- Болото. Не объедешь… - сокрушался Оноприенко.
И верно, выстилка объездов заняла бы слишком много времени. Решили восстановить дорогу. Оноприенко оставил часть саперов расчищать опасную промоину, а остальных послал заготовлять лес тут же, в тридцати шагах от трубы.
С сожалением смотрели мы, как падали подпиленные березы. И жаль было их, и материал неважнецкий, да ничего не попишешь: некогда искать; что под рукой, то и брали. Саперы работали споро, руководил ими сержант Макуха, расторопный весельчак, незадолго до войны отслуживший срочную и не успевший еще износить армейскую форму. Отделенный чувствовал себя во взводе так, словно здесь и родился. Он продолжал точить лясы:
- Перед войной хотел было жениться, да костюм подвел, во!.. Пока искал пиджачок - невеста сбежала…
- Этого добра…
- В нашем кооперативе завоз…
- Тю! У нас без кооператива находят.
- Это как же? - Макуха прищурил глаза. Его красные пухлые щеки распирал смех.
- В одиночку. Всяк сам себе…
- Чудно!
- Да кто ж тебе будет женку подбирать?
- Во! Костюм, говорю.
- Тоже - рассказал… Ел не ел, а за обед почтут! Этак и Носов, из того взвода, может отмочить.
Макуха не обиделся за такое сравнение. Он ступал вслед за пильщиками и тюкал топором, смахивая с поваленных деревьев сучья. Под ногами вязко. Ему, видно, не хотелось лишний раз переступать по мокрому, и он с одного места тянулся далеко по стволу, доставая топором упругие ветки. На самой макушке поваленного дерева сержант заметил что-то белое. Заинтересовавшись, перебрался по кочкам, встал на лесину, протянул руку и снял большой бумажный лист.
- Во! Газетка на дереве, - сообщил он.
Пильщики приостановились. Один заметил:
- Высоко произрастает "Правда"! Не враз добудешь…
- В самом деле - "Правда", - вслух удивился сержант, расправляя газету. - Каким ее ветром занесло?
- Ветра теперь скрозь, командир.
- Однако, свежая. Сегодняшняя. - Макуха разглядывал газету. - Сводка вот. "Доблестные немецкие войска успешно продолжают наступление на Москву. Победный конец войны уже…"
Тут только до него дошло. Он замолк и уставился в текст. Стало ясно - в руках у него искусная вражеская подделка под "Правду".
6
В середине ноября началось второе наступление на нашу столицу. Из рук в руки ходили газеты с крупными заголовками: "Отстоим родную Москву!", "Разгромим врага!".
На нашем направлении противник тоже рвался вперед. Не сумев взять Тулу, пошел в обход, захватил Венев и медленно, но упорно продвигался к Кашире.
В эти дни мы находились вблизи Каширской электростанции. Она продолжала работать. Пожалуй, только наш вытянутый на марше полк и напоминал здесь о войне: сложная, динамичная обстановка уводила нас куда-то дальше, где мы были нужнее… На изгибах и поворотах дороги было видно, как одно за другим топают знакомые подразделения. Мне отчетливо запомнились почему-то два бронебойщика; они несли тяжелое противотанковое ружье на плечах, а к длинному стволу были подвешены вещмешки. Впереди них здоровенный детина держал в готовности ручной пулемет, чтобы стрелять по самолетам. Но авиация нас пока не беспокоила. Только однажды пара "мессершмиттов" неожиданно прошлась над колонной и свалила лошадь.
На привале командир первого взвода затеял беседу со своими подчиненными. Саперы расселись на обочине, вдоль канавы. Земля после дождей была влажная и холодная.
- Товарищи! - звонко, во весь голос взывал Федоров. - Нужно четко понимать сложность обстановки… налагает на нас вдвойне… смело выполним…
Люди курили, почти не слушая пылкую речь своего хилого, всегда безынициативного взводного, посматривали на него с нескрываемым равнодушием.
- Слышь, дезертира поймали, - решили проходящие красноармейцы, поглядывая на пылкого Федорова.
- Припечатают.
- Перед строем его!..
- Эх-ма! Был человек - нет человека…
Слева от дороги виднеется село. От большака к домикам вьется вдоль ручья полоса голого ракитника да сереет по берегу колесный следок. Небо как бы придавило рощи, поля, огороды, дорогу. Даже птица летит низко, еле взмахивая мокрым крылом.
Федоров расслабленно подергивается всем телом. В последние дни у него хорошее настроение, он стал общительнее, разговорчивее и порой забывает о своих хворобах. Вот только по-прежнему любит поучать всех.
- Вы, товарищ рядовой, старайтесь держать равномерный шаг! Не длиннее и не короче. Для сохранения сил расчет нужен…
- Есть.
- А вы, командир отделения, следите. Учиться надо! Учиться, учиться и учиться… Кто сказал?.. - Федоров увлекся, неопределенно помахал рукой и неожиданно улыбнулся: - Не легко нам, но каждый шаг приближает…
К ночи роту направили ремонтировать разгрузочную площадку, и к саперам заглянул комиссар полка.
- Устали люди, - заикнулся было я.
