… И вот три дня уже как Костик работает в Гудове на заводе. Два дня возил на тачке опилки - в кучу, что была за дощатым забором завода, а сегодня поставили его подкатывать к пилораме бревна. С непривычки болят руки, ломит поясницу, спину, но Костик старается. И на ярус влезет, колом подцепит бревно, спустит его на легари́, и подбежит, придержит вовремя, если оно, набрав разгон, катится не туда, куда надо, и поднять на станок, где его будут пилить на доски, поможет. Словом, всюду поспевает. На руках у него, как и у всех рабочих, рукавицы, хотя и лето на дворе, - ободрать можно руки в кровь о шершавое дерево и кору, если без рукавиц. А в остальном Костик одет, как всегда, - те же штаны из чертовой кожи, в которых в школу ходил, рубашка та же, выцветшая, те же и башмаки на ногах - старые, зашнурованные черными нитками.
Вечером, когда прогудел гудок ("Пора, значит, до дому, до хаты!"), к Костику подошли хлопцы, с которыми первые два дня возил на тачке опилки: стриженный под "нулевку", ушастый Эдик, со шрамом на щеке, рослый, сухопарый, черный, как цыган, Игорь и Кузя - этот плечистый, пожалуй, постарше всех, с какими-то как будто заспанными глазами, с пушком под носом.
- Эй, новенький, - крикнул Кузя, - в карты сыграем?
- В дурака? - искоса, с недоверием посмотрел на хлопцев Костик.
- В дурака только дураки играют. Да еще кое-кто из великолесцев, гы-гы, - хохотнул Кузя. - В очко!
И эта Кузина насмешечка, хохоток больно задели Костика. Деньги у него в кармане были, отец дал, чтобы он по дороге с работы зашел в магазин, купил себе шапку: "Не будешь же ты все лето без шапки ходить".
- А где вы играете? - спросил Костик.
- Где захотим. Можем прямо в лесу…
И Кузя достал из кармана брюк колоду карт, провел по торцу пальцем так, что каждая карта, перегнувшись, соблазнительно блеснула то черным, то красным. Карты были хоть и старые, зато не самоделки, а настоящие, фабричные.
- Ну-у, так как? - не сводил с Костика заспанных, по-кошачьи серых глаз Кузя.
Костик колебался.
- Что, трусишь?
- Да нет.
- Денег нету? Или мы… не нравимся?
Костик не ответил. Подумал только: "Может, и правда попробовать? А-а, была не была!"
- Пошли, не пожалеешь, - подмигнул Костику, как давнему хорошему приятелю, Эдик.
А цыганистый Игорь хихикнул, подзадорил:
- Слабачок, слабачок ты… Кролик, зайчик…
И этого было достаточно, это была последняя капля, решившая все.
От завода отошли недалеко. Уселись прямо на траве под старой, с грубой корой, с узлами-наростами смолы на комле сосной. Кузя снял потертую, всю в мазуте кепочку, равнодушно бросил ее на землю.
- По скольку играем?
- По пятаку, - предложил цыганистый Игорь.
- По пятаку так по пятаку, спорить не будем, - согласился Кузя.
- А может, и по три копейки хватит, - взглянул на Костика Эдик.
- Мне все равно, - повел плечами Костик.
Кузя бросил в шапку пятак, стал раздавать карты. Первому - по солнцу - Игорю, второму - Эдику, третьему - ему, Костику. Последнюю взял себе.
Костику досталась десятка. Замусоленная пальцами, с оторванным сверху уголком и чернильным пятном на обороте. "Конечно, меченая", - подумал Костик.
И Игорь, и Эдик проиграли.
- На пятачок? - спросил у Костика, когда настала его очередь, Кузя.
Спросил этак с усмешечкой, с подначкой. И это разозлило Костика.
- На все!
- Люблю смелых! - хохотнул Кузя.
Дал карту. Перевернули - у Костика был туз.
- Очко! - воскликнули все в один голос.
Кузя поморщился, отдал колоду Игорю: "Банкуй!" Костик тем временем выгреб из Кузиной кепочки три пятака.
И второй, и третий раз подряд выиграл Костик.
- Да если ты так… Ты нас всех обыграешь, - сказал вроде бы с озабоченностью Кузя. А Костик подумал: "А не смейся, не задавайся, Ишь, какой умник нашелся:
"В дурака играют только дураки!" Это великолесские-то дураки?.. Сам ты такой!"
Банк Костик проиграл. Собрал тридцать копеек, объявил "стук", да не вышло - так подгадал Кузе картой, что тот забрал и деньги, и банк.
Снова Кузя сдавал карты. На этот раз проиграл пять копеек Игорь, а он; Костик, - десять. Потом еще тридцать. "Что-то карта мне не идет", - подумал, но играть по мелочи не стал, снова, когда Кузя дал ему карту, рискнул пойти на тридцать копеек. И снова проиграл.
"Этак, чего доброго, и обчистить меня могут. А деньги-то… Не мои, отцовы, на шапку!"
И все же, когда пришла та самая, что и в первый раз, замусоленная, с оторванным уголком, с чернильным пятном десятка, Костик не выдержал - рискнул пойти на целые шестьдесят копеек, чтобы вернуть проигранное. "Верну, и ну их к черту с их картами, с их очком, - подумал с отчуждением про своих знакомых. - Встану и уйду. Скажу, домой пора".
