Ох уж этот ствол!.. Ещё на курсах с ним было мороки. У любой пушки панорама поворачивается на всю окружность. Поэтому огонь можно вести без помех. А у нашего полкового миномёта - наверно, конструкторы что-то недодумали - кругового вращения прицела не получалось, он упирался в ствол. И, хочешь не хочешь, приходилось мудрить с вычислениями угломера. Из-за этого темп стрельбы снижался даже у самых умелых огневиков.
Я взглянул на цифры, выгравированные на окружности прицела, стал помогать сержанту в вычислениях. Потом приказал повернуть миномёт к цели, к вражескому пулемёту. Получилась полная нелепица: миномёты теперь смотрели в затылок один другому. Хорошо, что никто ещё из других подразделений не увидел. Позор, засмеют, такая артиллерийская безграмотность! И сколько крови прольётся понапрасну из-за такой вот ошибки…
- Немедленно разверните миномёты по фронту! - скомандовал я.
И вовремя: к нам шёл Лазарев в сопровождении оружейного техника из артмастерской.
- Воюешь? - спросил Лазарев.
Я ответил что-то неопределённое, стараюсь, мол, готовлю взвод.
- Ну и ладненько, - сказал Лазарев. - А мы тут кое-что придумали. Давай-ка примерим на твоих самоварах. Не возражаешь?
Он развернул промасленную тряпицу, и я увидел металлические кронштейны странной формы. Один конец, их, с медной напайкой, был приспособлен для насадки прицела. Другой, клинышком, для закрепления на самом миномёте.
Солдаты столпились вокруг, рассматривали невидаль, Лазарев приладил кронштейн к миномёту, насадил, закрепил прицел и стал поворачивать его по окружности вправо и влево, наводя то вперёд, то назад. Мы не поверили глазам: ствол теперь совершенно не мешал.
- Понял, в чём фокус? - спросил Лазарев. - Круговая наводка обеспечивается мгновенно.
- Сам придумал? - недоверчиво спросил я.
- Какая разница? Главное, дело сделано. И, пожалуй, неплохо сделано. Как по-твоему?
- Неплохо… Скажешь тоже. Гениально! В жизни я бы не додумался. Тебе конструктором оружия надо быть.
- Брось, - усмехнулся Лазарев. - Любой техник такую штуку может сделать. Даже получше. А эти экземпляры опытные, надо ещё на боевых стрельбах испытать.
Лазарев снял кронштейны, снова завернул их в промасленную тряпицу, заговорщицки подмигнул мне и ушёл вместе с оружейным техником. А мы покурили едкого самосада и опять принялись за своё. Тренировались на ведение огня по пехоте, по закрытой цели. Я внезапно выкрикивал, что прорвались танки, идут к нам, на огневую. Солдаты прятали миномёты в ровики, хватали связки гранат, конечно же деревянных, ложились в неглубокие окопчики, выставляя на танкоопасном направлении пулемёт Дегтярёва для стрельбы по вражеским автоматчикам, которые должны бы идти за танками.
Я уже изрядно охрип, а солдаты устали, перепачкались землёй - четыре часа подряд они окапывались и ползали по-пластунски, подносили мины под воображаемым огнём врага, а вот подошло желанное обеденное время. Но прежде чем разрешить помкомвзводу вести солдат в столовую, я подал команду "воздух!". И опять они прыгнули в траншею, подняли оттуда вверх и пулемёт, и винтовки - приготовились стрелять по самолетам. Я осмотрел каждого прильнувшего к своему оружию, прижавшегося к спасительной земле. Всё как будто правильно, всё как предписано боевой инструкцией. Но на войне, внушали нам на курсах, бывает всякое, непредвиденное. Надо быть готовым ко всему.
- Газы! - отчаянно выкрикиваю я.
В траншее все зашевелились, задвигались, минута - и уже никого не узнать: на каждом резиновая маска с круглыми стёклами и гофрированным хоботком, исчезающим в холщовой противогазной сумке.
- По самолёту! Высота пятьсот! Упреждение на три корпуса! Беглый огонь!
Щёлк! Щёлк! Щёлк! - ударили из винтовок.
- Пулемёт! Почему пулемёт не слышу?
Тр-р-р! Тр-р-р! Тра-та-та! Тр-р-р, - это пулемётчик стал вращать деревянную трещотку.
Теперь, кажется, всё. Теперь я с чистой совестью командую:
- Отбой! Всем отбой!
Противогазы сняты, солдаты построены в две шеренги, я выслушиваю доклад помкомвзвода и начинаю речь, заключающую занятия. Отмечаю, что все действовали слаженно и умело, только пулемётчик запоздал открыть огонь. А это, говорю, в боевой обстановке может стоить жизни вашим товарищам. Ясно? И когда мне отвечают, что "ясно", разрешаю вести людей на обед и сам отправляюсь в нашу офицерскую землянку-столовую.
Лазарев был уже там. Лида, в белой курточке поверх гимнастёрки, кругленькая, румяная, с ямочками на раскрасневшихся щеках, так и сияла, подавая Лазареву обед. И подавала ему не в алюминиевом котелке, как некоторым, даже не в эмалированной миске, а - будто командиру полка - в тарелке с цветочками, поставленной на другую, плоскую. Тут же она сбегала в раздаточную, принесла второе блюдо - пшённую кашу с кусочком селёдки.