- А если в бой? - спросил Михайлов.
Да, жаловаться не резон. Но ведь часто бывает: скажешь невпопад, а потом спохватишься. Я удрученно подумал о своем невольном промахе, но комиссар уже чему-то смеялся и что-то рассказывал мне. Слов его я не слышал, но понял так: моя жалоба забыта. Однако, уходя, Михайлов все-таки сказал:
- Так оно и будет. С марша - в бой, из боя - на марш.
На месте выяснилось, что работа предстояла несложная. Взводы тут же, возле линии, стали табором и городили из брезентов укрытие. По полвзвода остались отдыхать, остальные пошли с инструментом к полотну.
- На руках вынесем, ежели… Санки - не танки, - подбадривал Ступин.
Стали ладить из шпал клетки - на всякий случай: вдруг колесная техника окажется в эшелоне, не одни сани.
Ночь стояла черная, но глаза привыкли к темноте. Накатанные рельсы блестели. Тихо и согласно пели натянутые по-над землей семафорные провода. Хрустел под ногами гравий.
Позади установленного навеса, под деревом, раскинули походную кузницу.
- Ковалю подмогнуть надо, - слышу в темноте голос Оноприенко.
Ротный кузнец, неразговорчивый красноармеец в тесной, ползущей по швам фуфайке, ворочал колоду с наковальней. Повозочный Буянов закрепил над горном лист фанеры - маскировка; снял с повозки и принес мешок с углем, который достал старшина где-то в деревне.
- Угля привез, - доложил Васильев как-то ночью, после трудного дневного перехода. - Кто ищет…
- Зря лошадей гоняешь, - ответил я. - Да и повозочному отдых нужен.
- Пригодится, - не сдавался старшина. - Скоб и прочих поковок мало. И где их искать на ходу?..
Теперь-то я оценил хозяйственность и предусмотрительность Васильева, а тогда в одно ухо впустил, в другое выпустил…
- Деревня будто и большая, а людей нет, - рассказывал он. - Ни трезвых, ни пьяных. Одна детвора трется у заборов… Спрашиваю, где мастерские эмтээсовские? Прохожая старуха кивнула на законченное строение, я - туда. Дед какой-то в спецовке скучает, ключами звякает. "Кузня, - спрашиваю, - работает?" - "Аль подковы нужны?" - "Уголь. И подковы, ежели лишние…" - "Кузнец наш сам где-то подковами цокает… Под навесом уголь. Нюр, покажь!" Из кособокого прируба вышла деваха с черными, по-мужски широкими ладонями, в прожженной телогрейке и стеганых брюках. Из прогоревших мест торчат клочки ваты. Старик сказал: "Кузнечит молодка, жена ушедшего на фронт…"
На путях загромыхал товарняк. Тяжело груженные вагоны наплывали черными тенями, отсчитывали ночное время: "так-так… так-так… так-так…" Не наш, не остановился.
У горна, уже раздутого, - неторопливый разговор:
- Ай нужна закалка? - голос Буянова.
- Нужна. Железу.
- Известно, железу… Люди, они тянут… И люди, и лошади.
Кузнец бросил в ведро откованный штырь, в воде пшикнуло.
- Пока молотком машу - и в руках, и всюду упругость… Ну к старости, понятно… слабость.
- Именно!
- Как мужика не закаляй, а уж ничего, брат, не поможет… Хоть в холодную воду, хоть в горячую…
- Тебе-е до старости!
- Я - что? Я дождусь конца. Ну, полгода, еще, ну - год.
- Кто знает… - Буянов тихо вздохнул, зацепил ногой ведро.
И опять тихо. У линии саперы ровняют площадку под клетку - для эстакады.
- Ступин, еще на штык! - потребовал Васильев.
Ступину лет под сорок, но он подвижен и сноровист, из тех, чьи руки все могут. Не глядя ни на кого, он поплевал на ладони и руками вогнал лопату в землю по самый черенок.
- На Днепрогэсе закалялись… Слыхал?
- Слышал.
- Покидали земельку. Вот он, механизм. - Ступин оторвался от лопаты и приподнял сильные, как рычаги, руки.
Кругом засмеялись. Кто-то из молодежи посоветовал:
- Не хвались, батька! Нынче - техника.
- На технику надейся, а сам не плошай!
- Ну-ну… Хватил! Есть же механизмы. Канавокопатели и другие…
- Солдатик роет - где пуля свистнет! А там твоих копателей и духу нет!
После дневного марша чувствовалась усталость, хотелось спать. Поодаль прополз маневровый паровоз, своим лязгом он окончательно заглушил разговор, слышалось только: "дзинь-дзинь, дзинь-дзинь…"
После задания мы с Оноприенко, Федоровым и Васильевым расположились у сухонького, необычайно бодрого и живого старичка, бывшего наездника.
Весь дом, все убранство живо напоминали о прошлой профессии хозяина: стены были увешаны уздечками, мундштуками, подковами, пожелтевшими от времени грамотами, выписками из родословных лошадей и снимками знаменитых призеров. На гвозде висела жокейская шапочка, но особо выделялся на стене небольшой литографский портрет Льва Николаевича Толстого.