне тоже, - не стал скрывать Сима. - Ты за этой баранкой будто в Германии родился.
- А в ухо?
- Не успеешь.
- Я не таких…
- Вот именно, - усмехнулся Сима. - Именно, что не таких… Приготовься. Твое дело устало в стекло пялиться. И моргать по-тупому.
Сосновский остановил машину. Справа подошли два солдата. Из-под касок виднелись теплые подшлемники, носы были красные, с замерзшей под ними мокротой.
Старший небрежно выкинул руку в приветствии и тут же протянул ее за документами.
Сима что-то резко сказал ему. Одно слово Сосновскому резануло ухо чем-то знакомым. "Русский мат, что ли", - подумал он, моргая по-тупому.
Солдат виновато дернулся, взял документы, тут же их вернул. И сделал пропускающий жест.
- Шнеллер! - скомандовал Сима Сосновскому. - Ферфлюхтен!
- Что ты ему сказал? - Они тронулись, начали догонять переднюю машину.
- Я ему сказал, чтобы он подтянулся. Я ему сказал, что он солдат Великой Германии, а не разгильдяй-колхозник.
Сосновский повернул к нему голову:
- Не бреши, разведчик. А то он знает слово "колхозник".
- Капитан, - грустно вздохнул Сима, - они все знают много русских слов. "Матка, млеко, яйки, руськи бабионки, шиссен". И "колхоз", в том числе, они знают - они, сволочи, с них кормятся. Но любимое слово у них…
- "Руссиш швайн", знаю.
- Нет, любимое слово у них - "партизанен".
Сосновский поглядывал на дорогу, высматривая поворот на Воробьи.
- А что ты еще его спросил?
- А я спросил: где нам сворачивать на склад?
Сосновский рассмеялся.
- Тише ты, - улыбнулся Сима. - Слишком по-русски смеешься, от души. Даже желудок видно.
- А мне ты что сказал?
Сима пожал плечами.
- Сказал, чтобы ты ехал побыстрее. Что ты, вообще, сволочь.
- Спасибо. Надо это слово запомнить. При случае отомщу. Как будем сворачивать?
- Да просто. Съезжай на обочину и открывай капот. А я тебя буду материть по-немецки. Хотя, конечно, мат у них условный.
Съехали на обочину. Сосновский суетливо откинул крышку капота, стал ковыряться, грея руки возле теплого двигателя. Сима прыгал рядом, материл его условным немецким матом и даже дал чувствительного, не условного пинка под зад.
Замыкающий вездеход брезгливо объехал их, а офицер только выкликнул в их адрес что-то условно матерное.
Съезд на Воробьи был едва заметен. Сосновский знал, что, в общем-то, никаких Воробьев в глубине лесного массива давно уже нет. Когда-то был там хуторок, выродился, на его месте прижился пикет лесничего. А сейчас там была партизанская явка.
Машина шла тяжело. Накатанной колеи практически не было. Сосновский угадывал ее по едва заметным гребешкам снежных наметов.
- Все, - сказал он, останавливаясь, - дальше своим ходом. - Он вышел из кабины, окликнул ребят: - Вылезай, братва. Можно курить.
- А оправиться можно? - первым спрыгнул на снег разведчик Кочетов. - А то я чуть в штаны не напрудил, с тоски. А мудрость народная гласит: сухие порты лучше мокрых. И еще: лучше вовремя пописать, чем не вовремя по…
Этот сразу освоился - мгновенно верхним чутьем понял, что опасности здесь большой нет, а малой он нигде не боялся.
Следующим выпал пленный. Он дрожал, и от него дурно пахло. Кочетов покачал головой насчет не вовремя.
- Дубиняк, что он показал?
- Много чего, командир, - брезгливо ответил Дубиняк и с омерзением сплюнул: - "Муттер, киндер, арбайтер. Гитлер капут".
- Они все так много говорят, когда в плен попадают, - сказал Сима и, морщась, заговорил по-немецки. Выслушал сбивчиво-горячие ответы. Покачал головой и сказал Сосновскому: - Пусто-пусто, командир.
- Дубиняк, отведи его в лес.
- Мараться еще об него. Марширен, фриц!
- Нихт Фриц! Их бин Ганс!
…Дубиняк вернулся один, брезгливо оттирая финку снегом.
- Значит, так, - распорядился Сосновский. - Ты, Сережа, остаешься здесь, беречь машину. Она нам еще может пригодиться.
