Но дамочка только трясла головой и рыдала так, что страшно было смотреть.
- Ах, черт побери. - Пан Бартошек решил подобраться к делу с другого боку. - Значит, это он от вас сбежал, вот оно что! Послушайте, да ведь он вернется, паршивец несчастный; ну стоит ли этакий мерзавец того, чтобы вы по нем убивались!
- Па-а-н… комиссар, - пролепетала молодая женщина, - у меня… на улице… украли ребенка!
- Бог с вами, - недоверчиво проговорил комиссар. - Зачем жуликам понадобился ребенок? Наверно, убежал куда-нибудь…
- Нет, не убежал… Не могла она убежать! - безутешно рыдала мамаша. - Ведь Руженке всего три месяца!
- Ах, так, - протянул пан Бартошек, который не имел ни малейшего понятия о том, когда дети начинают ходить. - Каким же образом, позвольте узнать, они ее украли?
С трудом, после долгих клятвенных заверений, что ребенок найдется непременно, пану Бартошеку удалось успокоить молодую мамашу и вытянуть из нее, как было дело.
Оказывается, дело было так: пан Ланда только что отбыл в командировку осматривать свои имения, а пани Ландова задумала вышить Руженке красивый нагрудничек. Отправилась она в галантерею выбрать шелк для этого самого нагрудничка, а коляску с Руженкой оставила на улице; когда же возвратилась - ни коляски, ни Руженки уже не было. Вот и все, что за добрых полчаса удалось понять из слов безутешной женщины.
- Стало быть, пани Ландова, - подытожил пан Бартошек, - в общем не так уж все плохо; вы посудите сами, кому придет в голову красть сосунка? Обычно младенцев подкидывают, в моей практике случалось нечто подобное. По-моему, этакая кроха ничего не стоит; в большинстве случаев ее невозможно сбыть; а вот за колясочку кое-что дадут; и перинки - там ведь были перинки? - тоже можно продать. Уж ради них можно решиться на кражу. Я полагаю, кому-то понадобились коляска и перинки. По-моему, тут замешана женщина, потому как верзила с колясочкой сразу обращает на себя внимание. А ребенка она где-нибудь да бросит, - успокаивал пан Бартошек мамашу, - ну скажите на милость, что ей с ним делать? Мне кажется, мы еще сегодня доставим вам вашу птаху, как только она найдется.
- А что, если моя Руженка проголодается? - горевала молоденькая мама, - ее уже давно пора кормить…
- Мы сами ее накормим, - пообещал комиссар, - а теперь идите-ка лучше домой.
И вызвал шпика в штатском, чтобы тот проводил несчастную женщину.
Во второй половине дня сам комиссар позвонил у дверей квартиры пани Ландовой.
- Ну вот, милая пани, - объявил он, - коляска уже нашлась. Теперь недостает лишь младенца. Пустую повозочку мы обнаружили под аркой одного дома, где и детей-то никаких нет. Правда, к дворничихе заходила одна женщина, позвольте, дескать, покормить грудного ребенка, гм-м… и сразу ушла… Черт побери, - заметил он, покачав головой, - выходит, эта особа хотела похитить именно младенца, и ничего другого. Стало быть, голубушка, коли уж так он ей понадобился, похитительница ему не повредит и не проглотит; короче говоря, горевать вам не о чем - и все тут.
- Но я хочу получить свою Руженку обратно! - в отчаянии воскликнула пани Ландова.
- В таком случае, пани, предоставьте нам фотографию или описание вашего ребенка, - объявил комиссар официальным тоном.
- Ах, какой вы, пан комиссар, - расплакалась пани Ландова, - неужели вы не знаете, что детей до года нельзя фотографировать? Говорят, это дурная примета, ребенок потом расти не будет…
- Гм, - буркнул комиссар, - тогда, по крайней мере, дайте нам его точное описание.
Описание мамаша сделала весьма пространное: такие, мол, у ее Руженки хорошенькие волосики, и носик, а глазки какие прекрасные! И весит она четыре килограмма четыреста девяносто граммов. И попка у нее такая розовая, а какие складочки на ножках!
- Какие такие складочки? - насторожился комиссар.
- Такие, что поцеловать хочется! - всхлипывала мамаша. - И такие же сладенькие пальчики! А как она улыбалась маме, если бы вы только знали!
- Но помилуйте, голубушка, - взорвался пан Бартошек, - ведь по такому описанию мы не сможем ее опознать! Нет ли у нее особых примет?
- У нее розовые ленточки на чепчике, - рыдала молодая женщина. - Девочкам всегда пришивают розовые ленточки! Ради всех святых, разыщите мне мою Руженку!
- А какие у нее зубы? - попытался еще уточнить пан Бартошек.
- Никаких, ведь ей всего три месяца. Знали бы вы, как она улыбалась своей мамочке! - Пани Ландова упала на колени: - Пан комиссар, обещайте, что вы ее отыщете!
- Будем стараться, - проворчал пан Бартошек в смущении, - прошу вас, встаньте. Ну, посудите сами, зачем ей было ее красть? Можете вы мне объяснить, какой от него прок, от этого сосунка?
Изумленная пани Ландова широко раскрыла глаза.
- Но ведь прекраснее детей нет ничего на свете! Неужели у вас, пан комиссар, совсем нет материнских чувств?
