- Полк, дивизия?
Белов назвал. Эту дивизию Саша знал, на участке обороны названного полка он и Муталиб переходили линию фронта. Значит, дивизия отступила… Вот в чем дело!.. Если, конечно… этот говорит правду.
- Оружие есть? - спросил Саша.
- Вот. - Белов отдал маузер. - Пустой…
- Значит, попутчики? - прищурив глаз, все еще проверял незнакомца Саша.
- Вместе нам ни к чему, - покачал головой Белов. - Поодиночке вернее. Меньше шуму и больше согласия…
- Странно вы рассуждаете… Вдвоем все-таки надежнее.
- Одолжил бы ты мне для надежности десяток патронов маузер снарядить. Авось отдам при случае… И пожелаем друг другу счастливого пути.
- У меня ведь и карта…
Да я и без нее могу… Нюх у меня на них теперь собачий, - Белов вспомнил о фельдфебеле, его зубах и широкой бычьей шее. "Вот привязался, - думал он о Саше. - У него и патроны, и харч, наверное… Но одному надежнее. Кто знает, что он за малый?.. В такой дороге несогласие - смерть".
Теперь они сидели оба на ольхе. Саша достал кисет. Предложил. Он видел, с какой жадностью и вместе с тем осторожностью Белов сыпал махру в обрывок газеты, как плотно и умело сворачивал самокрутку, как медленно и глубоко затягивался, прикрыв от наслаждения глаза.
- Давно не курил, - сказал Белов, слюнявя самокрутку у низко обгоревшего края, чувствуя, как легко и приятно кружится голова. - Так что, дашь патронов?
- Не понимаю вас. - Саша пожал плечами.
- Настырный ты хлопец! Боишься один, что ли?
- Вы что, не представляете, где мы? - не отвечая на обидный вопрос, спросил Саша.
- Ладно, - погодя отозвался Белов, экономно погасил окурок, спрятал в карман. - Хочется тебе вместе со мной? Идем. Только помни: в няньки не гожусь, делать буду то, что сам определю, с советами не лезь и вопросами душу не тревожь.
- Да-а-а… Условия… - протянул Саша. - Возьмите свою бесполезную игрушку. - Потом развязал вещмешок, зачерпнул горсть патронов от автомата. - Нате… - но задержал руку. - А может, вы дезертир?
- Дезертир? - сверкнул Белов глазами, не принял шутки. - Значит, никак по твоей мерке не выше?.. Прыткий ты, солдат. Поглядим, не упреешь ли, - и сердито умолк. Не глядя на Сашу, вытащил из маузера обойму.
- Возьмите патроны. - Саша протянул руку.
- Много я с тобой слов потратил, - сказал Белов, - на неделю вперед лимит израсходовал… - Он поднялся, вогнал отяжелевшую обойму в маузер и сунул его в карман шинели…
Шагали они молча. Белов - впереди. Саша поспешал следом, вопросов больше не задавал, а знать хотелось: как, при каких обстоятельствах его попутчик оказался в окружении, почему так странно одет, в каком звании. Подумывал даже, не зря ли увязался за ним, ведь выходило - сам напросился. И теперь все складывалось так, что вроде попал в подчиненные к человеку, о котором ничего не знает и который не желает ни спрашивать мнения, ни выслушивать советов в рискованной, полной неизвестности дороге, где на каждом километре их может подстерегать судьба Муталиба…
На редких привалах они почти не разговаривали. Разве только о самом необходимом, что неизбежно заявляло о себе на долгом и трудном пути. Но получалось, что если Саша и задавал вопрос, то как бы испрашивая разрешения…
От еды, от Сашиных запасов Белов не отказывался, но брал деликатно, самую малость, будто задолжать боялся, а о себе сказал Саше лишь то, что зовут его Петром Ивановичем.
Отходчивая натура Саши требовала общения, но постепенно он привык, смирился с молчаливостью попутчика, которая поначалу удивляла и отталкивала его в Белове. А тот не спеша вызнавал у Саши, откуда он родом, каким военным делом был занят, как давно на фронте, зачем оказался в тылу, расспросил и о том, как погиб Муталиб. И все Сашины рассказы завершал одинаково, одной фразой: "Давить их, паскуд, надо!" И при этом смотрел на свои огромные руки, сжимал их, а Саша дивился скрытой в них силе, не зная, что в эти моменты Белов мысленно видел перед собой лицо коротышки фельдфебеля из конвоя, его бычью шею со вздувшейся жилой, которую так хотелось тогда поймать в пятерню, сжать, скрутить.
Этот коротышка и пристрелил сержанта Шарыгина из роты автоматчиков, единственного во всей колонне пленных знакомого Белову человека. У Шарыгина были пробиты легкие, он задыхался, терял сознание. Всех их загнали под открытые навесы, где прежде колхозники из Щуровки сушили лен и хранили тресту. Немцы наскоро обнесли эти загоны колючей проволокой. Ветер продувал их, налетая то с одного, то с другого конца поля, пронизывал до костей, забирал остатки тепла, уносил его… Белов сидел, привалившись спиной к столбу, в голове все еще звенело после контузии, мысли путались, кидало в дрему. День тускнел, дождь вымыл из него последние проблески чистого света, монотонно стучал по навесу.
