* * *
Марджори МакКензи - для мужа просто Долли - приоткрыла плотные шторы. Не больше, чем на дюйм… Ну, на два дюйма.
Но сейчас это не имело значения; в маленькой квартирке и так было темно, как в угольном ящике.
Лондон снаружи был так же темен; она поняла, что шторы открыты, только потому, что почувствовала, как от оконного стекла тянет холодом через узкую щель.
Она наклонилась, дохнула на стекло, и почувствовала на нем влагу собственного дыхания - оно, конденсируясь, холодком скользнуло мимо ее лица. Даже не видя этого тумана, но почувствовав скрип пальца на стекле, она быстро нарисовала на стекле маленькое сердце, с буквой "J" там, внутри.
Конечно, оно исчезло почти сразу, но это тоже не имело значения; когда рассветет, заклинание все равно останется там - невидимое, но там - и встанет между ее мужем и небом.
А когда придет рассвет, солнечный луч ляжет прямо на его подушку.
При свете она снова увидит его сонное лицо: его спутанные волосы, почти исчезнувший синяк на виске, глубоко посаженные глаза, закрытые так невинно… Он выглядит таким молодым, когда спит. Почти таким же молодым, каким он был на самом деле.
Ему всего двадцать два года; слишком молод, чтобы носить на лице такие черты и шрамы.
Она коснулась уголка рта, и не смогла найти ту морщинку, ту новую складочку, которую показало ей предательское зеркало - сейчас рот у нее был нежным, чуть припухшим - и она кончиком большого пальца легко пробежала по своей нижней губе, туда и обратно…
Что еще, что же еще? Что еще она могла для него сделать?
Он покинет ее, оставив ее с частицей себя самого. Возможно, у них будет еще ребенок - вот то, что он дал ей - но и то, что она дала ему. Другой ребенок. Еще один, чтобы растить его в одиночку?
"Даже если и так" - прошептала она; рот ей стянуло, кожу саднило от нескольких часов его щетинистых поцелуев; они оба были не в состоянии больше ждать, и он даже не успел побриться. "Пусть даже так".
По крайней мере, он смог увидеть Роджера. Подержать своего маленького мальчика на руках - и, хотя она предупредила, что малыш болен, все молоко тут же оказалось на нем, и потекло вниз по рубашке.
Джерри вскрикнул от удивления, но не позволил ей взять Роджера обратно; он держал сына на руках, и нянчил его, пока Мэнни не заснула; только тогда они уложили его в корзину, и вместе отстирали запачканную рубашку.
В комнате было холодно, и она обхватила себя руками за плечи.
Сейчас на ней не было ничего, кроме армейской майки Джерри - он думал, что в ней она выглядит особенно эротично - непристойно, сказал он, утверждая, что благодаря его горскому акценту это слово звучит очень грязно - эта мысль заставила ее улыбнуться. Тонкий хлопок, и правда, плотно прильнул к ее груди, и соски у нее торчали намного больше, чем это обычно бывает от холода.
Она хотела бы заползти к нему под одеяло, поближе, тоскуя по его теплу, желая сохранить его, прикасаться к нему так долго, как они только сумеют. Он должен был уйти в восемь, чтобы успеть на обратный поезд; тогда едва рассветет.
Но некий пуританской импульс самоотречения удерживал ее, заставлял ее, продрогшую и нерешительную, ждать, и бодрствовать здесь, в темноте. Ей казалось, что если она сейчас отринет себя, и свои желания, если она предложит кому-то этот отказ как жертву, это укрепит магию, поможет ей сохранить его в безопасности, и приведет его обратно.
Бог знает, что сказал бы министр об этом маленьком суеверии - ее слегка покалывающий рот искривился от насмешки над самой собой. И от сомнений.
Тем не менее, она продолжала сидеть одна, в темноте, ожидая холодного синего рассвета, который заберет его у нее.
Конец ее сомнениям положил маленький Роджер - для того ведь и созданы младенцы.
Он зашелестел в своей корзине, издавая те маленькие хрюканья пробуждения, что предвещали возмущенный рев - когда он обнаружит себя здесь, в промокших насквозь пеленках, и с пустым животом - и она поспешила через крохотную комнату к его корзине, качая тяжелой грудью, и на ходу сцеживая молоко.
Она хотела опередить его, чтобы он не разбудил Джерри - но споткнулась, задев носком ножку стула, и с треском его оттолкнула.
Последовал взрыв из простыней и постельного белья - это Джерри вскочил с громким "Черт!" перекрывшим ее собственное приглушенное "Черт побери!" - и Роджер тут же возглавил их совместное выступление криком, пронзительным, как вой сирены во время воздушного налета.
Как по часам, старая миссис Манс из соседней квартиры в негодовании ударила по тонкой стене.
Голая тень Джерри пересекла комнату, как границу. Он неистово застучал в перегородку кулаком, и та затряслась и загудела, как барабан.