- А чего мне здесь делать, командир?
- Сиди в кабинке, время от времени прогревай двигатель. А если кто здесь появится, гони их всех к… чертовой матери. Ясно?
- Да не знаю я по ихнему чертову матерь! Как их гнать-то?
- На раз - орешь: "Хальт!" На два - даешь очередь в воздух. На три - очередь на поражение. Мы будем поблизости, услышим и на счет четыре тебя поддержим. Понял?
- Яволь, герр официр!
- Ну вот, а говоришь, языка не знаешь.
- Командир, - напомнил Сима, - пока совсем не стемнело, надо кузов осмотреть. Что они там везли.
- Давайте, по-быстрому. Ребята, помогите обер-лейтенанту ящики пошмонать.
- Жратва там, - поспешил Кочетов, - не иначе жратва - больно добротно упаковано. И запах я учуял.
Да, упаковано было добротно. И пахло серьезно. Церковная утварь, иконы, сервизы старого времени, серебряные подсвечники, картины, статуэтки…
- Я так и знал, - сказал Сима. - Здесь ведь по городкам несколько краеведческих музеев до войны было. И недаром здесь Заксе вертелся.
- А это что за фраер? - спросил Дубиняк.
- Это еще тот фраер. Юрист, профессор искусствоведения, штурмбаннфюрер Франц Альберт Заксе. Он отвечает за вывоз из России в Германию художественных и исторических ценностей. Отбирает, оценивает, направляет и отправляет.
- Это что же за нация такая, а? - присвистнул Кочетов. - Ненасытная морда.
- Так, - скомандовал Сосновский. - Все! Ящики запечатать. Встали на лыжи.
- Меня обождите, - попросил Кочетов. - Я мигом.
Он сломил несколько еловых лап, сложил их веником, обулся в лыжи и поспешил к шоссе.
- Молодец, - похвалил его Сима. - Следы наши пошел заметать. Из него хороший бы жулик получился.
- А он и был хороший жулик, - усмехнулся Сосновский. - Классный домушник в прошлом. Но советская власть его перевоспитала. У него за два месяца - два ордена.
- Крепка советская власть, - от души крякнул Дубиняк. - Ну что, тронулись, командир? Вон он, поспешает, жиган прошлогодний.
Избушка на кордоне была пуста - дверь снаружи подперта колышком. Вокруг - синева нетронутых снегов. Только за домом, чуть заметная, уходила в еще большую глушь осторожная лыжня.
Вошли, засветили робкую коптилку, осмотрелись. Партизанская гостиница. Неструганый стол, полка на стене с некоторым припасом, печь, остальное - нары, покрытые лапником и ветошью. Да в красном углу - строгий лик Николая-угодника.
Завесили окошко тряпицей. Выложили на стол консервы, хлеб.
- Командир, печь затопим, а? С дороги-то не видать.
- Обязательно, - согласился Сосновский. - И по сто фронтовых не возражаю.
- И я не возражаю, - хором ответила группа.
Пока готовили питание, Елочкин сообщил по рации шифром о прибытии в первую точку. Сообщил очень коротко - пеленгаторы у немцев работали в прифронтовой полосе в особом режиме.
Выставив охранение, легли отдыхать.
ПАРТИЗАНЫ
Утром Кочетов согрел воду в котелке и поставил его на стол перед Сосновским:
- Советский офицер должен быть сильно выбрит и слегка под хмельком.
- Лучше бы наоборот.
Побриться Сосновский не успел, доложили:
- Связной прибыл.
Сосновский, в одной нательной рубашке, вышел из сторожки.
Связной - мальчишка лет пятнадцати в ватнике, перехваченном немецким солдатским ремнем, и с "вальтером" на боку - снял свои лыжи-самоделки и завистливо поглядывал на составленные у стены лыжи разведчиков.
- Медведь! - окликнул Сосновский Дубиняка. - Покорми мальчишку.
- Не! - отказался мальчишка. - Я уже в лагере завтракал. Мы вчерась барашка закололи.
- Тогда держи. - Сосновский протянул ему плитку шоколада.
- Данке битте-дритте! Сестренке снесу. Радая будет.
- У вас и твоя сестренка в отряде?
- Вся деревня у нас. Даже дед Матвей. Он нам валенки починяет. Ладно, пошли, что ли?
- Да ты отдохни хоть.