Почему этот момент начисто выпал из памяти - непонятно. Может, потому, что кольнул врач мне после перевязки хорошую порцию морфия и был я, словно пьяный. Но сейчас он всплыл зримо, со всеми подробностями…
И вот нет уже давно этого капитана, а я живой… Лежу с женщиной, которая не так-то мне необходима, к которой хожу то ли по привычке, то ли от одиночества.
Я тихо поднялся, чтобы не разбудить её, и стал одеваться…
Порядочные люди в праздники не работают, но у нас, свободных художников, почему-то всегда после праздников всякие советы, и всегда приходится гнать работу именно в праздничные дни. Так и сегодня - надо к совету приготовить пару оригиналов, а то останешься без денег.
Завариваю крепчайшего кофе и начинаю работать.
Я не спросил Лиду, какой институт окончил её капитан, но, судя по его интеллигентному виду, наверное, гуманитарный… Что мог сделать этот человек, если б остался жив? Как бы жил? Может быть, толковее, чем я? Хотя чего я хаю свою жизнь? Живу не хуже других. А то, что один, даже хорошо - сам себе хозяин.
Ну а долг свой во время войны выполнил я честно. Иногда приятно вытащить ордена и вспомнить, за что их получил. Их не так много у меня - "Звёздочка", "Отечественная" и две медали "За отвагу". Первая, самая дорогая, - за Ржев. Да, не так много, но зато ни одной зазря. Все даны за дело, за кровь, за первые годы войны, самые тяжёлые и самые безнаградные. Хватит с меня этого, наверное… После того, что было, после того, как в течение трех лет смерть витала над тобой каждочасно, за исключением нескольких месяцев, проведённых в госпиталях, после всего этого - разве грех просто жить, наслаждаться тем, что живой, что можешь дышать, ходить, чувствовать, думать. Но почему же кажется - что-то утрачено. И неужели навсегда?
Седьмого мая вечером позвонил Лиде, втайне надеясь, что она раздумала, но когда спросил, брать ли на неё билет, она быстра ответила, что разумеется и что она очень благодарна мне. Все эти дни шли дожди, и я напомнил ей, что ехать надо обязательно в сапогах. "Не беспокойтесь, у меня всё готово", - ответила она.
На другой день утром я взял два билета на Рижском вокзале, а потом пошёл по проспекту Мира, по магазинам, купить съестного на дорогу. В одном попалась полукопчёная колбаса, во втором - грудинка. Вместо вина, конечно, взял водки, а вместо папирос - две пачки махры.
Недалеко от дома встретился знакомый художник, который уже вроде начал праздновать День Победы. Увидев у меня рюкзак, он поинтересовался, куда я собираюсь, и, узнав, что подо Ржев, на место первых боев, от меня уже не отставал.
- Как здорово, что ты собрался! Я столько лет всё хочу поехать, и всё никак… Ты знаешь, у меня на Киевщине Наденька осталась… Вот куда надо… - Голос его дрожал, а я подумал, что не одного меня, оказывается, тревожит и томит прошлое.
Пришлось пригласить его к себе, ну и пошли разговоры… Который раз я слушаю, как он лично подбил "тигра", который раз слушаю о его войне в Польше. И о Наденьке… История трогательная, жалостная, как и все любови солдатские на фронте.
Увидев пачку махорки, он попросил закурить, и, завернув, как в прежние дни, самокрутки из газетки, мы задымили, и вкус, запах махры возвращали нас в прошлое, в те незабываемые дни и ночи, когда были мы людьми с большой буквы, когда отвечали за всё на свете, когда держали в своих мальчишеских руках судьбу своей Родины.
Он сбегал к себе домой (жил через два дома) и притащил мне фронтовой кисет, вылинявший, с расплывшимися после стирок вышитыми словами - "На долгую память. От Нади", и кинжал разведческий с наборной из пластмассы, эбонита, алюминия ручкой. От кинжала я отказался, а в Надин кисет пересыпал махорку.
- Да, была жизнь… - протянул мой приятель дрогнувшим голосом.
- Была… - согласился я.
Поезд на Ригу отходил в десять часов. Ночь предстояла бессонная, но товарищ и не думал уходить, а в конце разговора заявил, что едет со мной.
- Пусть я и не там воевал, но всё равно хочу посмотреть эту политую кровью землю, окопы старые, воронки… Очиститься хочу от этой обывательщины. Понимаешь?
- Понимаю, но… В другой раз как-нибудь. Не без труда уговорил я его отказаться от этой затеи, и только в восемь вечера он отправился домой, а я начал укладывать рюкзак. Получилось весомо, и я подумал, что мне придётся туго на этих двадцати километрах.
В полдесятого я был уже на вокзале - тихом, малолюдном - и сразу нашёл Лиду. Она была в бежевом коротком плаще, в беретике, в кирзовых сапожках армейского образца. Мы поздоровались, и я спросил:
- Откуда у вас? - и показал на сапоги.
- Сохранились.
- Вы что, были в армии?
- Да.
- Вы же учились в институте.