- Вот, товарищ лейтенант, - чуть не пела Лида, - кушайте. Каша вкусненькая, с маслицем. Селёдку я вымочила. Щец вам горячих можно подлить ещё, если желаете. Бот, хлебца порезала…
Ей трудно было скрыть свои чувства к Лазареву, да она и не пыталась это делать, нет, пусть все видят, что значит для неё лейтенант Лазарев, пусть говорят что хотят.
Лазарев в ответ слегка улыбался, пошучивал и, едва закончив обед, ушёл с торопливостью занятого человека, провожаемый тоскливым Лидиным взглядом.
4
Вечером, в кашей землянке, Лазарев вернул мне "Утраченные иллюзии".
- Не будешь читать? - удивился я.
- Почему? Уже прочитал.
- Как прочитал? Тут шестьсот страниц! За три дня не всякий прочтёт.
- Вопрос в том, как читать, - ответил он. И стал пояснять: - Понимаешь, лет четырнадцати узнал я, что на земном шаре выпускается в день в среднем тысяча книг. Допустим, в нашей стране штук двадцать. Даже десять. А человек читает одну книгу три-четыре дня. Значит, я не успею прочитать и миллионной части. Неужели, подумал, нет никакого выхода? Неужели нельзя что-то изобрести? Искал, рылся в книгах, расспрашивал. И нашёл. Оказывается, были такие люди, которые читали в десять раз быстрее.
- Не может быть!..
- Может. Ты постарайся понять, что происходит. Когда учатся читать, схватывают только букву. Одну букву. Потом слог. Наконец, слово. Читающий бегло, видит уже всю фразу. На этом продвижение обычно завершается. А кое-кто пошёл дальше. Стал схватывать всю строчку. Потом две строчки. И три, и пять. Короче, есть люди, которые одним взглядом как бы фотографируют всю страницу. Ты слово, от силы - фразу прочитал, а он за это же время - страницу. Понимаешь?
- И ты что же, "фотографируешь" сразу страницу? - недоверчиво спросил я.
- Страница требует долгой тренировки. Я остановился на трёх строчках. Пока что остановился.
Ничего подобного я не слыхал.
- Как думаешь, - спросил несмело, - я смогу научиться?
- В наших условиях трудно. Когда тут читать? Всё время на учениях или в казарме. И что мы читаем? Уставы, наставления, газеты. Но попробовать можно. Схватывай сразу строчку. Глаза будут сперва болеть - расстояние между зрачками должно как бы растянуться. А потом станет легче.
- А ну, прочитай сам! - решил я устроить Лазареву проверку.
Он пристально взглянул на страницу, на лице его заметны были напряжение, сосредоточенность, но только на короткий миг, потом он, как обычно, усмехнулся, сказал:
- Проверяй!
Я стал следить за текстом, а Лазарев слово в слово произносил всё, что было напечатано.
- Ладно, Витя, - остановил он после второй проверки, - не трать время попусту. Лучше сам начинай тренироваться. Начинай, время дорого…
Я задумался - с чего же начинать? Взял "Устав гарнизонной службы", раскрыл наугад, попробовал схватить сразу всю первую строчку раздела "Эскорты при погребении военнослужащих". И хотя при нормальном чтении всё понимал, теперь смысл почему-то стал от меня ускользать. Ерунда какая-то. Надо, наверно, взять что-нибудь другое. Открыл наугад "Штабс-капитана Рыбникова", снова постарался схватить строчку: "… - А что, нет ли у вас каких-нибудь свежих известий с войны? - спросил Рыбников".
"Что-то должно получиться. Это уже интересней".
И вдруг, забыв, что мне следует тренироваться, схватывать всю строчку, незаметно начал читать как читал всегда, увлёкся и перенёсся в Петербург времён русско-японской войны, стал вместе с маленьким, скуластым, калмыковатым и странным штабс-капитаном Рыбниковым бродить по военным учреждениям той поры, поражаясь полному отсутствию бдительности, царившей тогда беспечности и нелепой доверчивости. "Нет, у нас теперь всё по-другому, - с гордостью думал я. - Попробуй-ка проникни в штаб нашего полка. Без пропуска никого не пустят". И жадно читал страницу за страницей, особенно стараясь запомнить всё, что касалось японского характера. Оказывается, вот какие они - японцы, стоящие совсем недалеко от пади Урулюнтуй, готовые напасть на нас в любой день…
Я оторвался от книги. Лазарев смотрел на карту с обозначением линии фронтов, поправил флажки, задумчиво произнёс:
- Да, много ещё войны… Начать да кончить…
- Нам только не достанется. Просидим в этой проклятой пади.
- Сидим где приказано. А насчёт войны - не беспокойся. Война тебя найдёт. Каждого из нас найдёт! - сказал Лазарев и добавил с вызовом: - Службу надо нести, а не выставлять из себя героя. Нести! Чем ты помог полку? Я слышал, занятия проводишь толково. А ещё? Что ты сделал?
- Я кронштейны изобретать не могу…
- При чём тут кронштейны? Бесплодным мыслям предаёшься, вот что. Себя только растравляешь. Хочешь, учебник для младших командиров вместе будем писать?
Я растерялся. А он уже протягивал мне стопку исписанных листков, на которых были чертежи, схемы, рисунки, расчёты.