- Ах, Ефрем Маркелыч, уж как вы угодили мне своим приглашением! Сегодня так сумрачно на душе, одиноко. Хотела в потешных играх развеять грусть-тоску, но только на миг удалось это. Втихомолку чуть не поплакала… Извините, женские слабости… Слезы женщины, как роса, высыхают вместе с солнцем.
- Не мои ли баловники обидели вас? Построже с ними, Виргиния Ипполитовна… А то я вот им задам перцу!
- Ни-ни, Ефрем Маркелыч. Очаровательные мальчики. Я уже успела привязаться к ним. И не трогайте их, пожалуйста, без повода, - убежденно сказала Виргиния Ипполитовна и полуобернулась к Шубникову: - Как вы-то себя чувствуете, Северьян Архипыч? Не возникло ли желание побыстрее кинуться в обратную дорогу? - Виргиния Ипполитовна впервые посмотрела на Шубникова в упор, и взгляд ее широко открытых глаз был и ласков, и мягок, но и серьезен, даже вопросителен, как у священника на исповеди.
- Слишком мало еще живу в Сибири, Виргиния Ипполитовна, чтоб подвести какой-то итог. И к тому же представляете ежедневную работу. Она забирает и все силы, и все время. В душе не остается места для мечтательного взлета к новым надеждам, - сказал витиевато и косноязычно Шубников, и по тому, как вздрогнули брови у Виргинии Ипполитовны, понял, что слова его не понравились чем-то женщине. - Договор у меня с Петром Иванычем на два года. А как поживется - посмотрим, - поспевал добавить Шубников.
- Что там, в России, слышно, Северьян Архипыч? Вокруг чего кипят страсти? - со строгой ноткой в напевном голосе спросила Виргиния Ипполитовна. "Вот она какая! На политику поворачивает… Не силен я по этой части, а все ж от ответа не уйти", - с беспокойством подумал Шубников и нарочно неспеша, как бы примеряясь к собеседнице, сказал:
- Судя по всему, граф Лев Николаевич Толстой вышел на поединок с Двором. Число сочувствующих ему растет в огромных размерах.
Вероятно, все, что сказал Шубников, Виргинии Ипполитовне не показалось излишне общим, известным, да уже и отодвинутым временем. Она сомкнула свои тонкие губы в трубочку, подула изящно на тарелку, на только что вылитый горячий соус, с категоричностью сказала:
- Граф ничего не достиг и не достигнет. Чтоб победить богатых, нужен труд бедных, их усилия. Вождь таковых должен быть из них же. Неравенство поводыря с ведомой паствой - никогда еще не приносило успеха. Не случайно настоящие вожди садились на коня, чтоб быть заметными в толпе, чтоб не отстать от нее, чтоб звал вперед блеск праведной сабли.
"Ничего не скажешь, умеет сказать словцо!" - подумал Шубников, до трепета душевного любивший полновесное и светящееся смыслом слово. Недаром кучи тетрадей испестрил он с юности выписками из книг мудрецов разных времен.
- Уж как точно сказали вы, Виргиния Ипполитовна! - с чувством воскликнул Шубников. - А только учтите: колокол неподвижен, а набат от него потрясает целую округу и волнует, и подталкивает к действию. - Взглянув на Виргинию Ипполитовну, Шубников понял, что сказал отнюдь не глупость, а истину - не отмахнешься.
- О да! Вы правы, Северьян Архипыч! Конечно!
Ефрем Маркелович, слушая с напряжением гостей, понял, что их беседа начинает по виражам суждений подниматься к той точке, о которой по простодушию потом можно сказать однозначно: поговорили всласть, поднялись аж до небес, да только пользы от такого словорчения - пшик.
- Чтоб народ до жизни хорошей дошел, Виргиния Ипполитовна, надо мастерам дать простор. А откуда ему быть? Вот, к примеру, наш Иркутский тракт. Тут один Петр Иваныч строит. Да где ж ему одному охватить этакую махину. Почему б, к примеру, купцам Кухтерину, Фуксману, Второву не подсобить тракту? Мосты построить, переправы на паровую тягу перевести, постоялые дворы новые срубить. Приходилось мне как-то с важными фельдъегерями подъезжать. Уму, говорят, непостижимо, какое неустройство на тракте. Местами грязь до конских лопаток. Маята одна и растрата сил и веры в Господа Бога… Рукастых мужиков с топорами на эту нужду надо б бросить. Скатертью тракт покроют.
Шубников бегло переглянулся с Виргинией Ипполитовной и понял, что она думает о том же: не учтиво с их стороны не откликнуться на его рассуждения, сделать вид, что сия погудка не по их нутру.
- Истинно, Ефрем Маркелыч! Когда мы с Петром Иванычем ехали через Барабу, насмотрелся и на партии ссыльных и обозы переселенцев. Несчастные! Арестанты умирают на ходу под цепями. А переселенцы чуть прикрыты лохмотьями… А дожди, стужа по ночам, а ведь лето. А зимой? О господи, и за что ниспослана такая горькая доля русскому человеку?! - голос Шубникова напрягся, и он сомкнул челюсти, чтоб не всхлипнуть.
- И сколько слез пролито, а все неподвижен жернов гнета! - прошептала Виргиния Ипполитовна и провела платком по глазам.
Все надолго замолчали. Даже стука ножей и вилок не слышалось. До еды ли при таком разговоре?
