- "Корень", "Корень", "Корень", я - "Ветка", я - "Ветка", я - "Ветка". Как слышите меня? Даю настройку: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Как слышите меня? "Корень", я - "Ветка". Прием. - Он щелкнул тумблером.
Сквозь знакомый приливающий и отливающий шорох эфира донесся далекий голос:
- "Ветка", "Ветка", "Ветка", я - "Корень". Слышу вас хорошо. Прием.
- "Корень", я - "Ветка", - заторопился Саша. - Мы в гостях. Все благополучно… Срочно передайте "второму": хозяева уходят. Свертывают нитки. Но кое-что есть… - И Саша начал передавать координаты целей…
Закончив работу, они быстро свернули рацию и прислушались: снизу накатывались гудение и лязг. Темнело. Синие черточки света - маскировочные огни фар двигались над невидимой уже дорогой.
Оставалось ждать до двадцати двух часов - так обусловлено: по координатам стабильных целей, переданных Сашей, будет совершен артналет. Однако главная задача - вызвать у противника ответную реакциях заставить его открыть огонь, ввязаться в дуэль, чтоб по вспышкам выстрелов Саша мог засечь огневые позиции немецкой артиллерии, установить ее системы и перед рассветом, при повторном артналете, более точно скорректировать огонь… Контрольный выход в эфир после первого артналета - ровно через час…
- Не нравится мне все это, Муталиб, - сказал Саша. - Что-то происходит, а что, не могу понять.
Они сидели, подпирая спинами гладкую глиняную стену, чувствуя сквозь шинельное сукно ее глубинный холод. Хотелось курить. Но терпели, боялись малейшей искоркой выдать себя. Все было упаковано, готово на случай срочного ухода. Поверх вещмешков лежали автоматы.
- "Языка" нужно, - сказал Муталиб, пряча, втискивая руки в рукава шинели.
- Как бы не так, - усмехнулся Саша. - У нас говорят: "Не до жиру, быть бы живу". Есть у вас такая поговорка?
- Почему нет? Наверное, есть.
- Да, Гитлера тут мы с тобой не изловим, - задумчиво сказал Саша. - Тут в десяти километрах деревня Щуровка… Что это может нам дать?
- Не думал.
- А я вот думаю, но ничего не могу придумать… Ужинать будем?
- Не будем, - ответил Муталиб. - Душа не принимает.
- Нет так нет, - согласился Саша. - Нам же больше останется… Время медленно движется. Это всегда так, когда ждешь.
- Правильно говоришь. Не люблю ждать. Действовать надо!
- Ждать нужно, Муталиб. До Двадцати двух - ждать железно…
Но в двадцать два никакого артналета с нашей стороны не последовало. Саша сидел у вновь развернутой рации, вслушиваясь в попискивание чужой морзянки.
Прошло пятнадцать, тридцать, сорок минут… Ничего… - Что же это майор Новиков?..
Так в тишине прошел контрольный час, и ровно в назначенное время Саша услышал:
- "Ветка", "Ветка", "Ветка", я - "Корень", я - "Корень", я - "Корень". Как слышите? Прием.
- "Корень", я - "Ветка". Слышу вас хорошо. Почему не прислали "чемоданы"? Прием.
- "Ветка", я - "Корень". "Чемоданы" упакованы. Срочно убываем. Немедленно возвращайтесь. Самостоятельно. Повторяю: самостоятельно. Там, где вы прошли, уже никого нет. Ориентировочно - к сестре Оле. Повторяю: ориентировочно. В основном по обстоятельствам. Как поняли? Прием…
- "Корень", я - "Ветка". Вас понял. Прием, - упавшим голосом произнес Саша.
- "Ветка", я - "Корень". Связь кончаю.
- Да-а… - сказал Саша, выключая рацию и снимая наушники. - Сестра Оля… Ого-го, куда!..Он понял намек радиста.
Олей была медсестра из эвакогоспиталя, где лежал Саша, он много о ней рассказывал. С тех пор над ним часто подтрунивали… Эвакогоспиталь находился далеко в тылу армии, много восточнее переправы через реку.
Саша был ошеломлен и приуныл. Из слов радиста он понял, что полк снялся неожиданно, что переходить линию фронта им надо в любом другом удобном месте, ибо на прежнем их уже никто не ждет, и что, в общем, действовать придется самостоятельно…
Такого с ним еще не бывало, на мгновение обескуражило внезапное ощущение, что их бросили. Но вскоре оно уступило место соображению, что лишь крайние обстоятельства, непредвиденные, какие на войне не редкость, вынуждают теперь его и Муталиба выпутываться, полагаясь только на себя.
Саша не знал о начавшемся три дня назад контрнаступлении немцев, не знал, что его радиограмма о перемещении войск противника в глубоком тылу - еще одно подтверждение того, что на это контрнаступление немцы возлагают большие надежды, но что напоминает оно одновременно и последнюю судорогу, на которую уходят остатки сил.
Не знал Саша и о том, что сплошной линии фронта вообще уже нет, а дивизия, державшая там оборону, с тяжкими боями откатывается назад.
К трем часам ночи движение в долине утихло и все вокруг будто вымерло. Навьючив почти неубавившийся груз, прижимая локтями к бокам автоматы, переведенные на беспрерывную стрельбу, они осторожно спустились на дно карьера и, оскальзываясь на мокрой глине, медленно и неслышно вошли в сомкнувшуюся темень, шуршавшую мелким дождем.
