* * *
К райкому - он вместе с райисполкомом помещался в двухэтажном каменном, некогда панском особняке, белевшем в большом старом, тоже некогда панском парке, - Иван подъехал, когда не было еще и восьми часов. Привязал к коновязи коня, бросил ему охапку еще не завявшей, мокрой от росы травы.
- Жуй, жуй, - сказал ласково и похлопал ладонью, погладил потную шею.
Размял затекшие ноги, прошелся взад-вперед по парку, удивляясь тишине и покою, царившим здесь. Вернее - покою, а что до тишины… В парке, как и в лесу, распевали, высвистывали на все лады мелкие пичуги, задумчиво шумели деревья, капала, звучно падала с листка на листок - шпок-шпок, шпок-шпок-шпок - роса.
"Наверно, все-таки выдумка, нет нигде никакой войны, - закрадывалась, обретала радостную определенность мысль. - И когда Ельниками ехал, ничего такого в глаза не бросилось… Все спокойно".
Вернулся к коню - тот перебирал губами травинки, искал повкуснее, подымая время от времени голову, косил то вправо, то влево глазом и фыркал, отгонял комаров и мошкару, которые так и вились, висели над ним тучей.
- Рановато мы с тобой сегодня приехали, - сказал Иван коню - доверительно, как доброму старому другу. - В райкоме никого еще, видно, нет…
Но ждать девяти часов не стал - поднялся по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж особняка, остановился перед дверью, за которой сразу после приемной был кабинет Боговика.
"А вдруг Боговик у себя? - подумал Иван. - Мало ли что… Он вообще в райкоме всегда допоздна засиживается… И приходит рано. А тут же…"
Даже мысленно не произнес слова "война", спохватился, отогнал его от себя, как наваждение.
Секретарши в приемной не было.
"Нет, скорее всего, и Боговика. Придется обождать…"
И все же не выдержал - на всякий случай толкнул дверь в кабинет первого секретаря. Дверь легко, без скрипа отворилась, и Иван увидел: Боговик на месте, за своим столом. Только что ж это он?.. Облокотившись на стол и уронив на руки без поры поседевшую голову, он… Уж не спит ли?
- Роман Платонович…
Боговик поднял голову, посмотрел недоуменно: кто это нарушил его покой, прервал сон?
- А-а, это ты, Дорошка, - сказал и с улыбкой поднялся из-за стола, размашистым шагом пошел навстречу Ивану. - Извини, задремал… В райкоме всю ночь…
- А зачем? - спросил с ожившей тревогой Иван.
- Мало ли кому я могу понадобиться! Война… Надо привыкать, ко всему привыкать.
- Так правда-таки, война началась? - похолодел с головы до пят Иван.
- Ты еще не веришь? - уставился на него, как на диво, секретарь райкома. (В больших карих глазах своего хорошего друга Иван прочел не только усталость, но и какую-то задумчивость, озабоченность, которых никогда раньше не замечал.)
- Не верю, Роман Платонович. Не то чтобы не верю, - поправился Иван, - а не хочу верить… Как-то очень уж все это… даже не неожиданно, а… Ну, словом, невозможно принять. Это же… полностью все надо на иные рельсы ставить. И промышленность, и сельское хозяйство. Да и нам тоже надо целиком перестраиваться.
- Если б только это! А то ведь… Воевать нам надо, остановить врага…
- А он что, не остановлен?
- Счастливый ты человек, Иван, знать ничего не знаешь, - и Роман Платонович вдруг перешел на шепот: - Не для разглашения тебе говорю: прорвался враг через границу. Слушал я и свое, и немецкое радио. Немцы, известное дело, брешут, когда называют занятые города. И украинские, и белорусские, и литовские… Это неправда, я не верю! Но что прорвались они, не остановили их наши войска на границе… Это, наверное, правда.
- Неужели? - верил и не верил услышанному Иван. - А Москва? Что Москва передает?
- Из Москвы Молотов выступал.
- И что он сказал?
- Немцы нарушили соглашение, напали на Советский Союз. Напали вероломно, по-разбойничьи, без объявления войны.
- Н-да, - выдохнув, покачал головой Иван. - Я, признаться, никогда не верил ни в какие соглашения с немцами, знал: война с Гитлером неизбежна…
- Мы об этом с тобой говорили, - задумался на минуту Боговик, остановившись и продолжая держать в своих руках Иванову руку. - Не раз говорили. Нам нужно было выиграть время. Но теперь все то… Иные задачи встали. Надо мобилизовать людей на отпор врагу, остановить его, прогнать с нашей земли.
- Были какие-нибудь указания? - спросил, глядя в глаза Боговику, Иван.
- Пока никаких… Воскресенье же было, выходной. Но я и без указаний знаю - все для войны, все для фронта…
… Иван оставался в райкоме почти весь день, ждал: вдруг откуда-нибудь позвонят и он узнает хоть какую-нибудь малость о войне, о том, где наши, что там, на фронте. Но ничего нового услышать так и не удалось. Никто особо язык не распускал. Да, наверно, и мало кто что знал. И Иван, побывав в райисполкоме, поговорив еще несколько минут с Боговиком, выбрался домой. Ясно ему было пока одно: Германия напала на Советский Союз, началась война. Война с фашизмом. То, чем до сих пор жил, чем жили все остальные, безвозвратно отходило в прошлое. Надвигалось нечто новое, неизвестное. Вот о нем, этом новом, неизвестном, и думал Иван, возвращаясь из Ельников.
