В 1954-1960 Георгий Мокеевич Марков написал продолжение истории семьи крестьян-сибиряков Строговых – роман "Соль земли", где подробно проследил судьбу детей и внуков Матвея, уже изменивших свой социальный статус, ставших учеными, служащими, партийными работниками – не столько "сеятелями", сколько преобразователями послевоенной Сибири. Вполне в духе времени в романе появляется и образ молодого бунтаря с характером "шестидесятника" – аспиранта Алексея Краюхина.
Роман был с успехом экранизирован и заслуженно снискал зрительские симпатии.
Содержание:
Книга первая 1
Глава первая 1
Глава вторая 4
Глава третья 5
Глава четвёртая 11
Глава пятая 17
Глава шестая 19
Глава седьмая 22
Глава восьмая 27
Глава девятая 31
Глава десятая 36
Глава одиннадцатая 37
Глава двенадцатая 42
Глава тринадцатая 47
Глава четырнадцатая 56
Глава пятнадцатая 60
Глава шестнадцатая 62
Глава семнадцатая 65
Глава восемнадцатая 66
Книга вторая 69
Глава первая 69
Глава вторая 73
Глава третья 75
Глава четвёртая 77
Глава пятая 83
Глава шестая 88
Глава седьмая 93
Глава восьмая 96
Глава девятая 102
Глава десятая 105
Глава одиннадцатая 108
Глава двенадцатая 110
Глава тринадцатая 114
Глава четырнадцатая 116
Глава пятнадцатая 118
Глава шестнадцатая 119
Георгий Мокеевич Марков
Соль земли
Весна запаздывала. Морозы держались стойко наперекор календарю. В марте по ночам ещё звонко лопался над озёрами и реками лёд. Метели бесновались без передышки по нескольку суток. В логах и на косогорах сугробы снега поднимались выше черёмуховых кустов. Казалось, что зиме не будет конца.
Но в середине апреля солнце прорвалось сквозь низкое свинцовое небо, и в Улуюлье наступила весна. Под снегом заколобродили неслышные ручьи, потом с яров и гор ринулись в таёжные речки потоки талых вод, лесистые заломы и каменистые перекаты огласились буйным шумом вешнего половодья. Неохватная ширь поднебесья покрылась живыми серыми пятнами: то двигались с просторов юга несметные стаи перелётных птиц. И хотя весна запаздывала, всё на улуюльской земле происходило так, как и год, и десять, и сто лет назад. Только люди не могли и не хотели повторять прожитого. Весна этого года не походила у них ни на какую другую, пережитую когда-либо раньше…
Книга первая
Глава первая
1
В окно громко постучали. Анастасия Фёдоровна встревоженно взглянула на Максима. Стук повторился. Звон стекла выразительно передал чьё-то нетерпение. Анастасия Фёдоровна быстро встала.
– Кто же это?
– Сиди, Настенька, я открою.
Максим поднялся из глубокого кресла и, направляясь к двери, посмотрел на часы, висевшие над письменным столом. Было два часа ночи.
Анастасия Фёдоровна проводила мужа взглядом. Шестой день Максим жил дома, и шестой день им не удавалось поговорить по-настоящему. С раннего утра до позднего вечера шли родственники, друзья, соседи…
На террасе послышался незнакомый голос, и вслед за Максимом в комнату вошёл человек в длинном глянцево-чёрном плаще. Плащ был мокрый, и струйки воды стекали на пол.
– Распишитесь за "молнию", Максим Матвеич, – проговорил почтальон, осторожно подавая телеграмму с красной наклейкой, обозначавшей, что доставить её надлежало в любое время дня и ночи.
Максим принял телеграмму и по-фронтовому на ладони расписался на отдельном продолговатом листочке.
– Благодарю вас, товарищ. – Он проводил почтальона и вернулся с нераспечатанной телеграммой.
Анастасия Фёдоровна стояла в такой позе, которая без слов говорила: "Ну скорей же! Не томи!"
Максим развернул телеграмму, прочитал вслух:
– "Областной комитет партии просит вас срочно прибыть Высокоярск по вопросу вашей дальнейшей работы. Выезд телеграфируйте. Секретарь обкома Ефремов".
– Да они что там? Столько лет человек воевал, не знал ни сна, ни отдыха, приехал к жене и детям, не успел ещё как следует выспаться – и опять куда-то! Нет, нет, это немыслимо! – Анастасия Фёдоровна взяла Максима за руку, прижала её к своему лицу и затихла.
Максим обнял жену, бережно усадил на диван, сел рядом.