Он сделал паузу, по-прежнему стоя с поднятым кулаком, и ждал. Роджер даже визжать перестал, под впечатлением от такого разгула страстей.
Мертвая тишина с другой стороны стены была им ответом, и Марджори прижалась губами к маленькой круглой головке Роджера, чтобы заглушить свое хихиканье.
От него пахло детской, и ароматами свежей мочи, она прижалась к нему, как к большой грелке, и рядом с его мимолетным теплом и его детскими нуждами все ее представления и предрассудки, заставившие ее наблюдать за своим мужчиной в холодном одиночестве, показались ей нелепыми и смешными.
Джерри издал удовлетворенный стон и сунулся к ней.
- Ха, - сказал он и поцеловал ее.
- Что ты себе думаешь? - прошептала она, наклоняясь к нему. - Ты горилла?
- Да, - прошептал он в ответ, схватив ее за руку, и прижимая к себе. - Хочешь увидеть мой банан?
- Доброе утро…
* * *
Джерри остановился, завис задом над креслом, и уставился на улыбающегося Фрэнка Рэндалла.
- Ага, - сказал он. - Niech sie pan od pierdoli… Так, что ли? Это значит "Отвалите, сэр" - если излагать по-польски прилично?
Рэндалл, застигнутый врасплох, так и покатился со смеху.
- Как-то так, - согласился он.
С собой у него была целая кипа бумаг, на официальных бланках всех видов и размеров - в том числе и "туалетная бумажка", как ее называли пилоты. Джерри узнал одну такую, ее подписывали, называя того, кому, в случае чего, отойдет ваша пенсия - и другую, о том, что делать с вашим телом, если вы были одиноким, и кто-то вдруг решился бы о нем похлопотать. Он все это уже подписывал, когда принимал присягу, но они заставляли вас делать это снова, если вы переходили в спецслужбы.
Формуляры он проигнорировал, вместо этого сразу уставившись на принесенные Рэндаллом карты.
- …Вот я и подумал, что вы с Maлaном взяли меня просто за красивые глаза, - он сильно растягивал слова, еще больше форсируя свой акцент. Он наконец сел, и откинулся в кресле, подчеркнуто небрежно. - Хорошо. Это Польша, а дальше что?
Так это было не совпадение… Или все-таки та неудача с "Долли", после которой он вошел в столовую слишком рано?
В каком-то смысле, такая мысль казалась ему даже утешительной: не было тут никакой Кровавой Руки Судьбы, похлопавшей его по плечу и проколовшей ему топливную линию…
Раньше Рука Судьбы была с ним в приятельских отношениях, поставив его в Зеленом звене в одну пару с Андреем Кадзиевичем.
Андрей и в самом деле был - dobry przyjaciel, хорошим другом. Его сбили месяц назад - когда он шел по спирали вверх, пытаясь уйти от "Мессершмитта".
Возможно, его ослепило солнцем, а может, он просто смотрел не через то плечо. Левое крыло оторвало к чертовой матери, и он по той же спирали ушел вниз, прямо в землю.
Джерри не видел аварии, только слышал… И выпил водки - с братом Андрея, уже потом.
- Польша, - согласился Рэндалл. - Малан говорит, вы сможете вести разговор по-польски. Это правда?
- Могу заказать выпивку, затеять драку, или дорогу спросить. Что-то из этого подойдет?
- Последнее, может быть, - сказал Рэндалл очень сухо. - Но будем надеяться, до этого дело не дойдет.
Агент МИ-6 отложил в сторону формуляры, и развернул перед ним карты.
Кляня себя на чем свет стоит, Джерри склонился над ними, притянутый как магнитом. Это были официальные карты, но уже с отметками, сделанными чьей-то рукой - какие-то кружки и крестики.
- Это здесь, - сказал Рэндалл, прихлопывая и расправляя карты обеими руками.
- Нацисты за последние два года организовали в Польше трудовые лагеря, но это еще не известно среди публики, ни дома, ни за рубежом. И будет весьма полезно для наших военных, если об этом станет известно широкой общественности. Не только существование лагерей, но и то, что именно в них происходит.
По его темному, худому лицу пробежала тень - гнева, подумал Джерри, заинтригованный. Судя по всему, господин МИ-6 хорошо знал, какого рода вещи там происходят, и он спрашивал себя - откуда.
- Если мы хотим, чтобы это стало широко известно, и так же широко обсуждалось - а мы это сделаем, уж поверьте - мы должны будем представить документальные свидетельства, - сказал Рэндалл как ни в чем не бывало. - Фотографии.
По его словам, всего их будет четверо - четыре пилота "Спитфайров". Целое звено - только вместе они летать не будут.
У каждого будут свои определенные цели, географически разделенные - но все они должны быть сняты в один и тот же день.
- Лагеря охраняются очень строго - зато у них нет зенитной артиллерии. Правда, есть сторожевые вышки и пулеметы.