Сашу смущала мысль, что задание, на которое они были посланы, осталось вроде невыполненным, хотя и не по их вине. Он прикидывал, что еще они могут сделать, раз уж оказались здесь. Карта, на которую он нанес стабильные цели, конечно, штука ценная, но поди угадай, когда теперь он сможет вручить ее майору Новикову, да и сможет ли. А цели подходящие - танкоремонтная база, две тяжелые зенитные батареи, на узкоколейке цистерны с горючим. Рельсы ее уходили к Щуровским лесам, где, полагал Саша, упрятаны емкости сливного пункта. Было и еще немало такого, что хорошо бы накрыть артогнем или авиацией…
И, рассуждая об этом, Саша старался успокоить себя, что не так уж бесполезно они пробыли с Муталибом тут, а покидают эти места по приказу, и что отдан он, видимо, людьми сведущими и умеющими повернуть себе на пользу любую военную ситуацию…
Тем не менее он думал, что не худо бы, уходя отсюда, напоследок все-таки наделать фрицам переполоха, подорвать что-нибудь или поджечь, и тогда он снова вспоминал о замеченных возле леса цистернах. Саша понимал, что осуществить это вдвоем почта невозможно: цистерны наверняка охраняет сильный наряд. К тому же и взрывчатки у них с Муталибом не было. Только гранаты. И все же его неодолимо тянул туда "авось", который нередко благодарит удачей. Да и обратный путь шел вблизи тех мест. И Саша решил идти к Щуровке, за ней начинались долгие, задичавшие леса, спутанные буреломами и непролазно загустевшими упругими кустами.
У Муталиба затея Саши сомнений не вызвала. Воюя в артиллерии, он, молодой, безоглядный, горячий и скорый на поступки, часто мечтал и об ином поединке с врагом - лицом к лицу, вплотную, в тяжком соприкосновении тел. И тогда руки напрягались, будто ощущали чужую плоть, ноздри раздувались, словно ловя ее запахи, а с губ срывались клекочущие, теснящие друг друга слова. И Саша с интересом вслушивался в непривычные звуки родной Муталибу речи…
Местность они уже знали неплохо, пошли понизу, петляя и обходя холмы. И хотя так путь удлинялся, зато не было тут ни дорог, ни тропинок, - меньшим был риск столкнуться с немцами. Имелась еще одна выгода: холмы поросли жесткими степными травами, и ноги не так утомительно вязли, как если идти по пахоте.
Ночь слабела, тьма медленно оттаивала, оставляя за собой ползущие над землей белесые космы тумана, они свивались в плотную, иногда колеблемую ветром завесу…
Шли уже не первый километр, когда проступили впереди, выползли из колышущейся белой пелены крестообразные рогатины.
- Противотанковые ежи, - вглядевшись, шепнул Муталиб.
Саша молча кивнул.
Сваренные из широких швеллеров, ряды ежей тянулись, удалялись, будто уходили вперед, постепенно исчезая в белом непроглядном сумраке.
- Близко дорога, - решил Саша, вытирая ладонью лицо, освобождая его от липких сырых прикосновений тумана. - Давай правей, - шевельнул он губами.
Но не сделали и нескольких шагов, как услышали, словно сквозь вату, скрежет металла, отзванивавшие удары, - видимо, били кувалдой по швеллеру, - и негромкий, спокойный немецкий говор. И сразу над туманом приподнялся, как всплыл, силуэт человека.
Муталиб рывком выставил автомат, подхватив ладонью диск. Но Саша покачал головой - запретил.
Немец что-то миролюбиво крикнул, рядом с ним возник еще один, сквозь белую мглу они, очевидно, тоже неясно видели настороженные фигуры, их очертания. Люди эти и на повторные незлобные, но вопрошающие окрики не ответили, а начали быстро удаляться. И тогда в два автомата немцы ударили по растворяющимся в тумане призракам.
Что-то с железным треском и хрустом лопнуло у Саши за спиной, от сильного удара он упал, подхватился и бросился дальше, но, не видя рядом товарища, остановился, крикнул:
- Муталиб! Жив?
- Я!.. Автомат разбило, - выскочил на его крик Муталиб.
Они бежали, не зная, что зря надрываются под тяжестью груза - очередь из шмайсера, сбившая Сашу с ног, вся попала сбоку в рацию.
Они не оглядывались. Не было времени. Немцы, не слыша ответных выстрелов, преследовали, лупили из автоматов почем зря, ловя лишь удалявшиеся чавкающие звуки шагов. Ни Саша, ни Муталиб не знали, сколько человек гнало их, и бежали, не отстреливаясь, стараясь не обнаруживать себя, надеясь в тумане оторваться, а в крайнем случае бить наверняка, если уйти все-таки не удастся.
В трескотне шмайсеров Саша не слышал, как вскрикнул сзади Муталиб и как исчез за спиной глухой звук его шагов. Когда же, заметив, остановился, то поймал странно далекий слабый вскрик:
- Сашка уходи!
Задыхаясь, Саша повернул назад. И увидел немцев. Двое. Смутно проступали сквозь туман фигуры. Он бросился на землю, пополз к ним, тяжело придавила спину разбитая рация.