К десятке пришла дама, потом валет. Надо было брать четвертую карту. Выпала семерка. Перебор.
Холодок пробежал меж лопатками. "Проигрываю, облапошат меня!" Но остановиться уже не мог - хотелось отыграть свои деньги. "Отыграюсь - и все. Больше ни минуты…"
На стуке, когда банковал Игорь, выиграл. Выгреб из шапки желтые и белые монеты, пересчитал. Рубль и девяносто пять копеек. Двадцать копеек чистого выигрыша.
"На эти двадцать поиграю. А до тех, что отец дал на шапку… нет, до тех и не дотронусь".
Выиграл еще рубль.
"Карта снова пошла. Поиграю!"
Кузя перемигивался со своими напарниками, что-то им показывал на пальцах, шептал. Но Костик уже не обращал на это внимания - он вошел в азарт, почувствовал смак игры. И даже когда проиграл выигранное и снова полез в карман, стал вытаскивать по рублю из тех денег, что отец дал на шапку, - даже после этого не бросал играть, не вставал, не говорил, что ему пора домой.
… Игру кончили, когда Костик проигрался до последней копеечки.
- Хлопцы, - едва не плакал он, - деньги-то… отцовы.
- А нам какое дело, чьи деньги? - урезонил его, натягивая на голову кепочку, Кузя. - Не твои деньги - не садись играть.
- Я же не знал, что проиграю.
- А мы не знали, что выиграем, - хохотнул Кузя.
Встали, лениво, неохотно поднялись с земли и Игорь с Эдиком. Они тоже были в проигрыше, но держались молодцами, будто им на все наплевать.
- Ничего, - успокаивали они Костика. - Это игра. Сегодня он выиграл, завтра - мы… Тут как кому повезет…
Заходило, садилось за лес огненно-красное солнце, когда Костик возвращался из Гудова домой, в деревню. Длинные, вытянутые тени долговязых сосен перечеркивали, как бы линеили песчаную, разъезженную дорогу. Вечерний холодок брал за плечи, за шею. С болот и ольшаника тянуло, веяло сыростью. Знобкой сыростью. Пищала где-то в стороне, в густом молодняке, укладываясь, видно, на ночь в гнездо, сойка. И одинокий, тоскливый писк ее прямо надрывал Костику душу.
"Что я скажу отцу, если спросит, почему не купил шапку?" - маялся он.
XIV
Вера Семеновна конечно же узнала Лапицкого. Узнала, как только увидела. Да и как было его не узнать! Бывал - и не раз - Лапицкий с женой Юлией Дмитриевной у них в доме, в гостях. Бывали и они, Вера Семеновна и Тодор Прокофьевич, в доме у Лапицких. И праздники вместе отмечали, и так, встретившись где-нибудь на улице, не упускали случая остановиться, поговорить. Она не сомневалась, ничуть не сомневалась, что и Лапицкий узнал ее, Веру, хотя, по совести говоря, ей и не хотелось, чтобы кому-либо из знакомых стало известно, где она. Боялась: один скажет другому, тот - еще кому-нибудь, и так может дойти до тех, до кого лучше бы не доходило. И на лекции Вера Семеновна сидела как на угольях. Еле конца дождалась, а дождавшись, чуть ли не бегом бросилась к дверям. Выскочила во двор и тут… вдруг остановилась, не пошла со всеми. Почему, что ее задержало - она бы не могла сказать.
На улицу вышли Иван Дорошка и Петр Петрович Лапицкий, потащились по песку куда-то мимо сельсовета. На нее, Веру, и не глянули. Это сперва ее обрадовало:
"Может, зря я беспокоилась, Лапицкий не узнал меня?" Но немного погодя это и насторожило, вызвало озабоченность. "Значит, боится подходить. За репутацию свою боится", - недобро подумала про Лапицкого. После того как пришли и увели мужа, как она уволилась с работы в университете, такое уже бывало. Идет по улице, видит знакомого, с которым встречались, а то и вместе работали, а тот уставится в тротуар, не видит тебя, не узнает. "Что ж, и Лапицкий такой же. Не хуже и не лучше", - думала Вера Семеновна по дороге из клуба домой. Конечно, на душе было скверно. И обидно-обидно. Все же Лапицкие были одними из самых близких. Петр Петрович с Тодором Прокофьевичем из одной деревни, учились вместе в школе. И в Минске тоже все время дружили. Тодор медицину штурмовал, Петр Петрович - историю…
Несколько дней и ночей думала, так и этак прикидывала Вера Семеновна, перебирала в памяти все детали отношений семьи Лапицких с ними, Нестерозичами, и в конце концов остановилась на том, что надо снова сходить в сельсовет к Ивану Дорошке. Вроде бы и повод был, чтобы зайти. В тот, в первый раз она судом брату Ивана, Костику, грозилась. Теперь можно сказать: передумала, не будет подавать в суд. Мало ли что бывает, ну погорячился хлопец, сделал глупость. И она тоже погорячилась, тоже глупость сделала - нажаловалась ему, председателю сельсовета Ивану Дорошке, на его брата. А конфликт-то не стоит выеденного яйца… А тем временем… Может, услышит что-нибудь, может, Иван Дорошка проговорится: известно ему о Тодоре больше того, что она сама в тот раз сказала, или нет… Если известно, значит, бумаги из Минска пришли… Или… Петр Петрович рассказал…