Довольно долго было тихо, только шумел дождь. Я уже взялся за цепочку, чтобы позвонить еще раз, когда услышал, что за дверью кто-то двигается, шаркающие шаги приближались. На высоте глаз открылась решетка, и показалось лицо, очень бледное в темноте.
- Хьюго?
- Что вам угодно, сеньор? - Голос был едва слышным шепотом.
- Я бы хотел увидеть тело сеньора Рикардо Бауэра.
- Возможно, утром, сеньор.
- Меня прислал Рафаэль Марено.
Наступила пауза, потом решетка закрылась. Послышался звук отодвигаемого засова, дверь заскрипела, открываясь. Он стоял с масляной лампой в руке, очень старый и очень хилый, словно один из его собственных подопечных решил встать и выйти. Я скользнул внутрь, он закрыл дверь.
- Идите за мной, пожалуйста.
Он пошел впереди меня по короткому коридору и открыл дубовую дверь. Мгновенно я ощутил запах смерти, его отвратительную сладость в холодном воздухе. Я замешкался на мгновенье, но последовал за смотрителем дальше.
Помещение, в которое я вошел, освещалось единственным источником света в виде масляной лампы, свисавшей на цепи с потолка в центре, и было полно теней. Это была покойницкая, какие мне уже доводилось видеть раньше пару раз в Палермо и в Венеции, хотя венецианская версия была значительно усовершенствованной. Здесь находилось около десятка гробов с обеих сторон, но мне сначала было предложено подняться по ступенькам на маленькую платформу, где стоял стол и стул.
Мой взгляд притягивали тени внизу. Все гробы стояли открытыми, тела покойников полностью видны, окостеневшие пальцы плотно обвязаны концом шнура, уходящего вверх к блоку, а от него к столу, где другой конец шнура присоединялся к старинному колоколу, свисавшему с кронштейна в стене.
Смотритель поставил свою лампу. Я сказал:
- Случалось, что кто-нибудь звонил в эту штуку?
- В колокол. - Теперь я увидел, что он очень стар, самое малое лет восемьдесят, лицо усохшее, слезящиеся глаза. - Однажды, сеньор. Десять лет назад. Молодая девушка. Но она снова умерла через три дня. Ее отец отказывался смириться с этим фактом и не отдавал ее тело в течение целого месяца. В конце концов, полиция была вынуждена вмешаться.
- Нетрудно понять, что им пришлось это сделать.
Он открыл журнал и обмакнул перо в чернильницу.
- Кем вы приходитесь сеньору Бауэру, сеньор? Я обязан внести это в официальную запись.
Я вытащил бумажник и достал из него очередную бумажку в десять долларов.
- Зачем такие формальности, друг мой? Я простой газетчик, проходивший мимо. Я слышал историю и подумал, что, возможно, его узнаю.
Он колебался некоторое время, потом положил ручку и взял фонарь.
- Как скажете, сеньор. Следуйте за мной.
Это оказался самый последний гроб в заднем ряду. Я испытал некоторый шок, когда старик поднял лампу, и стали видны красные губы, блеск зубов и полные, округлые щеки. Затем я сообразил, что, конечно, над ним поработал бальзамировщик. Казалось, мне показывают портновский восковой манекен, совершенно ненатуральное лицо с массой косметики, которое не имело ничего общего ни с одним из тех, что я видел на фотографиях. Но как надеяться на сходство после тридцати прошедших лет? Большая, очень большая разница между сорока пятью и семидесяти пятью.
Когда прозвенел звонок, я едва не лишился сознания, но затем сообразил, что это звонят с улицы. Хьюго сказал:
- Прошу прощенья, сеньор. Кто-то за дверью.
Он ушел, оставив меня у гроба Бауэра. Если на нем и были какие-то кольца, они были сняты, мощные пальцы сплетены на груди, между ними помещен шнур. Его одели в аккуратный синий костюм, белую рубашку и темный галстук. Все вместе выглядело замечательно.
Из коридора послышались голоса. Один определенно принадлежал американцу.
- Вы говорите по-английски? Нет? - Затем тот же голос продолжал по-испански. - Я должен увидеть тело человека, Бауэра. Я прибыл издалека, и время у меня ограничено.
Хьюго пытался протестовать.
- Сеньор, теперь уже поздно. - Но его возражения были отметены в сторону.
- Где тело? Здесь?
Почему-то, возможно, какое-то шестое чувство подсказало мне отступить в темноту угла. В следующий момент я порадовался, что это сделал.
Он вошел в покойницкую и остановился, белые волосы блестели в свете лампы, дождь придал блеск его воинскому плащу, прямые плечи, подтянутая фигура военного, и только белизна волос и подстриженных усов свидетельствовали о том, что ему семьдесят пять.
Не думаю, что мне доводилось испытать подобное удивление, поскольку я видел человека, являвшегося легендой своего времени, генерала Гамильтона Каннинга, награжденного Почетной медалью Конгресса, Крестом за выдающиеся заслуги, Серебряной Звездой, Военной Медалью. Филиппины, высадка в Нормандии, Корея, даже начало Вьетнама. Ходячая история, один из самых уважаемых из ныне живущих американцев.
