- Видите, дорогие товарищи, какое получается дело! Возможно, нам предстоят тяжелые бои. Так уж давайте сорганизуем наш отряд как следует. Командир отряда - это я. Нужен еще комиссар. А ну, поднимите руки, у кого имеется партийный билет?
Руку поднял только один Клевцов.
- Дело, значит, ясное. Тебе, Клевцов, и быть комиссаром, - сказал Никулин. - А начальником штаба назначаю Фомичева Захара.
Фомичев испугался.
- Да ты что, товарищ командир! Какой я тебе начальник штаба? Я и близко никогда к штабу не подходил. Я краснофлотец рядовой.
- А я кто? - ответил Никулин. - А Клевцов кто? Ничего, брат, не поделаешь - война. Понадобится - так не то что начальником штаба, инженером тебя назначу, и будешь работать. Прошу не возражать, товарищ Фомичев, приступайте к выполнению обязанностей.
Казначеем и начальником всей интендантской части Никулин назначил Папашу. Фомичев тут же вручил ему найденную в овраге кожаную сумку, туго набитую советскими деньгами.
Папаша, явно польщенный оказанным ему доверием, все же поворчал для приличия.
- Страсть не люблю с казенными деньгами возиться - один грех с ними. Сколько тут?
- А бес их знает, - отозвался Фомичев. - Посчитай, потом доложишь.
- Э-э-э, нет! - сказал Папаша. - Обожди! Такого правила я никогда не встречал, чтобы казначей деньги принимал без счета. Если уж по-настоящему, то надо комиссию: я, ты и еще два члена. А потом акт надо составить, - добавил он, желая блеснуть перед моряками знанием финансовых порядков. - Один, значит, сдал - подпись, второй принял - опять же подпись, а внизу чтобы члены расписались.
- Ну вот! - нетерпеливо вмешался Никулин. - Тебе еще несгораемый шкаф сюда, пишущую машинку да пару счетоводов!
Насмешник Жуков сокрушенно покачал головой.
- До чего же быстро эта самая бюрократия в людях заводится. Вот человек был как человек, а стал начальником - сейчас ему комиссию подавай, акты, ведомости разные, отчеты! Пропали вы, Папаша! - Жуков под общий смех махнул рукой. - Не быть вам больше матросом…
- Будет скалиться-то! - огрызнулся Папаша. - Ты, может, казенных денег и в руках никогда не держал, а я в колхоз из банка по двадцать тысяч возил!
Обидевшись, Папаша надулся, отошел с Фомичевым в сторону и сел считать деньги. Он считал нудно, медлительно, проверяя каждую пачку. Фомичев томился, зевал, тоскливо смотрел по сторонам, но терпел: такая должность, ничего не попишешь.
Никулин тем временем советовался со своим комиссаром. Решили, что Клевцов останется пока в овраге, на случай, если уцелевшие фрицы явятся за своими пулеметами, а Никулин с тремя бойцами пройдет на опушку, где выброшен был десант: посмотрит, как там и что.
- Коновалов, Крылов, Харченко! - позвал Никулин. - Автоматы в порядке? Гранаты взяли? Пошли!
В каких-нибудь трехстах-четырехстах метрах от оврага лес начал сквозить, кустарник поредел, тропинка обозначилась яснее. А еще через сотню метров моряки вышли на веселую, приветливую опушку. Дальше расстилалась холмистая степь - просторная, широкая, в алых лучах низкого солнца. Вправо, на оголенных полях, стояли копны хлеба.
- Не высовывайтесь, - предупредил Никулин. - Возможно, фрицы наблюдают. Смотрите зорче.
Но сколько ни смотрели моряки, ничего не увидели. Горбились пологие холмы, желтоватые вблизи и дымно-сизые на горизонте, мирно зеленел одинокий дубок, выбежавший из леса в степь, плыли по небу синеватые облака, унося куда-то в иные края свою влагу. Протянули, курлыча, журавли. Никулин долго смотрел им вслед, пока станица их не растаяла в небе.
- Тише! Самолет, - сказал Харченко. Он приподнялся на локте, глаза его остановились.
- Да нет, почудилось тебе, - возразил Никулин вслушиваясь.
- Я на корабле первым слухачом был, - ответил Харченко. - Я в таких делах не ошибаюсь. Идет сюда. Идет с норда.
И верно - Никулин да и остальные тоже вскоре уловили слабый, отдаленный рокот мотора. А Харченко, весь подобравшись, спружинившись, как хороший пойнтер на стойке, слушал, казалось, не только ушами, но всем телом.
- Немец! - сказал он твердо и уверенно. - Разведчик. "Хеншель". Справа от нас, на малой высоте.
Воющий рокот близился, нарастал. Через минуту моряки увидели немца. Вспыхнув крыльями на крутом вираже, он направился прямо к лесу. Харченко не ошибся - это был действительно "хеншель".
Разведчик сделал широкий круг над опушкой, затем над лесом. Вторично он появился над опушкой совсем низко - ясно были видны кресты на его крыльях, свастика на хвосте.
Никулина обожгло догадкой.
- Посадочные знаки! Живо! - скомандовал он. - В две минуты!
Крылов и Коновалов, помчались к оврагу прямиком, с треском ломая кусты, с разбегу пробивая заросли. Голос Никулина вернул их:
- Назад! Не надо!
