В тот день, когда Шереметев перебрался с адъютантом, дворецким и несколькими слугами в гостиницу, дабы быть ближе к министерствам и императорскому дворцу, к нему явился посыльный и сообщил, что его ждет в своей резиденции граф Кинский.
- Кто это? - спросил Курбатов боярина.
- Министр императора. Канцлер.
- Откуда он узнал, что вы уже здесь?
- А внизу, когда нас вписывали в гостевую книгу. Думаешь для чего?
- А-а, - догадался Курбатов.
Граф Кинский, австрийский канцлер, встретил Шереметева с таким радушием и приязнью, словно старого закадычного друга, по которому ужасно соскучился, хотя в действительности виделись они впервые.
- О-о, ваше превосходительство, мы очень рады приветствовать русского героя в нашей общей борьбе с неверными.
Широким жестом Кинский пригласил Шереметева садиться в кресло и сам сел не ранее того, как увидел, что его гость сидит.
- Мы наслышаны о ваших подвигах на ратном поле, ваше превосходительство, - говорил ласково Кинский, хотя узнал о Шереметеве только что от секретаря.
Когда ему доложили, что в гостинице расположился российский посол, некий Шереметев, граф приказал немедленно собрать и сообщить ему все о приезжем. И где-то через полчаса секретарь докладывал, читая с листа:
- Шереметев Борис Петрович - представитель древнейшего боярского рода, ведущий свою родословную с четырнадцатого века. Один из самых удачливых полководцев царя. В последний свой поход по Днепру захватил несколько турецких крепостей.
- Вроде нашего Евгения Савойского, - заметил граф.
- Да, ваше сиятельство.
- Сколько ему лет?
- Сорок пять. При дворе царей начал служить с тринадцати лет.
- С чем он пожаловал?
- По нашим сведениям, у него послание к императору от царя.
- Благодарю вас, Фриц. Напишите его фамилию и имя крупно и положите мне на стол, а то ведь могу забыть.
- И отчество надо, ваше сиятельство. У русских считается знаком особого уважения называть их еще и по отчеству.
- Хорошо. И с отчеством. И отправьте к нему посыльного с приглашением.
- Вы его сейчас примете?
- Да, Фриц. С царским посланцем мы должны быть особенно предупредительны.
Канцлер расспрашивал Шереметева о здоровье царя, его самого, о проделанном пути, изредка незаметно косясь на бумажку, лежавшую перед ним, дабы не ошибиться в имени и отчестве гостя. Когда Шереметев сообщил, что у него грамота царя к императору, Кинский изобразил на лице приятное удивление и сказал доверительно:
- Знаете, Борис Петрович, обычно послы других государей передают эти послания мне, а уж я императору, но для вас мы сделаем исключение, царскую грамоту императору вы вручите лично.
"А ведь верно Воробьев-то говорил, - подумал Шереметев. - Стелет-то, стелет сколь мягко". А вслух сказал:
- Но когда он сможет принять меня?
- Я думаю, через неделю. А пока, чтоб вам не скучать, примите пригласительный билет на бал-маскарад, который состоится во дворце послезавтра. Я пришлю за вами карету.
Огромный зал дворца блестел позолотой, сверкавшей в свете тысяч свечей, горевших в канделябрах. Борис Петрович в темной бархатной маске, прикрывавшей лишь верх лица, скромно стоял у высокого окна, с изумлением наблюдая за происходящим. В глазах рябило от пышных дамских нарядов, один мудренее другого, нос обонял густую смесь всевозможных ароматов, слух ласкала прекрасная музыка дворцового оркестра. Для него, русского человека, все это было внове, в диковинку. На Руси подобного не случалось, чтоб женщины и мужчины вот так, собравшись, говорили меж собой, смеялись, танцевали. И восторг боярина от увиденного невольно окрашивался горечью и обидой: "А будет ли когда-нибудь у нас так красиво и безмятежно?" Вспоминались ему мужские компании и разливанное море вина и водки, которое непременно надо выпить, разудалые песни, сумасшедшие пляски с пылью до потолка, с треском гнущихся половиц, ссоры прямо за столом, нередко кончавшиеся дракой. Припомнились даже пьяные жалобы друга его, Федора Апраксина : "Бедный я, бедный, сиротинушка. Никого-то у меня нет на белом свете".
Из задумчивости Шереметева вывел знакомый голос канцлера:
- А почему мы не танцуем?
Кинский был в одеянии турецкого паши, и тоже в маске, а рядом с ним, тоже в маске, стоял капеллан.
- Я не умею, - признался, смутившись, Борис Петрович.
- Ну что ж, сие простительно воину. Позвольте, Борис Петрович, представить вам посланника Венеции Рудзини. Поскольку вы следуете на его родину, он может оказаться вам весьма полезен. Господин Рудзини, - обернулся Кинский к капеллану, - представляю вам посланца его величества царя великой России, извечного военачальника, Бориса Петровича Шереметева. Надеюсь, коллегам союзных государств есть о чем перемолвиться.
