Она ничего не ответила.
Наконец я взглянул на нее. Легонько ударил себя кулаком в грудь.
- Больно, - сказал я. - Но эту боль надо лелеять… до конца.
Она с неохотой кивнула.
Мы оба хранили молчание.
Наконец я нарушил его.
- Так что скажи Авигее. Дай ей знать, что Иасон сватался к ней. Иасон сходит по ней с ума, и я должен признать, жизнь с Иасоном никогда не покажется пресной.
Она улыбнулась. Снова поцеловала меня и оперлась на мое плечо, когда поднималась, чтобы уйти.
Вошел Иаков. Он сделал себе подушку из сложенной накидки и устроился на ночлег у стены.
Я смотрел на краснеющие угли.
- Сколько еще, Господи? - шептал я. - Сколько еще?
Глава 8
На самом деле, по Иасону в Назарете вздыхали все девушки - как и полагалось, втайне. И никогда это не казалось более очевидным, чем в следующий вечер, когда все жители обезумели и ринулись в синагогу. Мужчины, женщины, дети заняли скамьи, теснились в проходах, жались друг к другу на полу у ног рабби и других старейшин.
Как только стемнело, сигнальные огни передали в Галилею новость, которая уже успела распространиться по всей Иудее. Люди Понтия Пилата в самом деле внесли свои знамена в Святой город и отказываются, несмотря на протесты разъяренных жителей, их убрать.
Снова и снова трубил бараний рог.
Протискиваясь и толкаясь, мы заняли свои места как можно ближе к Иосифу. Иаков старался успокоить сыновей - Менахема, Исаака и Шаби. Все мои племянники были здесь, все мои родичи - казалось, здесь собрались все жители Назарета, и даже тех, кто не мог ходить, принесли на плечах сыновья и внуки. Даже Старого Шеребию, который уже ничего не слышал.
Авигея, Молчаливая Ханна и мои тетки уже сидели среда взволнованных, но хранящих молчание женщин.
Когда Иасон выдвинулся вперед, чтобы в подробностях сообщить новость, я увидел, что Авигея смотрит на него с таким же вниманием, как и остальные.
Иасон поднялся и встал на скамью рядом с сидящими стариками.
Как он был великолепен в своих повседневных белых одеждах с голубыми кисточками, в белоснежной накидке на плечах. Ни один учитель в Соломоновом притворе никогда не выглядел более внушительно или хотя бы так же изысканно.
- Сколько лет, - воскликнул Иасон, - прошло с тех пор, как Тиберий Цезарь изгнал из Рима всю еврейскую общину?
Собравшиеся зашумели, даже женщины кричали что-то, но все умолкли, как только Иасон снова взял слово.
- И вот теперь, насколько нам известно, всадник Сеян правит миром от имени этого бессердечного императора, собственный сын которого, Друз, был убит Сеяном!
Рабби сейчас же поднялся, требуя, чтобы он замолчал. Все мы закачали головами. Подобные слова было опасно произносить даже в самых отдаленных уголках империи. И неважно, что все разделяли это мнение. Старейшины хором потребовали, чтобы Иасон не упоминал об этом. Иосиф сурово погрозил ему, чтобы он замолчал.
- Вести об этих знаменах в Святом городе уже дошли до Тиберия Цезаря, - закричал рабби. - Конечно дошли! Неужели вы думаете, что первосвященник Иосиф Каиафа просто стоит и смотрит на такое богохульство? Думаете, Ирод Антипа ничего не делает? И вы прекрасно знаете - все вы, - что императору не нужны беспорядки ни здесь, ни в других частях империи. Император отдаст приказ, как уже делал это раньше. Знамена будут убраны. У Понтия Пилата не останется иного выбора!
Иосиф и другие старейшины решительно выражали согласие. Глаза молодых мужчин и женщин были прикованы к Иасону. Но он просто слушал, всем своим видом выражая недовольство. Потом отрицательно покачал головой. Нет.
Снова послышалось бормотание, и вдруг раздались крики.
- Терпение - вот что требуется от нас теперь, - провозгласил Иосиф, и люди зашикали на тех, кто мешал им слушать.
Иосиф был единственным из старейшин, кто взял слово. Но это было бесполезно.
Голос Иасона вознесся, резкий и насмешливый, над гомоном толпы.
- Но что, если император никогда не узнает последние новости? - вопросил он. - Почему мы так уверены, что этот Сеян, который презирает наш народ и всегда презирал, не перехватит сообщение? И император так никогда и не узнает о том, что происходит?
Дружные крики становились все громче.
Менахем, старший сын Иакова, вскочил с места.
- Говорю вам, мы пойдем в Кесарию - все мы, как один человек, - и потребуем, чтобы прокуратор приказал вынести знамена из города!
Глаза Иасона загорелись, он притянул Менахема к себе.
- Я запрещаю тебе идти! - крикнул Иаков.
Остальные мужчины его возраста тоже изо всех сил старались остановить юнцов, которые, казалось, готовы были тут же покинуть собрание.
Поднялся мой дядя Клеопа.
- Молчите, вы, обезумевшие бунтовщики! - рявкнул он.
И остался стоять рядом со старейшинами.