- Ой, извиняйте, сплоховал малость, - вдруг спохватился Ефрем Маркелович, - может, кто желает водочки или вот рябиновой наливки? Сам-то я как-то с малолетства к этому не обвык…
- Спасибо. А только я непьющий. Такой завет от дедушки идет, - сказал Шубников.
- Ну а я вот выпью, если позволите, Ефрем Маркелыч. - Виргиния Ипполитовна грустно усмехнулась, подставила граненую стопку поближе к хозяину.
- На доброе здоровье! Тогда уж и я с вами. - Белокопытов наполнил стопки водкой вровень с краями, подал одну Виргинии Ипполитовне, вторую зажал в пальцах, чокнулся с гостьей.
- Ну, дай бог, не по последней.
Виргиния Ипполитовна выпила одним махом, опередив хозяина, закусила кусочком ржаного хлеба как заправский пьяница, сказала:
- Не вообразите, что я пьющая. Редко бывает. Просто сегодня на душе тяжко.
- Может быть, помочь чем-нибудь? - осторожно спросил Шубников. Виргиния Ипполитовна резко замотала головой:
- Не обессудьте! Сама не люблю себя такой.
- А может, еще рюмочку наливки? - предложил Белокопытов.
- Давайте, Ефрем Маркелыч, вместе с вами. За здоровье Северьяна Архипыча. Пусть ему поживется хорошо здесь, в Сибири.
"О, да у нее ухватки мужские", - подумал Шубников, поблагодарив за внимание к своей особе.
- Надолго в наши края, Северьян Архипыч? - Виргиния Ипполитовна раскраснелась, оживилась, стала еще привлекательнее.
- Не более четырех дней намерен провести в этом доме. По делу мог бы и ранее отбыть, но Ефрем Маркелыч зовет на заимку проехать, чудеса природы посмотреть, - сказал Шубников.
- Ишь он какой, наш Ефрем Маркелыч! Вас везет, а мне лишь обещает, - бросив на Белокопытова лукавую улыбку, сказала Виргиния Ипполитовна.
- Пренепременно свожу! Вы что? Вы постоянно тут, в Подломном, а Северьян Архипыч был, да сплыл, - Белокопытов посмотрел на учительницу чуть растерянно, но ласково, задержав на ней свой взгляд.
- Да я не упрекаю, у нас еще будет случай.
- Будет! Как скажете, так и будет.
"А что, нет ли между ними любви?" - подумал Шубников, заметив ее улыбку и его растерянность, но тут же промелькнувшая об этом мыслишка улетучилась из его головы. На лице женщины - простота, ясность и никаких намеков на что-нибудь иное. А в голосе - твердость, может быть даже излишняя, при ее-то нежности и красоте.
Когда ужин закончился, на дворе совсем стемнело. Виргиния Ипполитовна стала собираться домой. "Неужели он не проводит ее?" - спросил себя Шубников, раздумывая, не предложить ли женщине свои услуги.
- Одна не опасаетесь? - спросил Шубников. Она не успела ответить, зато поспешил Белокопытов:
- А кого тут опасаться? У нас тут мирно. По следам друг дружку знаем.
- Прощайте, Ефрем Маркелыч. Доброго отдыха, Северьян Архипыч, - громко сказала Виргиния Ипполитовна и неспеша вышла из дома в темноту непроглядной ночи.
Мужчины долго молчали, прислушиваясь к ее шагам, к визгу собак, к стуку калитки. И хозяину, и гостю было жалко, что она ушла, будто оборвалась какая-то светлая ниточка и стало от этого на душе неуютно и одиноко.
10
А рано утром Ефрем Маркелович и Шубников уехали. Телега была загружена какими-то ящиками, бочонками, узлами. Хозяйство на заимке немалое, надо и то, и это. Так объяснил сам Белокопытов. А ведь кроме охоты, рыбалки, добычи кедрового ореха и ягод в двух верстах от заимки пасека на триста ульев. И об этом надо иметь заботу, чтоб не пошло добро прахом. Ефрем Маркелович поведал гостю по дороге о своем житье-бытье. Не все, конечно, подряд - с выбором.
Отец, Белокопытов Маркел Савельевич, не утруждал землю своим долгим пребыванием на ней - умер сорока семи лет от роду. А вскоре, как говорят, и жену позвал за собой. Ефрем остался молодой и неразумный один-одинешенек. Угляди-ка за всем!
Ладно, что бабенка, с которой успел Ефрем обвенчаться по родительскому благословению, оказалась такая ухватистая, такая расторопная, как мельница, - и жернов крутит, и воду на поля качает, и муку в мешки ссыпает. И откуда бы ей все хозяйские премудрости знать? Росла сиротой, ходила по людям из деревни в деревню, чтоб кусок хлеба заработать да лоскут холста припасти, прикрыть бренное тело.
Поначалу люди шутили: "Ой, сошелся черт с младенцем. Пустит Ксюха Белокопытов двор по ветру". А вышло наоборот - Ксения в Подломном дом по уздцы держит, а сам Ефрем на заимке и по округе вожжой правит! Прибыток с заимки от промыслов, от подрядных работ на тракте, от дойных коров, от продажи ржи, овса, гречихи, меда, воска - все в один котел. Будто сам Бог подрядился Белокопытову способствовать во всех делах. Да только вечно ли это благоденствие? Удача и беда по соседству друг с другом ходят.
Ну а из всех бед людских одно из самых тяжких - остаться в молодости вдовцом. Недаром говорится: лучше три раза погореть, чем раз овдоветь.