Несколько раз мы проезжали мимо сгоревших остовов БТРов и БМП, ржавеющих в кювете. Иногда попадалась ржавая рама от КАМАЗа или "Урала". Похоже, эта дорога была свидетелем многих веселых историй. Словом, унылый монотонный марсианский пейзаж, на который мы успели насмотреться еще в Туркмении: ровная местность вокруг, много песка, много верблюжьей колючки, суслики, тушканчики, две тонкие "нитки" трубопровода вдоль дороги с правой руки и бесконечная вереница столбов с проводами с левой. Скукотища, немногим веселее вчерашней ночевки. И в этом диком и унылом краю нам предстояло провести следующие два года?!
Мама! Ну, почему меня не призвали в Германию или в Чехословакию?! Служат же люди в Средней полосе! Ну, на худой конец, в Забайкалье: там хоть лес есть. А тут!.. Жара, песок, тоска! Ни деревца, ни кустика, ни травинки.
Нет, я не пожалел сейчас, что попал служить в Афган! Не пожалел на второй день пребывания, как не пожалел об этом ни разу за все двадцать месяцев - последовательно будучи духом, черпаком, дедом и дембелем. Наоборот: меня распирала гордость, что мне, в мои сопливые восемнадцать лет выпал редчайший шанс "творить Историю" и защищать интересы своей страны с оружием в руках. Даже сейчас, двадцать лет спустя, если бы меня спросили: "Вот, допустим, тебе восемнадцать лет, выбирай, где будешь служить? ВВС, ВМФ, Московский военный округ, Германия, Куба - где хочешь?", я бы ни секунды не задумывался с ответом: "Только в Афгане! И только в пехоте!".
Но!
Одно дело придти обратно на гражданку и на вопросы знакомых "где служил?" гордо так, или наоборот, скромно, но с достоинством ответствовать: "в Афгане", вызывая зависть и уважение, и совсем другое - два года, изо дня в день, тянуть службу среди раскаленных песков и диких гор. Где нет ни кабаков, ни дискотек, ни девчонок. Где нет иных развлечений кроме… Впрочем, об этом после, в свое время.
Прямо по курсу строго на юг, единственным украшением и венцом унылого пейзажа, величественно вставали горы. Судя по виду (в конце октября на их вершинах еще не было снега) - "двухтысячники", они раскинулись с востока на запад, на сколько хватало глаз. Я повернулся к Щербаничам:
- Ну, и сколько до них? - я кивнул на горы.
Щербаничи, выросшие в Ашхабаде, считай, в предгорье, прищурились на горы:
- Километров восемьдесят, не меньше.
- Бью за шестьдесят, - предложил я.
- На что бьешь?
- На банку тушенки и пачку сигарет.
- Замазано.
Мы втроем повернулись к разведчикам:
- Мажете, мужики?
Разведчики посовещались между собой:
- А чего тут мазать? Сорок километров, не больше.
- Бьем? - предложили Щербаничи.
- Бьем, - согласилась разведка.
Мы вшестером соединили ладони вместе одна на другую. Рыжий хлопнул сверху своей. Пари, таким образом, было заключено.
Горы и оптический обман связаны между собой так же неразрывно как океан и бриз, осока и стрекозы, трава и роса, сосны и шишки. Полгода назад, выйдя на перрон ашхабадского вокзала из эшелона, который привез призывников для дальнейшего прохождения службы, с проспекта Ленина я увидел горы - совсем рядом. Неровная гряда Копетдага нависала так близко, что казалось, мы не успеем дойти до военного городка, как упремся в них. Отчетливо и резко были видны все гребни и расщелины. Первый городок располагался на том же проспекте Ленина и удивительное дело: горы, до которых, казалось никак не более трех километров, по мере продвижения к ним, неуклонно отдалялись, не меняясь в очертаниях! Мы прошли сто, двести метров, километр - горы оставались такими же далекими, какими я их увидел с перрона вокзала. Оказалось, что до них было не три, а двадцать километров. Это было мое первое и весьма шапочное знакомство с горами.
В горах вообще трудно вычислить расстояние до цели. Не важно: для цели пути или для цели обстрела. Особенно при перепадах высот. Даже после года службы в горах, все равно будешь сомневаться: правильно ли оценил дальность и выставил прицельную планку? Ничего с этим поделать нельзя. До гор было не сорок, не шестьдесят и даже не восемьдесят километров. До них было более ста верст.
КАМАЗ жал под сотню и горы мало-по-малу стали приближаться. Уже можно было яснее разглядеть горные складки, поросшие скудной колючей растительностью. Минут через сорок езды, КАМАЗ притормозил: мы выехали на перекресток. Дорога наша уперлась в сторожевой пост - Фрезу - службу на котором нес советский взвод и солдаты царандоя - афганской милиционной армии. Дальше дорога расходилась под прямыми углами вправо - на Мазари-Шариф и влево - на Кабул. Наш КАМАЗ чихнул тормозами, снижая скорость у шлагбаума, и вывернул налево. Снова понеслась бетонка. Только горы теперь находились с правой руки, а с левой - все та же унылая пустыня. С тушканчиками и сусликами. Не прошло и пяти минут, как показался сам полк. КАМАЗ съехал с бетонки вправо и метров через двести по асфальтированной дороге мы подъехали к воротам с красными звездами: КПП. Дневальный отворил ворота, и мы заехали в полк. Проехав КПП, КАМАЗ встал.