Фельдфебель подал команду строиться, но Шарыгин подняться больше не смог, и его пристрелили. Конвоир тащил труп за ноги в кювет по чавкающему черному месиву, на мертвом задралась одежда, и по глазам полоснула беззащитная белизна молодого тела с коричневым родимым пятнышком на впалом животе. Большим, облепленным черноземной мякотью сапогом конвоир уперся в податливое, еще не застывшее тело, спихнул в кювет. Белов скрипнул зубами, словно это его проволокли по залитым ледяной водой колдобинам, по холодной липкой грязи и пнули под ребра, оставляя на коже навечно след родной земли, налипшей на чужой сапог…
Постепенно Белов тоже привыкал к Саше и уже, пожалуй, не испытывал особых сожалений, что взял его с собой, хотя понимал, что ровность их отношений еще не прошла проверки, не споткнулась ни обо что на пути, который до конца гладким быть не может. Иногда, вспоминая все, что приключилось с ним, Белов вспоминал и комбата, и тогда вновь думал: что же в конце концов стряслось с той батареей, до которой он так и не добрался, вышла ли из окружения, нашлась ли?..
Большой снег повалил неожиданно, стало суше, но и холоднее, небо свежо засинело; красное солнце, продравшись сквозь чащобу, розовыми бликами засияло на молочной коре берез, колкий морозец прихватил лицо, в разреженном воздухе яснее ощущались звуки и запахи леса…
Дым они почуяли, когда по глубокому уже снегу взбирались на косогор, куда, отделившись от лиственного леса, зеленым клином выползал хвойный массив, и вскоре на краю молодого ельничка увидели летний егерский сруб, на снегу горел костер, а возле костра на лапнике сидели трое наших солдат. Над костром висел котелок, один из солдат сказал: "Ну, братва, кашу сварганил, пальцы оближете!"
И прежде чем Белов успел поднять руку, удержать Сашу, тот шагнул из-за кустов, выставив на всякий случай автомат.
- Кто такие? - окликнул Саша.
Двое схватились за карабины, но третий, в шинели без ремня, цыкнул.
- Вы что, очумели! Не видите, свои!
Вслед за Сашей вышел и Белов.
- Костер загасите, - зло сказал он, недовольно изучая незнакомцев. - Вояки, мать вашу, нашли место, где жечь. Учил вас немец, да недоучил!
Те, что с карабинами, сквозь узкие щели глазниц грустно смотрели на Белова и Сашу. Были они по- восточному темнолицы, высокоскулы.
"Вроде узбеки, - подумал Белов. - Лицо третьего показалось знакомым - осунувшееся, рябое. - В колонне, кажись, был со мной. Неужто ушел там же, у переезда?" - присматривался Белов.
- Куда путь держите? - спросил он.
- Я утек из плена. А эти - окруженцы. - Рябой назвал полк, бывший в арьергарде дивизии, прикрывавшей отход армии. - Самаркандские они. Народ южный. Три недели, как на фронт прибыли, а вот попали уже! Ноги подморозили. Вчерась в лесу встретились мы. Теперь вот к своим вместе топаем.
- Так не дотопаете, - хмуро сказал Белов. - В избушке, конечно, теплее, да немец вас тепленькими и накроет.
- Если можно, мы бы с вами? - попросил рябой. Он, похоже, вспомнил, узнал Белова. - Тикать - так разом.
- Тикать? - переспросил Белов. Ему не понравилось, рябой произнес это так, будто других слов и не оставалось. - Значит, ты тикать, а я тебе штаны держать, чтоб не упали? - Он отвернулся и, пригнувшись, заглянул в окошко сруба.
- В компании, товарищ командир, лучше. Не так боязно, - робко произнес рябой, обращаясь теперь к спине Белова.
- Ишь, уже и командира себе нашел! А сам что? - не оборачиваясь, ответил Белов. - Компанией хорошо водку пить. А тут шуму много будет с твоей компанией.
- Дак мы тихо будем, товарищ командир. Что прикажете, будем исполнять. Организуемся…
Пока он говорил, узбеки молчали, с надеждой переводя взгляды с Белова на Сашу, а с них на своего заступника. Оба, пожалуй, одного возраста, сколько им, не угадаешь, но ясно было, что давно немолоды.
- Ну, хорошо, - сказал Саша. - Собирайтесь.
Белова словно ожгло - выпрямился. Новички пошли в избушку за вещами.
- Вот что, радист, - процедил Белов, - мне ты компанию не подыскивай. Ежели тебе одному скучно, не держу, уходи с ними. - Его задело Сашино распоряжение, то, что он, даже не посоветовавшись с ним, принял самостоятельное решение, хотя беспомощность и изможденный вид новичков шевельнули и в его душе жалость, пробудившую на миг воспоминание и о его, Белова, собственных тяготах и бедах.
- Не дойдут они сами, Петр Иванович, - тихо сказал Саша. - Люди неопытные, пожилые.