Все тот же целеустремленный нос, все тот же стальной взгляд, все те же бледные арийские космы, волевым усилием собранные в пучок. В университете лицо Дарьи было несколько размытым (скорее всего от жизненной неопределенности), но теперь приобрело стервозную законченность.
— Похоже, ты становишься стервой, — констатировала я, целуя ее в жесткую, отстраненно-московскую щеку.
— Уже стала, — хохотнула она и отобрала у меня сумку. — Это же Москва, а не благословенный Крыжополь. Как твой дервиш? Взорвал Париж?
— Почти. — Я снова пригорюнилась. — Мы развелись на прошлой неделе.
— Ушел от тебя к богатой старухе, ясно. А ты все подштанники кроишь?
— Крою, — призналась я. — И не только подштанники.
— Ну, и стоило для этого журфак кончать? Вопрос был риторическим, и я промолчала. Мы промахнули очумевший от людской толпы Ленинградский и оказались на площади трех вокзалов.
— Москва! — Я полной грудью вдохнула основательно подзабытый столичный воздух. — Москва!
— Москва, чтоб ей пусто было, — согласилась Дарья. — Москва, чтоб ей ни дна ни покрышки. Пот и кровь, девочка моя, пот и кровь. А мест под солнцем не так много.
— Не так много, это точно. Мне — не хватило. Я сделала шаг в сторону распаренного метро, но Дарья ловко ухватила меня за руку.
— Не сюда, — шепнула она и, вынув из кармана ключи, поболтала ими перед моим носом. — Тарантас подан, мэм.
Тарантасом оказалась вполне приличная “Мазда”, терпеливо ожидавшая нас у обочины. Респектабельную физиономию “Мазды” заметно портили подбитая фара и вывороченное левое крыло, но все равно: Дарья-автомобилистка — это было здорово!
— Твоя?
— А ты как думаешь?
— Думаю, что свое место под солнцем ты отвоевала. — Уметь радоваться успехам других было единственным ремеслом, которому я научилась. Если, конечно, не считать обметку петель с последующей их оверложкой. — Гоняешь как сумасшедшая, признавайся!
— В основном стою в пробках. Это же…
— ..Москва! — в который раз с благоговением произнесла я.
— Вот именно.
— А вмятины откуда? — Я осторожно коснулась нагревшегося на июльском солнце капота. — Попала в аварию?
— Объясняю еще раз: пробки. — Дарья плюхнулась на водительское сиденье и жестом пригласила меня последовать ее примеру. — Нервы не выдерживают. Начинаю ерзать и толкаться в общей очереди. Ты же знаешь, как я их ненавижу — очереди.
— Может быть, имеет смысл снова пересесть на метро?
— Исключено. Вот что, мне нужно заехать в редакцию. Много времени это не займет, а потом я буду в полном твоем распоряжении. Ты не возражаешь?
Как я могла возражать?
— Ты по-прежнему в “Квартале”? — спросила я, когда мы остановились на первом светофоре.
Бесхитростный журнальчик для домохозяек “Квартал” был местом последней дислокации моей амбициозной и шумной, как Ниагарский водопад, подруги.
Губы Дарьи выгнулись в презрительной улыбке, и я сразу же поняла, что “Квартал” оставлен. Покинут. Брошен на произвол судьбы. Забыт, как страшный сон. Как газета в метро. Как малотиражка завода железобетонных изделий.
— С ума сошла! Я теперь в “Роад Муви”! Это прозвучало, как: “Я вышла замуж за Майкла Дугласа, а свидетелями со стороны жениха были Сильвестр Сталлоне, Микки-Маус и Дональд Дак”. Против утки, мыши и примкнувшего к ним жеребчика Сильвестра я не имела ровным счетом ничего, а вот Майкл Дуглас вызывал во мне гораздо меньше симпатий. И к тому же был тривиально женат.
— Что это еще за “Роад Муви”? Дарья даже бросила руль.
— А ты не знаешь? — недоверчиво спросила она.
— Понятия не имею.
Лучше бы я этого не говорила.
— Ты, я смотрю, совсем очумела за своей швейной машинкой! От рук отбилась! Это же самый продвинутый журнал на сегодняшний день. Искусство, литература, театр, кинематограф.