Вдвоем опрокинули возок - старшой вниз покатился. Не успел проснуться, как оказался на том свете, стукнувшись виском о каменное острие.
- Беда-а-а! Старшой убился-я-а! - заблажил Малафей, упреждая взглядом Пикана.
Казаки в заднем возке встряхнулись, продрали глаза. Остановив лошадей, подскочили к Малафею:
- Пошто выпал? Как?
- Понесли кони… опрокинули. Я как раз погреться выскочил. Догоняю - он уж туда полетел… - утирая лукавые слезы, частил Малафей.
- Выскочил… смотрел бы в оба, - упрекнул его рыжий казак дюжий. - Эдак мы всех порастеряем.
- Старообрядец-то пошто развязан? - спросил другой казак, сутулый и долгий, ощупав Пикана недоверчивым взглядом.
- Ефим Егорыч старушонку нести велел - совсем сомлела, - нашелся Малафей. А слезы из полуприкрытых, все схватывающих глаз сыпались, сыпались.
Потаповна крестилась, беззвучно шевелила губами, молясь за убиенного. Пикан водил сумрачными бровями, хрипло прокашливался. Просиверило в пути. Как бы не обезножеть.
- Ну ты! Хайло-то свое притвори! - начальственно прикрикнул Малафей, моргнув староверу.
Все решили: быть Малафею старшим. К тому жив службу всех раньше поверстан. Он поупрямился для вида, потом как бы нехотя уступил:
- Ну, коль выбрали - не пожалеете. Тулупчик по очереди носить станем. Щас твой черед, Орефий. Надень.
Казак, сутулый, подозрительный, сразу обмяк, тулуп принял без возражений. Если и заподозрил что - смолчит. Да и Малафей непрост. У него на всякую рыбку приманка.
- За Ефим Егорычем-то кому лезть? - обвел товарищей взглядом, остановился на Орефий, сразу потерявшем в росте. Казаки молчали. Кому головы своей не жаль? Спуск гибельный.
- Тело-то надо земле предать. Крещен был покойничек-то… - настаивал Малафей, давя взглядом Орефия. Стра-ашно! А прикажет старшой - полезешь. "Не на меня бы выбор пал…" - думал каждый.
- Я добуду кобеля вашего, - пробурчал Пикан. Все облегченно вздохнули. Потаповна ахнула: "Мыслимо ли: сам смерть себе выбрал. Разобьется - следом за ним прыгну". Отговаривать мужа не стала. Знала: бесполезно. Срастив двое вожжей, верхний конец Пикан подал старшому:
- Сам выберусь, ежели господь не попустит. Убиенного примете.
- Убиенного? - опять прицепился Орефий. - Кто ж его убил?
- Рука господня, - коротко отозвался Пикан и полез. Спускался ловко, расчетливо, пальцы отыскивали в скалах незаметные глазу щели, нащупывали зацепки. Добравшись до карниза, сделал передышку.
- Эй, пошевеливайся там! - торопил Малафей.
- Скоро надо - лезь сам, - огрызнулся Пикан, не двигаясь. "Вот жил человек, - думал о покойнике, - злобствовал. Кто добрым словом теперь помянет?"
- Выберешься - ребра посчитаю, - падает сверху неискренняя Малафеева угроза. Пикан слышит ее и не слышит. Нужно запомнить спуск, чтобы потом тем же путем взобраться. В двух местах скала, как лысина. Не за что зацепиться. Э, чего там раздумывать! Господь не оставит. И - снова шаг за шагом, изо всех сил удерживая отяжелевшее тело, спускался по снежнику. Скала сверху казалась гладкой. На его счастье, и в ней оказались выщербинки, хоть и непрочно, да все-таки впился ногтями, завис, нащупывая правой ногою выступ. Выступа не было, а силы кончились: шесть с половиной пудов держались на кончиках пальцев. От нечеловеческого напряжения заныли ногти, отлила кровь. Прижавшись к скале, еще мгновение заставил удержаться себя, но сорвался и полетел вниз. "Ну вот, все", - подумал отрешенно. А руки непроизвольно шарили по холодному камню.
