Если "Бостон Булле" НФЛ, например, решит прикупить в этом году полузащитника "Дельфинов" Боба Гриса и уже сейчас подпишет с ним фьючерсный контракт на 1975 год, Грис весь сезон 1974 года проиграет за "Майами", а после, получив сертифицированную депозитную квитанцию приблизительно на два миллиона долларов золота в слитках из своего банка в Цюрихе, поставит на прощанье пива Робби и Шьюле и сядет в самолет в Бостон, где откроет сезон 1976-го как полузащитник "Булле".
И это лишь один из нескольких сотен странных сценариев, которые могут развернуться в ближайшие несколько месяцев, если у привилегированных владельцев ВФЛ хватит денег воспользоваться забастовкой игроков НФЛ, которую Гари Дэвидсон ожидает летом нынешнего года.
Почему бы и нет? Полная неразбериха на денежном фронте: гигантские премии, жестокие денежные рейды на команды НФЛ, вроде "Дельфинов" или "Рейдере"; агенты ВФЛ с безумными глазами летают по стране на частных реактивных "лирах" с огромными мешками денег и умопомрачительными контрактами для любого, кто готов переметнуться на их сторону…
Наверняка проиграет в этой ситуации только тот бедолага, кто купит абонемент на "Дельфинов" сезона 1976 года, а на следующий день, открыв Miami Herald обнаружит заголовок красным: "Грис, Киик, Ксонка, Скотт, Андерсон переходят в ВФЛ".
Грустно, ну и что с того? Да и вообще вся эта вымученная ерунда про будущее профессионального футбола яйца выеденного не стоит. Если завтра вторгнутся красные китайцы и вообще запретят матчи, через пару месяцев никто по ним плакать не станет. Даже сейчас большинство матчей настолько скучны, что трудно понять, как их и по телику-то можно смотреть, разве что деньги зрители поставили на распределение очков, а не на конечный счет.
Профессиональный футбол в Америке повесил нос. Десять лет назад он был ах каким модным, эдаким тайным пороком каждого американца. Помню, как пошел на свой первый матч "49-х" в 1965-м с пятнадцатью банками пива в пластмассовом холодильнике и трубкой "Др. Грабоу", набитой плохим гашем. "49-е" тогда еще играли на стадионе Сезар, старой серой громадине на западном конце Нейт-стрит в парке Золотые ворота. Свободные места были всегда, но тридцать или около того завсегдатаев были запойными пьяницами, и по крайней мере десять тысяч из них ходили на стадион по одной лишь причине – ввязаться в серьезную драку. К перерыву между таймами стадион превращался в пьяный бедлам, и те, кому больше некуда было податься, могли спрятаться под скамейками и пытаться пробраться в длинное корыто "Мужской уборной" через дверь "Выход". Там их неизменно поджидали с кулаками несколько злобных пьянчуг. И, невзирая на счет, под конец третьего тайма любого матча вспыхивали две-три гигантские потасовки, и полиции приходилось разгонять целые секции большой трибуны.
Но все изменилось, когда "49-е" перебрались на Кэнделстик-парк. Цены на билеты выросли вдвое, а места заняли совершенно другие люди. Именно их я видел в прошлом сезоне на всех четырех матчах, на которые ходил в оклендский "Колизей": сборище нервных врачей, адвокатов и банковских служащих среднего достатка, которые весь матч просидели как мыши, – даже когда какой-то накачавшийся кислотой придурок начал лить пиво за вороты их серых ветровок. Под конец сезона, когда "Рейдере" каждую неделю сражались за место в полуфинале, кое-кто из футболистов так разозлился на ступор своих псевдоболельщиков, что начал требовать от публики кричать "ура" и шуметь.
Скажете, глупая шутка? Но ведь с этим приходится жить. Лично я чертовски надеюсь, что меня никогда больше не занесет на футбольный стадион. Даже на бесплатное место с дармовой выпивкой в ложе для прессы.
С футболом как национальным видом спорта покончено, и я виню в этом Винса Ломбарди. Его поход в "Грин-Бэй Пэкерс" в 60-х был столь успешен, что совершенно перевернул игру. Ломбарди даже не задумывался о победе, он требовал: "не проиграй". И это сработало, а поскольку это приносило плоды, стиль Ломбарди переняла вся остальная НФЛ: избегай ошибок, не облажайся, держись и не рискуй, ведь рано или поздно противник допустит ошибку, а тогда начнешь его мочить и, если хорошо отыграешь защиту, в каждом тайме по меньшей мере три раза попадешь за его тридцатиярдовую линию, а как только окажешься за ней, обязательно получи хотя бы три очка…
Замечательно. Кто может поспорить с такой стратегией матча? И следует помнить, что Ричард Никсон многие воскресенья в долгие и одинокие осенние вечера с 1962 по 1968 год часами разгуливал вдоль поля с Винсом Ломбарди на матчах "Грин-Бей Пэкерс".
Никсон по-прежнему говорит о Ломбарди так, словно тот вот-вот выскочит из-под какого-нибудь камня на газоне Белого дома. И Дон Шьюла, невзирая на явное отвращение к Никсону, перенял стиль футбола Ломбарди так эффективно, что "Дельфины" теперь одна из самых скучных команд в истории профессионального футбола.