- Что каждый из вас знает об этом? - спросил он, по очереди указывая на Менахема, Шаби, Иасона и других, поворачиваясь при этом к каждому. - Скажите мне, что вы знаете о римских легионах, идущих сюда маршем из Сирии? Что вы видели за свою до смешного короткую жизнь? Вы, пустоголовые дети?
Он сверкнул глазами на Иасона.
Потом вскарабкался на скамью, даже не протянув руки, чтобы ему помогли, оттолкнул Иасона в сторону, едва не сбросив его вниз.
Клеопа не входил в число старейшин. Он был моложе самого младшего из стариков, его зятя Иосифа. Однако у Клеопы были совершенно седые волосы, обрамлявшие суровое лицо, властный голос юношеского тембра и авторитет учителя.
- Ответь-ка мне, - потребовал Клеопа, - сколько раз ты, Менахем бар Иаков, видел в Галилее римских солдат? Ага! А кто их видел? Ты? Ты?.. Может, ты?
- Расскажи им, - попросил рабби Клеопу, - потому что они не знают. А тот, кто не знает, точно не может помнить.
Молодые люди пришли в ярость, они кричали, что прекрасно знают, что надо делать, - и кричали один другого громче.
Клеопа возвысил голос сильнее, чем я когда-либо слышал. Он выдал им образчик ораторского искусства, к каким мы привыкли у себя дома.
- Уж не думаете ли вы, что этот самый Сеян, которого вы так ненавидите, - громыхал он, - не двинется с места, чтобы остановить волнения в Иудее? Ему не нужны волнения. Он хочет власти, и она нужна ему в Риме, а беспорядки на востоке империи не нужны. Вот что я вам скажу: пусть у него будет эта власть! Иудеи давно уже вернулись в Рим. Иудеи благополучно живут во всех городах мира, от Рима до Вавилона. Но что вы знаете о том, как был достигнут этот мир, вы, которые очертя голову хотят наброситься на римскую стражу в Кесарии?
- Мы знаем, что мы - иудеи, вот что мы знаем, - заявил Менахем.
Иаков хотел ударить его, но сдержался.
Моя мать, сидевшая по другую сторону от прохода, закрыла глаза и склонила голову. Авигея широко раскрытыми глазами смотрела на Иасона, который стоял, скрестив руки, словно судья, исполняющий свои обязанности, и холодно смотрел на старейшин.
- Какую историю ты хочешь нам рассказать? - спросил Иасон, глядя на Клеопу, стоявшего с ним бок о бок. - Ты хочешь сказать, что мы десятилетиями мирно жили при Августе? Это мы знаем. Ты хочешь сказать, что у нас не было войн при Тиберии? Это мы тоже знаем. Ты хочешь сказать, что римляне терпимо относятся к нашим законам? Мы знаем и это. Но еще мы знаем о знаменах с изображением Тиберия, которые сейчас висят в Святом городе, с самого утра. И мы знаем, что первосвященник Иосиф Каиафа не приказал их снять. Точно так же, как и Ирод Антипа. Почему не были сняты знамена? Я тебе скажу почему. Сила - это единственное, что этот новый правитель, Понтий Пилат, понимает. Он послан сюда разбойником, он состоит в союзе с разбойником, и кто из нас не знал, что подобное может случиться?
Поднялся оглушительный рев. Здание сотрясалось, точно гигантский барабан. Даже женщин охватило волнение. Авигея жалась к моей матери, с изумлением глядя на Иасона. А Молчаливая Ханна, взгляд которой все еще туманился от боли, глядела на него с затаенным восторгом.
- Тишина! - крикнул Клеопа.
Он выкрикивал это снова и снова и топал по скамье, пока шум не стих.
- Все не так, как ты говоришь, кроме того, какая нам разница, что это за человек? Мы не разбойники. - Он обеими руками ударил себя в грудь. - Насилие не наш язык! Пусть это будет язык этого безрассудного правителя и его приспешников, но мы говорим на другом языке, и всегда говорили. Если ты думаешь, что легионы не придут из Сирии и не утыкают нашу землю крестами уже через месяц, ты ничего не знаешь. Посмотри на своих отцов. Посмотри на дедов! Неужели ты больший приверженец закона, чем они?
Он указывал рукой, говоря. Он указал на Иакова. Указал на меня. Указал на Иосифа.
- Мы помним тот год, когда был свергнут Ирод Архелай, - сказал Клеопа. - Десять лет он правил, а потом его вынудили отказаться от власти. И что случилось в стране, когда император пошел на этот шаг ради нас? Я скажу тебе, что случилось. Иуда Галилеянин с фарисеем-заговорщиком подняли восстание в наших горах, и в Иудее, Галилее и Самарии начались убийства и пожары, грабежи и бунты! И мы, кто уже видел это раньше - точно такие же беспорядки после смерти старого Ирода, мы увидели это снова: волна накатывала за волной, словно огонь в сухом поле, когда языки пламени слизывают траву. И римляне пришли, как они приходят всегда, и кресты выстроились вдоль дорог, и идти по ним означало идти среди воплей и стонов умирающих.
Тишина. Даже Иасон смотрел на Клеопу молча.