У него был жесткий характерный голос, не неприятный, но в нем ощущалась властность человека, который привык идти в жизни своим путем.
- Который?
Хьюго обошел его, поднял лампу, и я отступил еще дальше в угол.
- Вот этот, сеньор.
Когда он шел к гробу, лицо Каннинга казалось вполне спокойным, но в глазах отражалось волнение, видимая напряженность, но читалась в них и надежда. Он взглянул в напомаженное лицо, и надежда умерла, словно свет ушел из глаз. Плечи поникли, и в первый раз он выглядел на свои годы.
Он устало повернулся и кивнул Хьюго.
- Не буду вас больше беспокоить.
- Это не тот человек, которого вы ищете, сеньор?
Каннинг покачал головой.
- Нет, друг мой. Думаю, не тот. Спокойной ночи.
Казалось, он глубоко вздохнул, и к нему вернулась прежняя энергия, и он вышел из комнаты.
Я быстро вышел из темноты угла.
- Сеньор, - начал говорить Хьюго, но я жестом призвал его к молчанию и вышел в коридор. Когда Каннинг открыл дверь, я увидел такси из аэропорта, водитель ждал на дожде. Генерал сказал:
- Теперь можете отвезти меня в отель. - И захлопнул за собой дверцу.
Хьюго потянул меня за рукав.
- Сеньор, что здесь происходит?
- Мне и самому интересно, Хьюго, - сказал я тихо и быстро пошел по коридору к выходу.
Такси стояло около отеля. Когда я подходил, по лестнице торопливо спустился мужчина в летной кожаной куртке и шапке с козырьком и сел в машину. Такси отъехало. Дождь продолжал лить. Я постоял, глядя ему вслед, но так и не понял, сидел ли в нем Каннинг.
Рафаэля за конторкой не было, но пока я задержался, чтобы стряхнуть с себя воду, открылась дверь слева, он появился и улыбнулся мне.
- Вы добились успеха, сеньор?
- Нет, пожалуй. Это такси сейчас отъехало отсюда? - поинтересовался я.
- А, да. Это был пилот мистера Смита, американского джентльмена, который только что зарегистрировался. Они были на пути в Ла-Пас, но из-за погоды были вынуждены сесть здесь.
- Понятно. Вы сказали: мистер Смит?
- Так точно, сеньор. Я как раз снабдил его выпивкой в баре. Могу я и вам что-нибудь предложить?
- Ну, учитывая мое состояние, большая порция бренди будет данью благоразумию.
Я последовал за ним, расстегивая на ходу плащ. Комната оказалась довольно приятной, со стенами из природного камня и с баром с хорошим ассортиментом напитков с одной стороны. Каннинг сидел в кресле перед камином с пылающими дровами, держа в руке стакан. Он резко взглянул вверх.
- Вот вам и компания, сеньор, - весело сказал Рафаэль. - Собрат гость. Сеньор О'Хаган - сеньор Смит. Сейчас я принесу вам бренди, - добавил он и отошел.
- Как говаривала моя бабушка, в такую ночь хороший хозяин собаку не выпустит, - сказал я, сбрасывая на стул плащ.
Он улыбнулся мне, демонстрируя знаменитое обаяние Каннинга, и протянул руку.
- Англичанин, мистер О'Хаган?
- На уровне Ольстера, - сказал я. - Но не будем об этом, генерал.
Улыбка осталась на месте, изменились только глаза, стали холодными, жесткими, и рука сжала мою руку с удивительной для его возраста силой.
Разрядил обстановку Рафаэль, появившийся с моим бренди на подносе.
- Могу я вам еще налить, сеньор? - спросил он Каннинга. Тот улыбнулся, снова воплощенное дружелюбие, и сказал:
- Попозже, друг мой. Попозже.
- Сеньоры. - Рафаэль удалился.
Каннинг откинулся на спинку кресла, пристально глядя на меня, глотнул немного скотча. Он не стал тратить время на то, чтобы убедить меня, что я ошибся, а просто сказал:
- По всей вероятности, мы встречались раньше?
- Минут пятнадцать назад, в покойницкой, что на следующей улице, - сказал я. - Я скрылся в тени, должен сознаться, таким образом, поставил вас в несколько неловкое положение. Но, конечно, я видел вас и раньше на пресс-конференциях и тому подобных мероприятиях в течение многих лет. Нельзя не знать Гамильтона Каннинга, если пишешь о политике и делах военных.
- О'Хаган, - сказал он. - Тот, что пишет для "Таймс"?
- Боюсь, что именно так, генерал.
- У тебя хорошая голова, сынок, но напомни мне, объяснить тебе относительно Китая. В этом вопросе ты сбился с пути в последнее время.
- Здесь вы эксперт. - Я достал сигарету. - А что с Бауэром, генерал?
- А что с ним? - Он сидел, откинувшись на спинку, скрестив ноги, совершенно расслабленно.
Я рассмеялся.
- Хорошо. Попытаемся с другого конца. Спросите меня, зачем довольно известному корреспонденту лондонской "Таймс" понадобилось тащиться из Лимы в такую дыру, как эта, только чтобы взглянуть на тело человека, называвшего себя Рикардо Бауэр, который упал замертво здесь на улице в понедельник.