II
Весть о войне принесла Дорошкам соседка, Хбриха. Она пришла попросить сито - просеять муку и, увидев, как неторопливо, мирно, степенно обедают Николай с сыном, Костиком, еще с порога крикнула:
- Ан не слыхали - немец же, сказывают, напал на нас…
- Кто это сказывает? - медленно повернул к Хорихе волосатое, с аккуратно расчесанной бородой лицо Николай.
- Да Мутик мой. - Мутиком Хориха звала мужа, Матея. - Возле колхозной конторы был, там и говорили…
- А не брехня? - отложил ложку, перестал есть Николай.
- Ой, Николайка, я б сама хотела, чтоб это была брехня. Да не брехня это, не-э, не брехня, - крутила головою, стоя у порога, Хориха. - Это ж я и ситце-то пришла просить - опару ставить надо. Верно ж, на хронт Мутика заберут…
И Хориха шмыгнула носом, всхлипнула.
Николай, поджав губы, встал из-за стола. Обождал, пока Хора даст соседке сито и та уйдет, потом повернулся к Костику, который все еще сидел за столом, хотя уже и не ел, и лишь вопросительно, будто ожидая чего-то, поглядывал то на отца, то на Хору, сказал:
- Вот что, сын… Сбегай к Пилипу, скажи, чтоб сюда, к нам, мигом шел.
Сам Николай - Костик знал это - с того дня, как они поссорились с Пилипом, на сыновнюю половину и носа не показывал.
Костик возвратился быстро, и минуты не прошло, с Пилипом. Тот был с головы до ног в стружке - строгал, забыв про воскресенье, святой день, черенки для грабель.
- Что, тата? - боязливо спросил Пилип, едва ступив за порог.
- Хориха говорит - война, - сказал, поделился только что услышанным Николай.
- Во-ой-на-а? - округлил глаза, не поверил Пилип. - Да, сынок, война.
Этого надо было ждать. Какое-то время в хате стояло молчание. Даже Хора притихла, перестала переставлять в печи чугуны: выпрямилась на одной, здоровой ноге, непривычно тонкая и рослая, и, вытянув трубочкой губы, внимательно, чтобы не пропустить ни слова, слушала, о чем говорили мужчины.
- Так вот чего я тебя позвал, - не сводя глаз с Пилипа, медленно пошевелил губами Николай. - Гроши, конечно, у тебя имеются?
- Да есть.
- Много?
- Не то чтобы, но есть. А чего вы об этом спрашиваете?
- А того, что израсходовать их надо, пока не поздно, пока не пропали.
- Чего это будет поздно, чего они пропадут? - не понимал отца Пилип.
- Того, что завсегда так. Как война начинается, так гроши в цене падают. Да и не продают за них нигде ничего. Не верят люди грошам. Надо, пока другие не опомнились, в магазин бежать.
- В магазин?
- Ну да, гроши потратить, купить что можно.
- Что ты там так уж купишь?
- Что есть, то и брать надо. Потому что завтра… Завтра и того не купишь, - говорил, наставлял отец сына. - Материя какая, керосин, соль… Где ты в войну все это возьмешь? Ни за какие гроши никто не продаст…
- А может… - Пилип помолчал. - Может, выдумал кто, может, никакой войны нет. Было уже - поверил. Пецке, за солью в магазин пошел. А Иван, брат, увидел меня с мешком - от стыда не знал куда деваться…
- Такой уж начальник твой Иван, слишком много знает. А вот набрал бы соли - и кум королю!
- Если правда, тата, что война началась, мне соль ни к чему.
- Как это - соль ни к чему? - теперь уже не понял Пилила отец.
- А так, что бесплатная соль мне будет.
- Бесплатная? - вытаращил глаза Николай.
- Ага, бесплатная. Воевать меня заберут.
- Дурень, так дурь и городит. Ты вот не тяни, бери гроши и - в магазин, пока еще не все про войну знают, пока не расчухались, не кинулись хватать все подряд… Потом не схватишь!
Пилип без особой охоты все же сходил к себе, взял деньги. Назад, к отцу, вернулся с мешком под мышкой. Тем временем и отец слазил куда-то на печь, извлек из-под балки свои завернутые в тряпицу червонцы. Долго хрустел ими, пересчитывая и поминутно сбиваясь со счету. В конце концов, чертыхнувшись, сунул тряпицу с деньгами за пазуху, слез с печи.
- Пошли, - приказал Костику, который молча, как чужой, стоял, не находя себе места, посреди хаты и следил за отцом и старшим братом.
- Так, может, и мы мешок какой возьмем? - осмелился спросить у отца Костик.
- А ты еще не взял? - резко повернул к меньшому заросшее лицо отец. - Так чего ж ты как пень стоишь?..
Хора кинулась скорей выручать Костика - выбежала из хаты, принесла из сеней охапку мешков. Пыльных, рваных, латка на латке.
- Выбирай поцелее. Два, - распоряжался, приказывал Николай не то Хоре, не то Костику.