Если память мне не изменяет, незадолго до Олимпиады одна такая сделка просочилась в газеты, и проблему неуклюже разрешили спешным постановлением, мол, ни один победитель не должен упоминать или выставлять на показ свои лыжи (или какое-либо еще снаряжение) вовремя телеинтервью или фотосессий для прессы. До тех пор стандартной практикой для победителя любой крупной гонки было как можно лучше и чаще выставлять марку своих лыж. Это постановление причинило немало головной боли множеству лыжников в Гренобле, но не удовлетворило Эйвери Брандейджа. Его требование вернуть медали напомнило о Джиме Торпе, которого лишили всего завоеванного на Олимпийских играх 1912 года за то, что однажды играл за деньги в полупрофессиональном бейсбольном матче. Торп согласился на это безумие, вернул медали и остаток жизни провел с пятном "позора". Даже сейчас жуткий скандал с Олимпиадой – главная тема биографического очерка о Торпе в новой энциклопедии "Коламбия".
Но когда репортер из Montreal Star спросил Жан-Клода, что он думает о возвращении олимпийских медалей, тот ответил:
– Пусть Брандейдж сам сюда за ними приедет.
Это редкий проблеск "старого Жан-Клода" на публике. Его американский имидж обкорнан и приглажен, чтобы избежать как раз таких вспышек. "Шевроле" платит ему не за то, чтобы он говорил, что думает, но за то, чтобы он продавал машины, – а такого не добьешься, предлагая самодовольным старикам отвалить. Нельзя даже признавать, что французское правительство платило тебе, чтобы ты был лыжником, потому что так делается во Франции и большинстве других стран, и все, родившиеся после 1900 года, назовут это вполне естественным. Но когда продаешь "шевроле" в Америке, надо почитать мифы и умонастроения своего рынка: улыбаться как Горацио Олджер, воздавать должное отцу и матери, которые никогда не утрачивали веры в тебя и даже заложили свои слитки, когда настали тяжелые времена.
* * *
Любой, видевший, как мы покидали шоу Купа, неминуемо предположил бы, что Ж.-К. ходит с пятью или шестью охранниками. Я до сих пор не уверен, кто были остальные. Лен Роллер всегда был рядом, а еще враждебный, с колтунами в волосах гад, из того пиар-агентства "Шевроле", которое заправляло Автомобильным шоу, – он еще в начале отвел меня в сторонку, чтобы предупредить, что Роллер "тут только гость, а заправляю всем я". Роллер над инсинуациями посмеялся, сказав:
– Он только так думает.
Остальных даже не представили: они только открывали двери и возили нас туда-сюда. Это были крупные неуверенные в себе парни, крайне вежливые – на манер вооруженных служащих бензоколонки.
С Товарного рынка мы рванули по бесплатной трассе на автошоу – и тут до меня дошло: Амфитеатр Скотоводческого рынка. Огромная тачка везет меня по бесплатному шоссе, я слушаю дурацкие шутки, зажатый на заднем сиденье между Килли и Роллером. А ведь меня тащат прямиком на гребаную скотобойню, где мэр Дейли похоронил демократическую партию.
Я там бывал раньше и хорошо помню это место. Чикаго, этот вонючий зоопарк, эта злобно ухмыляющаяся, воняющая слезоточивым газом свалка старых автомобилей, а не город, элегантная гора валунов, монумент всей жестокости, глупости и продажности человеческого духа.
* * *
Массы явились глазеть на новые модели. Жан-Клод четко по часам исполняет свой номер: в час, в три, в пять, в семь, в девять. Четные часы – за О. Джей Симпсоном.
Баркер: Скажите, О. Джей, вы быстрее вон той машины?
О. Джей: Вон того обалденного "шевроле"? Не, мужик, эта штука – единственное, что быстрее меня… ха-ха…
Тем временем я сидел, развалясь на складном стуле возле экспоната "Килли", и, куря трубку, мрачно размышлял о призраках сего места, как вдруг передо мной оказались три мальчишки в рубашках "Басе Виджанс и Пендлтон".
– Вы Жан-Клод Килли? – спросил один.
– Ага.
– Что вы делаете?
"Ах ты, мелкая пустая башка, что, по-твоему, черт побери, я делаю?" Но ничего такого я не сказал, а задумался над вопросом.
– Ну, – наконец, протянул я, – просто сижу, курю марихуану. – Я поднял повыше трубку. – Я от нее так на лыжах гоняю.
Глаза у них выпучились – ну впрямь незрелые грейпфруты. Они смотрели и смотрели, наверное, ждали смешка, а после попятились. Пять минут спустя они все еще пялились на меня, прикорнув в двадцати футах за небесно-голубым "Шевроле Z-28" на медленно крутящемся постаменте-вертушке. Помахав им трубкой, я улыбнулся как Губерт Хамфри… но они в ответ не помахали.
Номер Килли на автошоу сочетал раздачу автографов с интервью, вопросы задавали Роллер и серебряная блондинка в прорезиненных брюках-стрейтч. Ребята из "Шевроле" соорудили подиум из фанеры рядом с "Z-28", – все твердили, дескать, она новая и "спецмодель", но выглядела она как любая другая "камаро" с багажником для лыж "Хид Ски" на крыше.