За стеной свистел ветер. Упругие струйки дождя стучали в стекла высоких окон. Но как бы наперекор ненастью, стоявшему на дворе, где-то близко с задором горланили петухи.
– Ишь ведь как стараются! – сказала Анастасия Фёдоровна.
– Хороший, солнечный день чуют, Настенька, – вполголоса отозвался Максим.
И они опять замолчали, не решаясь говорить о том, что несла их жизни телеграмма, доставленная в глухой ночной час.
– Значит, едешь? – спросила наконец Анастасия Фёдоровна.
– Еду, Настенька.
– И когда?
– С первым поездом.
– Утром… – Она опустила голову.
Максим встал, расправил плечи, пригладил густые волосы. Надо бы как-то по-хорошему утешить жену, но нужных слов не находилось. Максим подумал о себе с острым неудовольствием: "Вояка! Разучился говорить с самым близким человеком".
Он прошёлся по комнате широкими медленными шагами.
– Это что-то очень важное, Настенька. Ефремов – человек чуткий. Он не позвал бы без крайней надобности.
– Чуткий? По-настоящему чуткий должен был и о твоей семье подумать.
– С государственной вышки виднее.
– Не оправдывай. Ты отвык от нас. Тебе лихо сидеть на одном месте…
Максим сдержался, чтобы не ответить резко, и, помолчав, подчёркнуто спокойно сказал:
– На войне, Настенька, я от многого отвык… А ставить свой покой превыше всего я никогда не привыкал.
Анастасия Фёдоровна вскочила.
– Что?..
– Ссориться не будем, Настенька.
– Нет, будем! Будем, если ты думаешь, что мы жили тут в своё удовольствие!
– Можно послать Ефремову телеграмму, попросить отсрочку дня на три.
Она поняла, что он делает ей уступку, и с горячностью сказала:
– Ни в коем случае!
Анастасия Фёдоровна подошла к шкафу с книгами и принялась что-то искать.
Она стояла к Максиму вполоборота, и он видел её высокий лоб, прямой нос, плотно сомкнутые губы, придававшие её лицу энергичное, волевое выражение, и мягко очерченный тенью от лампы точёный подбородок. Именно такой – строгой и до бесконечности нежной – виделась Максиму она в долгие фронтовые годы.
– Нашла! – сказала Анастасия Фёдоровна, вытаскивая из большой книги потёртый листок бумаги. – Возьми и прочитай вслух.
Максим бережно принял из её рук листок ученической тетради, не узнав вначале своего почерка.
– Читай!
– "Настенька! Всё получилось очень глупо, и эту глупость мы должны поделить с тобой поровну. Ты не поняла меня, а я не хотел понять тебя. Ты уехала… И вот теперь, когда тебя нет, я вижу, что, где бы ты ни была, куда бы ни уносила ты свою гордую душу, всё равно ты вернёшься, и мы будем вместе. В нашем тяготении друг к другу есть что-то необоримое. Маленькие таёжные ручейки, сливаясь воедино, умножают свои силы. Так и мы с тобой. Кто бы ни вставал на нашем пути, какие бы преграды ни воздвигались перед нами – всё рухнет от силы нашей любви. В жизни так много больших, настоящих дел, что, ей-богу, не время размениваться на мелкие чувствишки. Максим".
Анастасия Фёдоровна и Максим посмотрели друг другу в глаза вначале строго, как бы говоря: "Вот какие мы были!" – потом с нежностью. Эта короткая записка, свидетель их юности, растворила горький осадок.
– Ты помнишь, когда это было написано? – спросила Анастасия Фёдоровна.
– Ещё бы не помнить! Мы поссорились тогда с тобой из-за какого-то пустяка и чуть-чуть не испортили себе всю жизнь.
– Это было, Максим, пятнадцать лет тому назад.
– Ну что ж, я готов подписаться под этим посланием вновь. В нашей жизни, Настенька, действительно было много хорошего, а будет ещё больше. Будет!..
Они опять сели рядом. Максим поцеловал жену, взял со гибкую, сильную руку и не выпускал её из своей руки.
– Никогда не забуду, Максим, дни боёв под Сталинградом. От тебя три месяца – ни строчки. Временами казалось, что тебя уже нет в живых. В такие часы я брала эту записку, и она возвращала мне веру, давала силы для жизни…
Анастасия Фёдоровна говорила тихо, доверчиво. Максим сидел с закрытыми глазами. И он ведь тоже в трудные часы своей фронтовой жизни перечитывал её старые письма, черпая в них силы, в которых нуждалась его душа.