Пан Бартошек не захотел признаться в этом своем недостатке и поспешно заметил:
- На мой взгляд, такого рода кражу могла совершить только мать, лишившаяся собственного ребенка и очень желавшая его иметь. Это, видите ли, как в трактире - если кто-нибудь по ошибке надел вашу шляпу, вы, уходя домой, выберете себе чью-нибудь чужую. Но тут я уже предпринял кое-какие шаги: приказал выяснить, где и у кого в Праге померла трехмесячная малютка, чтоб наши люди пошли туда и проверили. Но только по вашему описанию, извините, мы опознать ее не сможем.
- Но я-то ее узнаю, - всхлипнула пани Ландова.
Пан комиссар пожал плечами.
- И все-таки, - произнес он задумчиво, - голову даю на отсечение, что баба эта украла ребенка ради какой-то корысти. Кражи, дорогая моя, очень редко совершают из-за любви; обычно - из-за денег. Да не убивайтесь вы так, черт побери! Мы сделаем все, что от нас зависит.
Вернувшись в участок, пан Бартошек обратился к своим сослуживцам:
- Послушайте, нет ли у кого из вас трехмесячной козявки? Пришлите мне ее сюда!
Жена одного из полицейских принесла ему свою меньшенькую. Пан комиссар приказал развернуть ее и говорит:
- Э, да она вся мокрая! Ну что же - волосенки на голове есть, складочки - тоже… А это ведь нос, правда? И зубов тоже - ни одного… Объясните, голубушка, как же отличить одного младенца от другого?
Супруга полицейского крепко прижала малютку к груди и гордо этак заявила:
- Да ведь это же моя Маничка! Разве вы не видите, пан комиссар, она же - вылитый папа?
Пан комиссар с сомнением покосился на полицейского Гохмана; ощетинив усы и надувая дряблые щеки, тот строил своему чаду гримасы, делал толстыми пальцами козу-березу и лаял собачкой: "Гаф-гаф-гаф!"
- Ну, не знаю, - буркнул комиссар, - по-моему, и нос у нее совсем не такой, разве что вырастет… Пойду-ка я в парк, посмотрю, как выглядят сосунки. Что правда, то правда, всяких там жуликов и бродяг наш брат тотчас распознает, а вот этакую мелюзгу в перинках просто неизвестно, как и разыскивать.
Примерно через час Бартошек вернулся, вконец расстроенный.
- Послушайте, Гохман, - обратился он к своему подчиненному, - ведь это же кошмар какой-то, - все дети на одно лицо! Какое уж тут описание внешности! "Разыскивается трехмесячный младенец, полу женского, с волосиками, носиком, глазками, вся попка в ямочках, весит четыре тысячи четыреста девяносто граммов". Разве этого достаточно?
- Пан комиссар, я бы об этих граммах не упоминал, - серьезно посоветовал Гохман, - ведь он, этот несмышленыш, весит то больше, то меньше, - в зависимости от того, какой у него стул.
- Господи Иисусе, - взмолился пан комиссар, - ну откуда мне все это знать? Сосунки - это ведь не по нашему ведомству! Послушайте, - внезапно с надеждой произнес он, - а что, если взять да и спихнуть это кому-нибудь, скажем, "Охране матери и ребенка"?
- Но ведь кража налицо, - возразил Гохман.
- Конечно, кража налицо, - буркнул комиссар. - Господи, украли бы часы или другую какую полезную вещь - тут я бы знал, что делать; но как разыскивают украденных детей - я понятия не имею, ей-богу!
В это мгновение отворились двери, и один из полицейских ввел плачущую пани Ландову.
- Пан комиссар, - отрапортовал он, - эта дамочка пыталась вырвать младенца из рук другой мамаши, и при том учинила безобразный скандал, чуть ли не драку. Я ее и забрал.
- Бога ради, пани Ландова, - принялся увещевать нарушительницу Бартошек, - что вы с нами делаете?!
- Но ведь это была моя Руженка! - рыдала молодая женщина.
- Никакая не Руженка! - парировал полицейский. - Фамилия этой женщины - Роубалова, живет в Будечской улице, а на руках у нее был трехмесячный мальчик.
- Вот видите, неразумная вы женщина! - вскипел пан Бартошек - Если вы еще раз впутаетесь не в свое дело, мы перестанем им заниматься, понятно?! Погодите-ка! - вспомнил он вдруг. - А на какое имя откликается ваша дочка?
- Мы называли ее Руженка, - простонала молодая мамаша. - А еще Крошечка, Лапонька, пупсик, золотце, ангелочек, манюнечка, Кутичка, Лялечка, куколка, заинька, кисонька, голубушка, солнышко.
- И на все на это она откликается? - поразился комиссар.
- Она все-все понимает! - уверяла мамаша, заливаясь слезами. - И так смеется, когда мы показываем козу-дерезу, лаем собачкой, лопочем "ти-ти-ти", "бу-бу-бу" или щекочем.
- Нам от этого не легче, пани Ландова. К сожалению, я вынужден признаться, что у нас ничего не вышло. В семьях, которые заявили о смерти ребенка, вашей Руженки не обнаружено; мои люди уже всех обежали.
Пани Ландова застывшим взглядом тупо смотрела перед собой.