Но остальные скучны не меньше. Если вам нужны доказательства, включите на уик-энд телевизор, когда по трем разным каналам показывают футбол, хоккей и баскетбол. С точки зрения чистого действа НФЛ – просто паточная ферма в сравнении с утонченными вывертами, когда тебя затягивает игра команды вроде "Монреаль Канадиенс" или "Бостон Селтикс".
Среди немногих отчетливых воспоминаний, какие остались у меня с той нудной недели в Хьюстоне, – приз, который отойдет команде-победителю в Большом воскресном матче. Вполне уместно он был назван в честь Винса Ломбарди: "Приз Ломбарди", и был это толстый серебряный кулак, вырастающий из глыбы черного гранита.
Изящества и стиля у приза было, как у плавучей льдины из Северной Атлантики. На боку основания имелась серебряная табличка с каким-то текстом про Винса Ломбарди и суперкубок. Но самое интересное в нем – слово, высеченное безо всякой очевидной или хотя бы эстетической причины, на верху черного гранитного основания:
"ДИСЦИПЛИНА".
Ну что тут скажешь?
Подозреваю, "Дельфины" 73-го будут для профессионального футбола все равно что "Янки" 64-го для бейсбола – последним цветком эры, чье время пришло и ушло. В длинной и неуклюжей, с пудовыми кулаками тени Винса Ломбарди мы будем жить еще многие, многие годы. Дух импровизации ушел.
Закончим ахинею на этом?
Почему бы и нет? Дальше пусть пишут спортивные комментаторы. А если сделается слишком уж не по себе, в запасе всегда остается забитый герычем номер семидолларового мотеля у волнореза в Галвестоне.
Rolling Stone, № 128, 15 февраля, 1973
ИСКУШЕНИЕ ЖАН-КЛОДА КИЛЛИ
Серый день в Бостоне. Кучи грязного снега вокруг аэропорта. Борт из Денвера прилетел точно по расписанию – перелет был короткий, всего на один коктейль, – а Жан-Клод Килли не явился меня встречать.
Но у выхода ошивался Билл Кардосо, блестел глазами через элегантные очки без оправы, всю дорогу до бара отпускал шуточки, мол, мне светит арест за наркотики. Жилеты-дубленки нынче в Бостоне не в моде.
– Но зато какие туфли! – сказал я, подчеркнуто опуская взгляд вниз.
Он хмыкнул.
– Мне видна только чертова цепочка. Если меня с тобой увидят, моя карьера под угрозой. У тебя в сумке что-нибудь нелегальное есть?
– Ничегошеньки. Нельзя летать самолетами с жетоном легиона "Кондор", если ты не абсолютно чист. Я даже не вооружен. Поэтому мне не по себе, а еще хочется выпить.
Я снял черные очки, чтобы поискать бар, но свет был слишком резким.
– А как же Килли? – спросил Билл. – Я думал, тебе полагалось с ним встретиться.
– Мне он сегодня не по зубам. Я десять дней гонялся за этим репортажем по всей стране: Чикаго, Денвер, Аспен, Солт-Лейк-сити, Сан-Вэлли, Балтимор. Сегодня Бостон, а завтра Нью-Гэмпшир. Сегодня вечером мне положено ехать с ними на автобусе компании "Хид Ски", но я не в силах. Не перенесу наемных придурков с подпирающими ребра записнушками. Давай выпьем, а потом я отверчусь от поездки.
Это казалось единственно разумным. Поэтому мы, объехав аэропорт, вошли в отель, где портье сказал, что парни "Хид Ски" собираются в номере 247. Так оно и было: человек тридцать столпились вокруг стола с пивом и хот-догами – совсем как на коктейльном приеме местной Ассоциации благодушных участковых. Присутствовали основные дилеры "Хид Ски" – предположительно со всей Новой Англии. И в самой их гуще, с видом усталым и мучительно неловким, – да, я едва глазам своим поверил, – но вот он: Жан-Клод Килли, величайший лыжник мира, в двадцать шесть лет ушедший на покой с олимпийским золотом, пригоршней золотых контрактов, личным менеджером и статусом знаменитости на трех континентах…
– Господи, это же Килли! – толкнув меня локтем, прошептал Кардосо.
Я не ожидал его тут найти. Что ему было делать в тусклой комнатенке без окон в недрах пластмассового мотеля? Я остановился на пороге… и в комнате повисла мертвая тишина.
Собравшиеся без слов уставились на меня, и Кардосо позже сказал, он думал, на нас вот-вот нападут.
Вечеринки я не ожидал. Я ожидал найти частный номер, где был бы либо "Бадд" Стэннер, директор "Хид" по маркетингу, либо Джек Роуз, их пиарщик. Но ни того ни другого там не было. Я узнал только Жан-Клода, а потому в гробовой тишине поплелся туда, где он стоял, то есть к столу с хот-догами. Мы пожали друг другу руки, вибрируя от дискомфорта в этой странной атмосфере. С Килли я никогда не мог разобрать, понимает ли он, почему в таких ситуациях мне за него неловко.