- К машине! - маленький прапорщик выскочил из кабины.
Мы спрыгнули из кузова на землю. Я осмотрелся:
Позади КАМАЗа были железные ворота, через которые мы только что въехали в полк и глинобитный домик КПП с плоской крышей. От ворот вправо и влево шел каменный забор как раз такой высоты, чтобы удобно было вести огонь из положения стоя. Даже приступочка была заботливо выложена по низу. Метров через сто забор упирался в парк. С другой стороны забор через двести метров упирался в вертолетную площадку. Расположение полка, таким образом, имело всего триста метров по фронту. Сразу за КПП на высоком постаменте стоял БТР, как памятник погибшим. Справа от КПП располагался штаб полка - длинный модуль, выкрашенный в синий цвет. За ним была стоянка машин связи - три КШМ Р-142 на базе ГАЗ-66 и одна командирская "Чайка" - такая же КШМ, только на базе БТР. Далее был разбит спортгородок. Рядом со спортгородком были двухэтажные здания полкового клуба и спортзала. Между клубом и спортзалом стояли кирпичный оштукатуренный экран и скамейки летнего кинотеатра, далее шли два модуля, в которых жили отцы командиры и полковой умывальник: довольно большое крытое помещение, в котором одновременно умываться или принимать душ могли человек шестьдесят. Слева от КПП стояли четыре солдатских модуля - длинных одноэтажных бараков из фанерных щитов под шиферной крышей, выкрашенных в тот же синий цвет, что и штаб. Перед штабом находился полковой плац, за которым стояло два ряда больших палаток. Возле палаток под грибками стояли дневальные в бронежилетах и с автоматами, как в Хайратоне. За солдатскими палатками, на одном уровне с командирскими модулями, были две столовые - большая, солдатская, и поменьше, офицерская. Между ними стоял ларек. Перед солдатской столовой стояла будка чаеварки с рядами кранов, торчащими наружу, из которых любой желающий мог набрать горячий или теплый чай или отвар из верблюжьей колючки. Левее столовой стоял модуль ПМП - полкового медпункта, за которым находилось караульное помещение с гауптвахтой. И нигде не было видно ни травинки, ни зеленого листочка. Песок и щебень вместо газонов. счастье еще, что большая часть полка была заасфальтирована, не то в пыли можно было бы погибнуть. В глубину расположение полка было метров на сто длиннее, чем по фронту. Вот на этих-то двенадцати гектарах нам и предстояло прослужить два года.
- В колонну по три - становись! - подал команду прапорщик.
Два десятка человек выстроились в колонну по три.
- Левое плечо вперёд, шагом марш.
Не в ногу, мы тронулись, куда было приказано: в сторону солдатских модулей. Перед ближайшим прапорщик остановил нас и "справа в колонну по одному" завел нас внутрь.
Вход в модуль был сделан не по середине барака, а ближе к правому краю. В небольшом фойе, как и в нормальной казарме, располагались тумбочка дневального и двери в умывальник, сушилку, кабинет командира роты, каптерку и оружейку. Слева находилось просторное спальное помещение и смежная с ним Ленинская комната в самом торце модуля. Меня поразили две вещи: во-первых, мы были не одни - человек тридцать сержантов уже прибыли накануне с другой партией, а во вторых - кровати были одноярусные!
Привыкнув в учебке спать "на пальме", то есть на втором ярусе, я и подумать не мог, что в обыкновенной солдатской казарме может быть так комфортно и даже уютно: шестьдесят кроватей стояли в один ярус и к каждой прилагалась отдельная тумбочка, в которой можно хранить нехитрые свои пожитки! Несбыточная мечта курсанта.
- Строиться на завтрак.
Это все тот же маленький прапорщик не уставал проявлять о нас отеческую заботу.
Бросив свой вещмешок на свободную койку, я двинулся к выходу. Мой путь преградили две ноги, вытянутые в проходняк спального помещения. На табурете возле самой крайней койки, развалясь, сидел сержант, по виду - мой однопризывник.
- Товарищ младший сержант, - лениво, через нос выдавил он мне, - почему не приветствуете старшего по званию?
У меня на погонах было две лычки. У него - три. На одну соплю больше. Но, не учебка же?! Это в учебке полагалось отдавать честь даже ефрейторам, а тут, в линейных войсках, всё решает не воинское звание, а срок службы. А этот - мой однопризывник. Я обалдел от подобной наглости: мой же однопризывник пытается меня построить! Худого слова не говоря я двинул, что было дури сапогом ему по лодыжке, стараясь попасть по косточке, чтоб было больнее.
- Иди ты на хрен, - посоветовал я сержанту, - дай пройти.
Сержант поджал ноги, скорчившись от боли.
- Тебе - звиздец, - бросил он мне в спину.
Наша партия построилась перед модулем в колонну по три и под командой чуткого прапорщика двинулась в столовую.