И Кинский-паша исчез так же незаметно, как и появился, растворившись в веселой толпе масок.
Молчание меж посланниками несколько затянулось, и Рудзини, сочтя это уже неприличным, спросил:
- Вам нравится маскарад?
- Да, - отвечал Шереметев, напряженно пытаясь придумать вопрос собеседнику, дабы продлить нить разговора. Наконец осенило: - Скажите, господин Рудзини, а император сейчас здесь?
- Его нет. Наследники здесь.
- Наследники? Где они?
- А вон - тот молодой человек, что танцует с белокурой красавицей, - это старший сын императора Иосиф, ему девятнадцать лет, но уж семь лет он числится королем римским.
- Гм… - покачал удивленно головой Шереметев.
- Это что!.. - вдохновился Рудзини. - С девяти лет до двенадцати он был королем Венгрии. Он первый наследник императора.
- А второй?
- Второй - Карл, ему двенадцать лет. Вон у той стены рядом с высоким господином в тирольской шляпе стоит мальчик, наряженный рыцарем, это он - Карл VI. Этого скоро ждет испанская корона, разумеется после смерти Карла II. Если он воцарится в Испании, станет Карлом III.
- Но ведь и Франция рассчитывает на эту корону.
- То-то и оно. Миром не кончится, быть войне. Но, помяните мое слово, император Леопольд победит и корона Испании будет за его младшим сыном.
- Почему вы так уверены?
- Потому что на сегодняшний день у него лучший полководец Европы.
- Вы имеете в виду Савойского?
- Да. Вот тот господин в тирольской шляпе и черной маске и есть Евгений Савойский - герой Зента, гроза турок.
В это время танец окончился и римский король Иосиф, проводив свою красавицу на место, подошел к Евгению Савойскому и о чем-то оживленно заговорил. К ним подошли еще двое.
Рудзини продолжал:
- Это князь Сальм - друг наследника, а второй - Штаремберг, будущие министры у него. Очень умные господа.
- Благодарю вас, господин Рудзини, за ценные сведения.
- Я был рад услужить вам, ваше превосходительство. Но у меня есть и к вам вопрос, не подумайте ничего плохого, простое любопытство: зачем ваш царь, бросив страну, поехал за границу?
- Хых… - усмехнулся Шереметев, - об этом, видимо, надо спросить его самого.
- Ради Бога, не подумайте, что я хочу проникнуть в какую-то вашу тайну. Упаси Бог! Но для нас, венецианцев, это странно. Дело в том, что наш правитель - дож - не имеет права покидать страну ни на день, ни на час. А тут бросить такую огромную, бескрайнюю Россию… Это, извините, не укладывается в голове.
- Ну, за него остались править его помощники… министры.
- И у нашего дожа есть помощники, Большой совет, канцлер, наконец, однако дож - главнокомандующий и должен всегда находиться у кормила власти. Представьте себе: кормчий оставляет штурвал корабля - ведь это же гибель кораблю.
- Ну, это если он один на корабле. А если есть помощники, для чего же они? Команда, матросы, шкипер. А наш государь поехал с Великим посольством для приискания союзников против неверных, ну и чтобы ознакомиться со строительством кораблей.
- Но я слышал, он едет инкогнито. Для чего?
- Чтоб не привлекать внимание назойливых зевак. Государь терпеть не может ротозеев. Кстати, он намерен после Голландии побывать у вас в Венеции.
- О-о, это было бы прекрасно!..
- Ему очень понравились ваши инженеры, оказавшие большую помощь армии под Азовом. Он хочет ознакомиться в Венеции с судостроением. Государь наслышан, что у вас хорошо отлажено строительство галер.
- Да, да, да! - с гордостью отвечал Рудзини. - Это многовековая традиция. У наших галер хороший ход и маневренность. И потом, у нас обучается сейчас несколько ваших русских.
- Я знаю, государь отправил их еще в январе. Но он сам любит все попробовать, увидеть своими глазами.
- О да, ему будет что у нас посмотреть и потрогать руками. Мы будем рады принимать такого высокого гостя. С вашего позволения, я могу сообщить правительству об этом?
- Стоит ли, господин Рудзини, я скоро сам буду у вас и передам дожу письмо государя.
Шереметеву понравился венецианский посланник, столь доброжелательно удовлетворивший его любопытство. Жаль, конечно, что наследники были в масках. Но теперь, если доведется ему быть не в маскараде, а на балу или приеме, он уже узнает их. Тем более Савойского.
Как и обещал канцлер, ровно через неделю император принял Шереметева в галерее дворца "Фаворит". Борис Петрович вручил Леопольду грамоту царя, тот поинтересовался здоровьем Петра, успехами в войне с неверными.
- Наш флот твердой ногой стал на Азовском море, ваше величество, - отвечал Шереметев.
- Прекрасно, прекрасно, - молвил император. - Я рад за царя, в союзе с ним мы заставим султана… э-э… пригнуть колена и уйти с земель, издревле принадлежавших христианам.