Он протянул руку. После едва заметного колебания Риттер коротко пожал ее. Раттенгубер придержал для него дверь. Когда дверь за ним закрылась, Борман вернулся на свое место за столом. На лице у него было странное выражение.
- Моей честью, Вилли. Он потребовал с меня слово чести. Тебе приходилось слышать о таком среди нас? Я испытываю сомнения в самом существовании такого понятия в течение последних двадцати лет и больше.
Гоффер ждал в столовой и когда Риттер сел, наклонился к нему, едва сдерживая нетерпение.
- Так о чем он говорил?
- Я не вполне уверен, - начал Риттер. - Понимаешь, есть то, что он говорил, и то, что не договаривал. Так что слушай и суди сам…
Он наклонился вперед, сложив руки на папке, стал рассказывать.
Шесть
Снегопад так и не прекращался. Когда Шенк, постучав, вошел в кабинет Гессера в замке Арлберг, полковник стоял у окна, глядя на долину. Он повернулся и пошел к своему столу.
- Итак, ситуация все та же?
- Боюсь, что так, герр оберст. Нам по-прежнему не удается связаться с Берлином.
- А радио?
- Стерн объехал все деревни в округе и без толку. Несомненно, радиоприемников не может не быть, и в них используются нужные лампы, но, как известно герру оберсту, в этих местах владение приемником объявлено незаконным еще год назад. Индивидуумы, виновные в нарушении закона, вряд ли признают этот факт на данном этапе.
- Трудно их винить, учитывая обстоятельства. - Гессер сел. - Настало время принимать решение.
- Да, герр оберст, пора.
Гессер посидел несколько мгновений, похлопывая себя по пустому рукаву.
- Как я уже говорил вчера, в этом деле я не хочу приказывать. Я бы нарушил свои служебные обязанности, не указав, что это может оказаться чрезвычайно опасным. В этой области линия фронта очень подвижна, любая вражеская часть может быть настроенной сначала стрелять, а уже потом задавать вопросы. Вы это понимаете?
- Абсолютно.
- И все-таки готовы рискнуть?
- Герр оберст, по армейским меркам я старик, - сказал Шенк. - Возможно, даже слишком стар для таких игр. Последний раз я участвовал в боях на Западном фронте в 1918 году, но совершенно ясно, сэр, что вы пойти не можете, и совершенно неприемлемо посылать с такой миссией одного из нижних чинов. Поскольку я единственный офицер, кроме вас, по-видимому, выбора у нас нет.
- Кого вы предполагаете взять с собой?
- Шмидта, я думаю. Он одного со мной возраста, но прекрасно водит машину. Мы возьмем одну из гарнизонных машин.
- Хорошо, - одобрил Гессер. - Действительно, как вы сказали, выбора у нас нет. Приведите генерала Каннинга и полковника Бирра, я сообщу им о своем решении.
- Они на прогулке сейчас, герр оберст. - Шенк направился к двери, и Гессер его окликнул:
- Шенк?
- Слушаю, герр оберст.
- Я вам очень признателен. Вы смелый человек.
- Нет, герр оберст, совсем нет. Я очень напуганный человек. - Он улыбнулся. - Но у меня есть жена и две дочери, я жду, не дождусь увидеть их снова. То, что я сейчас делаю, я делаю ради них. Это лучшее, что мы можем сделать для всех нас. Поверьте мне.
- Да, наверно вы правы.
Шенк вышел и скоро вернулся с Каннингом и Бирром. Генерал сразу потребовал ответа:
- Так вы приняли решение?
Гессер кивнул.
- Оберлейтенант Шенк отправится отсюда… - Он посмотрел на часы. - Ровно в полдень. Он возьмет гарнизонную машину и только водителя, чтобы попробовать найти части союзников где-то на пути в Инсбрук. Вы согласны, Шенк?
- Как скажете, герр оберст.
- Слава Богу, вы решились, - обрадовался Каннинг. - Можем мы пойти сказать остальным?
- Не вижу причин для отказа. - Каннинг и Бирр повернулись, чтобы выйти. Гессер поднялся из-за стола. - Еще одно, пока вы не ушли.
- Что такое? - Каннинг нетерпеливо оглянулся.
- В этом предприятии оберлейтенант Шенк и капрал Шмидт подвергают свою жизнь значительному риску. Надеюсь, вы это цените.
Каннинг нахмурился, Бирр первым протянул руку Шенку.
- Разумеется, и я вас благодарю от всех нас.
- Сделаю все, что смогу, герр оберст, - на губах Шенка промелькнула улыбка, - чтобы остаться в живых ради спасения всех нас.
Поль Гайллар и Клер сидели у окна в обеденном зале, когда вошли Каннинг и Бирр. Мадам Шевалье, как и ежедневно, практиковалась в игре на фортепьяно. Она сразу прекратила играть.
Гайллар встал.
- Что происходит?
- Мы идем, - сказал Каннинг. - Во всяком случае, Шенк идет. Отправляется в полдень. - Он встал перед камином, сложив за спиной руки. - Вы сознаете, друзья, что немного везения, и он вернется всего через несколько часов? Что сегодня вечером мы, возможно, будем свободны?
Бирр закурил сигарету.
