- Я никогда больше не скажу такого, - горячо заверил он.
Они повернули за угол аллеи.
- Я бы мог почти желать, Маргарет… - Он остановился и замешкался.
Эта запинка была так необычна для красноречивого юриста, что Маргарет взглянула на него в легком недоумении. Но через мгновение - она даже не могла сказать почему - ей захотелось вернуться назад к матери и отцу, куда угодно, только бы подальше от него, так как она была уверена, что он собирается сказать нечто, на что она не знала, как ответить. В следующее мгновение ее гордость, опора во всех жизненных испытаниях, поборола неуместное смятение. Разумеется, она сумела бы ответить так, как следует. С ее стороны было бы постыдной слабостью избегать его слов, как будто у нее не хватит сил ответить, как подобает девушке с чувством собственного достоинства.
- Маргарет, - сказал он, захватив ее врасплох и внезапно завладев ее рукой, так что она была вынуждена стоять смирно и слушать, презирая себя за трепетание сердца. - Маргарет, я бы хотел, чтобы вы не любили Хелстон так сильно, не казались такой совершенно спокойной и счастливой здесь. Все эти три месяца я надеялся, что вы скучаете по Лондону, по лондонским друзьям, пусть немного, но достаточно, чтобы заставить вас выслушать более любезно, - (все это время она тихо, но настойчиво стремилась высвободить свою руку), - того, кто не может предложить много, это правда, ничего, кроме планов на будущее, но того, кто любит вас, Маргарет, едва ли не вопреки себе. Маргарет, я так сильно напугал вас? Скажите! - Он увидел, что губы ее дрожат, как будто она собиралась плакать.
Она собрала все силы, чтобы успокоиться, и заговорила не раньше, чем уверилась, что справится со своим голосом, и тогда произнесла:
- Я поражена. Я не знала, что вы мною интересуетесь. Я всегда думала о вас как о друге, и, пожалуй, я бы предпочла и дальше так о вас думать. Мне не нравится, когда со мной говорят так, как вы сейчас. Я не могу сказать вам того, что вы хотите услышать, и все же я буду очень сожалеть, если я огорчила вас.
- Маргарет, - сказал он, глядя ей в глаза, встретившись с ее открытым прямым взглядом, выражающим наивысшую степень доверия и нежелание причинить боль.
"Вы, - хотел спросить он, - любите кого-то другого?" Но ему показалось, что этот вопрос оскорбил бы чистую безмятежность ее взгляда.
- Простите меня, я был слишком нетерпеливым. Я наказан. Только позвольте мне надеяться. Дайте мне хотя бы слабое утешение, сказав, что вы никогда не встречали того, кого вы могли бы… - Снова пауза. Он не смог закончить свое предложение.
Маргарет в мыслях горько упрекнула себя за то, что послужила причиной его страданий.
- Ах! Если бы эта фантазия никогда не приходила вам в голову! Было так приятно считать вас другом.
- Но я могу надеяться или нет, Маргарет, что когда-нибудь вы подумаете обо мне как о возлюбленном? Не сейчас, я понимаю, не стоит спешить, но когда-нибудь…
Маргарет молчала минуту или две, пытаясь понять собственное сердце, прежде чем ответить. Потом она сказала:
- Я никогда не думала о вас иначе как о друге. Мне нравится считать вас другом, но я уверена, я никогда не смогла бы думать о вас как-то иначе. Умоляю, давайте оба забудем весь этот, - ("неприятный", собиралась сказать она, но вовремя остановилась), - разговор.
Он помолчал, прежде чем ответить. Потом со своей привычной холодностью сказал:
- Разумеется, раз ваши чувства так определенны и коль скоро этот разговор был явно неприятен вам, лучше об этом не вспоминать. Это очень хорошо в теории - забыть то, что причинило боль, но для меня будет трудно выполнить обещанное.
- Вы рассержены, - сказала она печально, - как мне помочь?
Говоря это, она выглядела на самом деле такой опечаленной, что он мгновение боролся со своим действительным разочарованием, но потом ответил более бодро, но все еще с некоторым усилием:
- Примите во внимание разочарование не только влюбленного, Маргарет, но и человека, обычно не показывающего своих чувств - осторожного, светского, как меня многие называют, выбитого из своего обычного состояния силой страсти. Хорошо, мы больше не будем возвращаться к этому. Я буду вынужден утешаться презрением к собственной глупости. Еще не добившийся признания адвокат подумал о браке!