Неподалеку, на другой платформе, О. Джей Симпсон отвечал на вопросы якобы экспромтом фигуристой негритяночки, опять же в узких лыжных брючках. Выступления были раздельными, если не считать тех моментов, когда вдруг напирала толпа, и тогда черной модели приходилось брать интервью у Килли. Блондинку к О. Джею никогда не приставляли – во всяком случае, при мне. Особого значения это не имеет, разве что как мелкое доказательство, что имиджмейкеры "шевроле" все еще считают расизм полезным для бизнеса, особенно в Чикаго.
По пути на шоу Роллер натаскивал Жан-Клода на последовательность вопросов-ответов:
– Значит, так. Потом я скажу: "Видишь интересную с виду машину вон там, Жан-Клод, можешь нам что-нибудь про нее рассказать? А ты на это ответишь… что?
Ж.-К.: О да, это моя машина, новая "Z-28". У нее сиденья из австрийских лыжных свитеров. Видел мои особые номера, "ЖКК".
Роллер: Молодец. Главное говорить спонтанно.
Ж.-К. (недоуменно): Спон-кран-но?
Роллер (с ухмылкой): Не волнуйся, ты справишься,
И он справился. Подача Килли была очень сдержанной -в отличие от О. Джей Симпсона, чья манера продавать так же элегантна, как "дать по газам". О. Джей от происходящего без ума. Грохочущей самоуверенностью он походит на Альфреда Э. Ноймана в роли негра или Рэпа Брауна, продающего арбузы на Сельскохозяйственной ярмарке Миссисипи. Мозги у О. Джея устроены просто: Бог так долго был на его стороне, что ему и в голову не приходит, что продавать "шевроле" чуть менее свято, чем провести тач-даун. Как Фрэнк Гиффорд, чье место он наконец занял в защите Университета Южной Каролины, он понимает, что футбол лишь начало его карьеры на телевидении. О. Джей – Черный Капиталист в самом полном смысле слова: деловая сметка у него такая крепкая, что свой цвет кожи он рассматривает как очередной фактор продаж, естественный доступ на Чернокожий рынок, где беляночка вроде Килли был бы обречен с самого начала.
В "ремесле торговли" есть люди, не способные понять, почему пиарщики "Шевроле" считают Килли не менее ценным – с точки зрения имиджа, – чем такой эффектный американский фольклорный герой, как О. Джей Симпсон.
– Что на них нашло, когда они подписали этого типа на триста кусков в год? – бормотал видный "автожурналист", глядя, как выступает в воскресенье Килли.
Я тоже удивленно покачал головой, вспоминая совиную уверенность ДеЛориана на утренней пресс-конференции. Потом посмотрел на окружившую Килли толпу. Там были белые и явно платежеспособные мужчины под тридцать: как раз такие могут себе позволить покупать и лыжи, и новые машины в рассрочку. О. Джей привлекал больше народу, но большинству его фанатов было лет двенадцать. Две трети из них были черными, и многие походили на беглецов из списка должников кредитного бюро.
Десять лет назад, незадолго до большого гольф-бума, Марк Мак-Кормак подписался управлять делами Арнольда Палмера. По той же причине сейчас он поставил на Килли. Лыжи – уже не эзотеричное развлечение для богатых бездельников, а фантастически популярный зимний вид спорта для любого, кому по карману выложить пятьсот долларов за снаряжение. Пять лет назад цифра была втрое выше плюс еще около тысячи за неделю в Стоу-Маунтин или Сан-Вэлли, но сейчас с появлением машин для снега "лыжным городом" стал даже Чаттануга. Средний Запад усыпан ледяными "будничными" слаломными холмами, подсвеченными как миниатюрные поля для гольфа эпохи Эйзенхауэра.
Истоки лыжного бума исключительно экономического порядка, а еще связаны с привлекательностью самого спорта – никакой бредовой шумихи или дешевеньких рекламных кампаний. Денежный бум 60-х породил бойкий средний класс, у которого было достаточно свободного времени, а потому спрос на такую роскошь, как гольф-клубы, яхты и лыжи, вырос экспоненциально. Задним числом даже удивительно, почему люди вроде Мак-Кормака так мешкали ухватиться за золотую жилу. Или, может, дело было в отсутствии героев-лыжников. Ну хоть кто-нибудь помнит, кто выиграл зимнюю олимпиаду 64-го? Именно известность Жан-Клода Килли (модного слаломщика в 1966-м и героя прессы в 67-м и 68-м) внезапно наделила лыжи имиджем. Олимпиада 68-го сделала из Жан-Клода эдакого обходительного Джо Неймета, "жизнелюбивого француза" со стилем стремительного маверика и характером парижского бармена.
Результат неизбежен: сверхдорогой французский импорт, скроенный строго под развивающийся рынок развлечений США, под тех, кто внезапно обнаружил, что может позволить себе "порше", "мерседесы" и "ягуары"… а не только MG и "фольксвагены".
Но никаких "фордов" и "шевроле". "Детройтское железо" в эту лигу не попало, главным образом потому, что в рядах верхушки американской автопромышленности нет места для таких менеджеров, кто понимает, почему человек, которому по карману "кадиллак", купит "порше": не может быть статусной машина всего за десять тысяч, у которой нет заднего сиденья, а капот всего пять футов длиной.