- С другой стороны, если он нарвется на каких-нибудь любителей стрелять без разбора, он может быть мертв к тому времени. Ты об этом не подумал?
- Чушь, - отрезал Каннинг. - Шенк провел четыре года на Западном фронте во время Первой мировой войны. Был трижды ранен. Он птица слишком опытная, чтобы сейчас погибнуть.
- А если это случится, Гамильтон? - Клер подошла к камину и села. - Что нам тогда делать?
- Тогда нам придется действовать самим. - Каннинг подошел к двери и открыл ее, потом обернулся. - Я знаю одно. Если кто-нибудь, СС или кто бы то ни было, попытается забрать меня отсюда, им придется очень постараться, чтобы им это удалось.
Он вышел, закрыв за собой дверь.
Когда Раттенгубер вошел в офис Бормана, рейхсляйтер что-то писал за столом.
- Одну минуту, Вилли. Я не сделал записи в дневнике прошлой ночью, потому что много часов провел с фюрером. - Спустя некоторое время он положил ручку и закрыл дневник. - Итак, Вилли, что происходит? Каково моральное состояние?
Раттенгубер посмотрел озадаченно.
- Моральное состояние, рейхсляйтер?
- Да ладно тебе. На этой стадии игры уже нет нужды говорить обиняками.
- Тогда, рейхсляйтер, если вы хотите знать, оно совершенно позорное. Я не видел столько пьяных в военной форме за всю свою жизнь. Ими полна столовая. И женщины ничуть не лучше. Такое впечатление, что все идет вразнос.
- А чего ты ожидал, Вилли? Ты знаешь, почему русская артиллерия прекратила обстрел? Потому что они бы стреляли по своим танкам и пехоте, продвигающимся к Вильгельмплатц. Судя по последнему рапорту, они остановились не далее пятисот метров от Канцелярии. Тяжелый бой на Белле-Альянсплатц и на Потсдамерштрассе, хотя, насколько я понимаю, наши войска сосредоточились на Бисмаркштрассе.
- А где армия Венка?
- Еще удерживает связь с корпусами Реймана, но для нас это бесполезно. С нами покончено.
Раттенгубер выглядел потрясенным.
- Покончено, рейхсляйтер?
- Уже довольно давно. Разве ты не знал? Когда 22-ого не удалась контратака Стайнера, фюрер заявил, что война проиграна. Что он намерен умереть в Берлине. Ты не знал, что на свадебном завтраке он говорил о самоубийстве?
- Боже мой! - воскликнул в ужасе Раттенгубер.
- Возможно, это его наилучшая услуга немецкому народу. - Казалось, он ждал каких-то комментариев от Раттенгубера. Тот нервно облизал губы.
- Рейхсляйтер?
- Интересная мысль. Умереть ради дела подходящему человеку, может быть, иногда, более важно, чем остаться жить. - Он загадочно улыбнулся, отчего приобрел еще более зловещий вид, чем обычно. - Но для меньших моралистов подобная чрезмерность не всегда необходима. Вот ты, например, Вилли?
- Я, рейхсляйтер? Я не понимаю.
- Тебе суждено остаться жить, Вилли. Проще говоря, ты сегодня ночью покидаешь это место.
Раттенгубер уставился на него в изумлении.
- Покидаю Берлин, вы имеете в виду?
- Вместе с военным адъютантом фюрера Йоханмайером, Лоренцом из министерства пропаганды и Зандером. Его задача доставить текст последней воли и политического завещания фюрера адмиралу Денитцу. Я предложил послать тебя вместе с ними, и фюрер согласился.
- Я… Какая честь, - проговорил, заикаясь, Раттенгубер.
- Конечно, Вилли, - сказал сухо Борман. - Но доберешься ты до Денитца или нет, это проблематично и ничего не изменит. Для тебя сейчас есть другая работа, более важная.
Раттенгубер побледнел.
- "Камараденверк"? Это начинается?
- Конечно, Вилли. Разве я не говорил всегда, что так будет? В моем конце - мое начало. Я прочел это где-то. Очень подходит.
Где-то поблизости прогремел мощнейший взрыв, стены бункера содрогнулись, клубы пыли полетели из вентиляции.
Борман посмотрел наверх, не обнаруживая ни малейших признаков страха.
- Иваны снова пустили в ход артиллерию. Знаешь, это мне несколько напоминает "Сумерки богов". Все силы зла объединились против них, а потом вдруг появляется новый оплот, прекрасней, чем когда-либо, и Балдур снова живет. - Он обратил к Раттенгуберу мрачное лицо. - Так это и будет для нас, Вилли, для Германии. Я тебе это обещаю.
Несмотря на непрерывный грохот взрывавшихся в тридцати метрах над головой снарядов, на концентрированный запах пороха, на пыль, которая вызывала у него кашель, плечи Раттенгубера распрямились.
- Я тоже в это верю, рейхсляйтер. Никогда не переставал верить в предназначение немецкого народа.
- Хорошо, Вилли. Прекрасно. - Борман достал из стола письмо и стряхнул с него пыль. - Вот причина, почему тебе так важно выбраться из Берлина, и этот клоун Денитц не имеет к этому никакого отношения.