- Да. Но после… той бумаги… я пошла в военкомат и…
- И кем же вы были?
- Связисткой. Но я служила в тылах. Войны настоящей, в сущности, не видала. И вообще служила недолго. 3аболела тифом, и меня демобилизовали для прохождения учёбы.
- Вот как! - протянул я. - Это несколько меняет дело…
- Понимаю, - опять сказала она и улыбнулась.
- Чего вы понимаете? - несколько раздражился я этим словом.
- Ну… что со мной можно меньше церемониться… Так я поняла?
- Не совсем… Но что-то вроде этого. Мне будет легче.
- Это я и подумала.
У неё за плечами тоже небольшой рюкзак, довольно плотно набитый.
- Чего вы набрали? - кивнул я на мешок. - Я купил всё, что нужно… на двоих.
- Спасибо, но я не хотела вас утруждать. Сколько я должна вам за билет?
- Ну, уж это к чёрту! Отставить эти разговорчики!
Места оказались боковые - одно нижнее и одно верхнее. Пока присели на нижней полке… Всё время проходил народ с чемоданами, стукал нас по коленкам, но вскоре все расселись, ушли провожающие, и, несмотря на поздний час, люди начали развязывать баульчики и сумки с едой. Потянулся и я к своему рюкзаку.
- Перекусим?
- Я не хочу, - ответила Лида.
- А выпить?
- По-моему, вы уже выпили.
- Да. Встретил приятеля. Тоже фронтовика. Ну как?
- Давайте, - сказала она просто.
Я вытащил армейскую флягу.
- У меня водка, - предупредил я.
- Ничего. Только чуть-чуть.
Я налил немного и протянул ей. Она выпила сразу. Мне это понравилось. Страсть как не люблю ломак! И вообще привлекают меня женщины свойские, с которыми просто себя чувствуешь. С Лидой я просто себя не чувствовал с самого начала нашего знакомства, но сейчас вроде ледок растопился.
- Молодец! - одобрил я и как бы невзначай положил руку на её коленку - интересно, как отреагирует?
Она никак не отреагировала, видно, решив, что я сделал это случайно, а так как мне надо было наливать себе из фляги, то руку пришлось убрать, А жаль!
Себе я налил побольше и, глотнув все разом, заметно охмелел.
- Расскажите о себе, - попросила Лида. - Кто вы, что вы?
Я рассмеялся. Вроде я обрёл тон и манеру разговора с ней, а потому ответил с присущим мне обычно подтруниванием и над собой и над партнером по диалогу.
- Толком и сам не знаю - кто я? Художник… холостяк. Наверно, немного циник, как все холостяки, но не бабник… В общем, человек, не очень-то довольный собой…
- Решили пококетничать своими недостатками?
- Ну, о недостатках-то я умолчал… Их хватает. Но наряду с ними имею святое - война…
- Это уже что-то значит.
Она задумалась…
- Я знаю, что вы сейчас подумали, стоило ли оставаться живым в этой войне, чтобы так жить? Угадал?
- Я не так подумала.
- Но что-то вроде этого? Да?
- Я не люблю никого судить.
- Понимаю, - быстро сказал я, подчеркнув это слово. Она улыбнулась.
- Не поддразнивайте. Не вы первый… Но я действительно многое понимаю.
- Это-то и страшно. Боюсь умных женщин.
- Я понимаю не умом.
- Это еще старашнее, наверное. Хотите, плесну еще водочки?
- Нет. Мне и так ударило в голову.
- Это хорошо. Но еще лучше потерять голову. Вы теряли?
- Наверное, нет… - неуверенно произнесла она.
- Это плохо.
- Возможно, - так же неуверенно сказала Лида.
Я мог вести разговор в таком духе до бесконечности, но вдруг, посмотрев на неё, осёкся.
У Лиды было довольно простенькое русское лицо, миловидное, но не больше, и если б не какая-то настоящая интеллигентность в её облике, то и внимания не обратишь… Но вот как раз это, да и отсутствие женской опытности в ней, которое я сразу увидел, остановили меня. Не для легкого флирта эта женщина. Такие принимают всё всерьёз. А всерьёз мне вроде бы ни к чему…
- Извините, я выйду покурить, - сказал я и направился в тамбур. Там, открыв дверь, я вдыхал влажный весенний воздух и, вглядываясь в мелькающую придорожную полосу, как-то ясно представил - я же еду! Еду подо Ржев! В прошлое! И отошли сразу глупые мысли насчёт Лидочки, вся суета сегодняшнего дня, полупьяный разговор с приятелем. Только перестук вагонов, так давно не слышанный мною и пробуждающий воспоминания о длинных эшелонных дорогах, в которых пробыл, наверное в общей сложности несколько месяцев… Путь на восток в семь тысяч километров. Потом ещё дальше на восток, почти до Владивостока, потом путь обратно на запад до Урала, где формировалась наша стрелковая бригада, потом путь на фронт… А потом пути в санитарных поездах - с фронта до Москвы, с фронта до Иванова, с фронта до Свердловска…