Кончину свою иной видел. Мнилось, дома умрет. Отпоют по обычаю, положат рядом с родителями и станут приходить на кладбище дети, потом внуки. Сядут в родительский день у могилы, хлебнув кутьи, заведут с покойным беседу, покаются во грехах и задумаются, быть может, о своем неизбежном конце. Им жить еще, маяться, а Пиканова смерть - вот она…
- О-ох! - правая ладонь с налету наделась на каменное острие. Камень вошел в нее, как в масло. Больно-то как! И опереться не на что. Левой рукою уцепившись за основание проколовшего руку камня, снова зашарил ногами. Слава богу, хоть слабая, но отыскалась опора! Поставил прочней правую ногу, потом и левую. Закрыв глаза, собрался с духом, ударил по правой, пронзенной скалой, руке. На мгновение померкло от дикой боли сознание. На гранитных зазубринах остались куски мяса. Из рваной раны хлынула кровь.
- Потаповна! - позвал хрипло. Зов слабый, но старушка услышала. Поняв, в чем дело, оторвала подол от исподницы, сдернула с шеи гайтан и все вместе бросила вниз.
- Перетяни потуже, Иванушко!
Пока он, постанывая и болезненно морщась, перевязывался, Потаповна шептала таинственный наговор. Казаки не без сочувствия следили за отчаянным старообрядцем, бросившим вызов судьбе, почтительно взглядывали на Потаповну, в столь трудный момент выказавшую необычайное присутствие духа.
- Кровь-то как, льется? - прочитав заговор, спросила она.
- Остановилась, спаси тя Христос, - отозвался Пикан, упрекнув себя: "Что ж я веревкой-то не обвязался?" - видно, билась мыслишка: рухнет вниз со скалы и - насмерть. Все страшное, что с ним происходит, кончится разом.
Осудив себя строго, подошел к уже остывшему трупу, заглянул в распяленные в ужасе глаза: "Мне смерти желал… сам раньше помер. Я смерти не страшусь. Тебе страшно. Без покаяния помер-то, аки пес. Ну, ответишь, когда предстанешь перед Спасителем. Глупой, глупой! Возомнил себя вечным…"
Обвязав труп веревкой, прислонил к скале, крикнул:
- Тяните!
Потянули - убитый опрокинулся, повис вниз головой.
- Эй вы! Ослепли? Вверх ногами тянете.
- Теперь положено: вперед ногами, - равнодушно отозвался Малафей, дав знак товарищам: "Тяните скорее!" Вытащив покойника, кинули веревку Пикану: - Привязывайся!
- Тут я останусь, - глухо отозвался Пикан.
- Совсем, что ли? Околеешь ведь! - не поверили вверху. Потом спросили: - А старушонку куда?
- Ко мне спустите.
- Спустим… без веревки, - пригрозили раздраженно. - Костей не соберешь.
Думали, куражится; посидит - сам наверх запросится. А он пристроился на карнизе и как будто задремал. Отчего бы и не подремать там, за ветром-то! Наверху ветер бил без жалости, забрасывал колючим снегом. Ждать надоело. Снова напомнили:
- Не насиделся ишо?
- Сказал, тут остаюсь.
- Нам-то как быть? В Тобольск велено тебя доставить.
- Убился бы - здесь бросили бы?
- Не убился же. Живой на нашу беду.
- Скажите там: мол, со скалы сорвался.
- Дак не сорвался же, - настаивал Малафей. - Вылезай, хоть накормим досыта.
- Потаповну в сани посадите? - решил уступить Пикан.
- Ладно, - пообещал Малафей, - посадим. Весу-то в ней меньше, чем в мухе.
Выбрался. Казачки приняли было его в кулаки, но, схватив длинного и самого сердитого Орефия, Пикан метнулся к пропасти. Тот завизжал от ужаса.
- Токо шаг шагните - мигом туда загремит, - пообещал Пикан.
Ворча отступили. Длинному досталось от Малафея по уху:
- Ишь ретивый какой! За Ефим Егорычем вниз струсил? А тут смелость показываешь.
Разогнав казаков, усадил Потаповну в сани, сел сам.
Поехали. На земле со сменой старшого стало приветней.
- На, мученик, пожуй! - Малафей отломил от калача половину, положил на нее шмат сала. Подкрепившись, Пикан зашагал бодрее. Кабы так кормили - на три раза всю землю обошел бы! Да ведь и без того на один-то раз обойти ее придется. Второй месяц в дороге, а ей конца не видно. Сибирь, матушка, где же ты?..