Маргарет не знала, что на это ответить. Сам тон разговора раздражал ее. Казалось, стоит ей возразить, и оживут все разногласия, которые отталкивали ее от него, хотя он был самым приятным мужчиной, самым сердечным другом, единственным человеком, который понимал ее в доме на Харли-стрит. К счастью, они, сделав круг по саду, внезапно столкнулись с мистером Хейлом. Он еще не покончил с грушей, с которой снимал тонкую, как фольга, полоску кожуры и наслаждался этим в своей неторопливой манере. Это походило на историю про восточного короля, который по велению волшебника окунул лицо в воду, а когда поднял голову, то оказалось, что прошло много лет и все вокруг изменилось. Маргарет была потрясена и не могла успокоиться настолько, чтобы присоединиться к разговору между отцом и мистером Ленноксом. Она только ожидала, когда же мистер Леннокс уйдет, чтобы она смогла прийти в себя и обдумать все, что случилось за последние четверть часа. Он и сам страстно желал уехать. Но несколько минут разговора, пустого и беззаботного, были жертвой, которую он должен был принести своему уязвленному самолюбию - или самоуважению. Он изредка поглядывал на ее печальное и задумчивое лицо.
"Я не так безразличен ей, как она считает, - подумал он про себя. - Я сохраню надежду".
И он невозмутимо, но с отчетливым сарказмом заговорил о жизни в Лондоне, о жизни в деревне, словно признавая существование своего второго, равнодушного и насмешливого "я" и одновременно опасаясь собственной насмешки. Мистер Хейл был озадачен. Его гость отличался от того человека, с которым он виделся на свадебном приеме и сегодня за обедом. Более безразличный, более искушенный, более мирской человек, в чем-то даже неприятный мистеру Хейлу. Все трое почувствовали облегчение, когда мистер Леннокс сказал, что должен отправляться немедленно, чтобы успеть на пятичасовой поезд. Они прошли в дом поискать миссис Хейл и попрощаться с ней. В последний момент Генри Леннокс-настоящий сумел одолеть своего двойника:
- Маргарет, не презирайте меня. У меня есть сердце, вопреки этому недостойному тону. Это подтверждается тем, что я люблю вас даже больше, чем раньше, - если только я не ненавижу вас - за то презрение, с которым вы слушали меня последние полчаса. До свидания, Маргарет… Маргарет!
ГЛАВА IV
СОМНЕНИЯ И ТРУДНОСТИ
Забрось меня на какой-нибудь пустынный берег,
Где я могу найти
Только след печального кораблекрушения,
Но, если ты со мной, пускай бушует море,
Я не молю о более мирной и спокойной доле.Хабингтон
Он уехал. Дом закрыли на ночь. Нет больше глубоких голубых небес, нет янтарной и багряной листвы. Маргарет поднялась переодеться к чаю, найдя Диксон, утомленную этим суматошным днем. Диксон лишь несколько раз небрежно провела щеткой по волосам молодой хозяйки, оправдываясь тем, что ей надобно срочно пойти к миссис Хейл. Теперь Маргарет ожидала в гостиной, пока мать спустится вниз. Она сидела одна у камина, не зажигая свечей на столе, вспоминая прошедший день, счастливый поход на этюды, радостный, приятный обед и мучительную злосчастную прогулку в саду.
Как же отличаются мужчины от женщин! Вот она сидит, расстроенная и несчастная из-за того, что ее внутренний голос не подсказал ей ничего, кроме отказа. Тогда как он, получив отказ на самое искреннее, самое святое чаяние в своей жизни, вскоре смог беседовать как ни в чем не бывало, как будто его интересовали только дела и прочие темы, о которых говорят в хорошем доме и в приятном обществе. О боже! Как она могла бы любить его, если бы он был другим, если бы не эта его двойственность, которую она постоянно ощущала. Потом ей пришло в голову, что его несерьезность могла быть напускной, чтобы скрыть горечь разочарования, которое оставило бы след и в ее собственном сердце, если бы она любила, а ей отказали.
Ее мать спустилась в комнату прежде, чем вихрь мыслей приобрел какое-то подобие порядка. Маргарет отогнала воспоминания о том, что было сделано и сказано в этот день, и превратилась в сочувствующего слушателя: она выслушала рассказ о жалобах Диксон на то, что гладильщица опять сожгла одеяло, а Сьюзан Лайтфут видели в шляпке с искусственными цветами, чем она окончательно подтвердила, что является пустой и легкомысленной особой. Мистер Хейл потягивал свой чай молча, весь во власти своих невеселых мыслей. Маргарет недоумевала, как ее отец и мать могли быть такими забывчивыми, такими равнодушными: за весь вечер они ни разу не вспомнили о мистере Ленноксе. Она забыла, что он не делал им предложения.
После чая мистер Хейл поднялся и стоял, опираясь локтем на камин, склонив голову на руку, размышляя над чем-то, и время от времени глубоко вздыхал. Миссис Хейл вышла обсудить с Диксон сбор зимней одежды для бедных. Маргарет занялась рукоделием своей матери, вздрагивая при мысли об этом длинном вечере и желая, чтобы он побыстрее закончился и можно было уйти к себе и тщательно обдумать события этого дня.
- Маргарет! - сказал мистер Хейл наконец с таким отчаянием в голосе, что девушка вздрогнула. - Этот гобелен так необходимо закончить прямо сейчас? Я имею в виду, не могла бы ты оставить его и пройти со мной в кабинет? Мне нужно поговорить с тобой о чем-то очень важном для нас всех.