Оказалось, что Фомичев уже сообразил сам, без подсказки, и, захватив мешок с посадочными знаками, прибежал на опушку. А разведчик опять ушел далеко за лес, и рокот его мотора затих. Пока бойцы расстилали по траве посадочные знаки, Никулин не мог найти себе места: а вдруг совсем улетел, не вернется, не увидит? Но вот снова начал нарастать гул мотора, и вскоре по земле опять скользнула темная быстрая тень - разведчик вернулся.
Он покачал плоскостями в знак того, что понял выложенные сигналы, и ушел на запад, прямо на солнце.
"Юнкерсы" с веста!.
- Что ты думаешь по этому поводу? - спросил Никулин у своего начальника штаба.
- Думаю, полетел за своими.
- Точно! - подтвердил Никулин. - Объявляю аврал! Все немецкое снаряжение доставить из оврага сюда! Парашюты пусть остаются пока на месте.
Через пятнадцать минут приказание было выполнено.
Никулин подозвал к себе комиссара и начальника штаба.
- Может по-всякому случиться, - сказал он. - Могут выбросить десант на парашютах, а могут транспортные самолеты пригнать. Если на парашютах - начинайте бить в воздухе. Если самолеты - не стрелять, пока не приземлятся. Отряд разбивается на четыре группы: первой командую я, второй - Клевцов, третьей - Фомичев, четвертой - Жуков. В каждой группе по два пулемета. Всю эту площадь вокруг посадочных знаков берем в кольцо. Пулеметы проверить заранее!
Быстрым шагом, почти бегом, он обследовал поле, указал каждому командиру его позицию. Для себя он выбрал позицию в копнах.
Опробовали пулеметы. Сухая дробь коротких очередей гулко отдавалась в лесу. Встревоженный стрельбой, с дальнего бугра тяжело поднялся большой коршун и на распластанных крыльях медлительно поплыл в закатных лучах - совсем низко, почти задевая за жесткий сухой бурьян. Солнце опускалось, широкий степной закат слепил. Степь местами нежно и прозрачно алела, местами густо синела - там, где легли длинные тени холмов.
- Ничего не слышишь? - спросил Никулин у Харченко.
- Пока нет.
Крылов сидел поодаль и старательно мастерил из двух носовых платков и двух палочек сигнальные флажки. Закончив работу, он встал и попробовал свое изделие. "Вася, Вася, Вася", - трижды написал он и остался доволен: флажки получились на славу, жаль только, что белые.
Жуков, дожидавшийся здесь своих бойцов, которые нагружались в лесу гранатами и пулеметными лентами, прищурился, усмехнулся.
- Вот, Вася, жаль, что девушки семафора не знают. А то и бумагу не надо бы тратить. Пиши себе да пиши флажками: "Дорогая Люба! Вы мне очень нравитесь. Скажите, где мы с вами можем встретиться…".
- Довольно! - рявкнул Никулин. - Нашел время для шуток! Ты почему здесь? Где твое место? Почему ты не на своей позиции?
Жукова точно, ветром сдуло, и больше он к Никулину не подходил.
Тускнели, меркли в степи алые отблески, от копен гуще, теплее шел сытный и пыльный запах зрелого хлеба, свежей соломы, закат угасал, его пламенное золото блекло, но еще прозрачен, ясен был воздух, еще светились слабым сиянием гребни холмов, еще купались в последних лучах высокие облака с оплавленными краями.
- Тише! - сказал Харченко.
Все замерли, впились глазами в небо, но в нем ничего, кроме тишины и облаков, не было.
Харченко затаив дыхание вслушивался.
- Идут!
Никулин шепнул Крылову:
- Передавай: слышим самолеты.
Крылов передал. Клевцов, Фомичев и Жуков приняли сигналы.
Слабый рокот в отдалении был едва уловим, а Харченко с горящими от возбуждения глазами уже докладывал командиру:
- Транспорты. "Ю-52". Идут с веста.
"Идут с веста", - флажками передал Крылов.
…Огромные тяжелые "юнкерсы" с гулом и ревом кружили над степью, прицеливаясь для посадки. Моряки залегли у пулеметов и ждали.
Вот первый самолет коснулся земли и, мерцая пропеллерами, подбрасывая хвост, покатил прямо на копны. Раньше чем погас его разбег, сели второй и третий "юнкерсы". В то же мгновение со всех четырех позиций, из восьми пулеметных стволов хлестко ударил по "юнкерсам" огневой ливень. Пули запели, заныли, застучали, прошивая фюзеляжи, плоскости, бензобаки, моторы. Один из "юнкерсов", еще не успевший остановиться, начал было набирать скорость, намереваясь взлететь, но в мотор ему, в самое сердце, вонзилась длинная очередь - и взмыл над "юнкерсом" хищный язык желтовато-красного пламени.
Так начался этот бой.
Пулеметы и автоматы группы Никулина били в упор по самолету, остановившемуся у копен, зажгли моторы и плоскости. Самолет горел. Озаренные племенем, выскакивали из него автоматчики и тут же падали, скошенные огнем.
Но одного не предвидели моряки - что, кроме автоматчиков, "юнкерсы" доставили по воздуху еще и легкие танки.