- Барон - недоучка. Прапорщиком запаса или зауряд-прапорщиком он в Морском корпусе не восстановится после войны. Положения такого нет.
- Но в таком случае и путь в юнкерские училища для него будет закрыт. А тянуть армейскую лямку до пенсии ротного для Георгиевского кавалера обидно и несправедливо.
- То-то и оно. Значит, так и решим. Представлять Унгерна не будем. Но вызвать его в штаб на беседу обязательно. Объяснить, всё как есть. Чтоб не было обид, он же дворянской крови.
- Слушаюсь. Будет исполнено...
Вольноопределяющийся, после вызова в полковой штаб, с виду не расстроился. Как человек реально мыслящий, Унгерн-Штернберг видел разницу в своём послевоенном положении. Или вернуться с войны с крестом Георгия на гимнастёрке, или иметь ещё и удостоверение пехотного прапорщика запаса. В первом случае перед ним открывались двери самых элитных военных училищ. В другом эти же двери закрывались на основании такого-то и такого-то императорских указов. Поскольку на богатое наследство надежд не было, оставалось записаться в какой-нибудь провинциальный пехотный полк и служить в нем на младших должностях до ухода на пенсию. И при этом наверняка расстаться с мечтами о взлётах в военной карьере.
Как было тут не вспомнить потомку эстляндских рыцарей о родовом девизе на фамильном гербе баронов Унгерн-Штернбергов. И о напутственных словах матери, которая предрекала ему блестящее будущее на военном поприще. Точнее, на морском, под Андреевским флагом, и с кортиком на боку.
Начальник полкового штаба прямодушно сказал вытянувшемуся перед ним по стойке смирно вольноопределяющемуся:
- Барон. Получить первую звёздочку на погон в идущей войне заманчиво. Но это для вас не жизненная перспектива.
- Почему, осмелюсь спросить?
- Потому что в вас есть строевой дар. Вы можете командовать людьми в бою. Я это видел. Поэтому вы не ротный фельдфебель-молодчага и должны поступить по-другому.
- Как же, на ваш взгляд?
- Не определяйтесь сейчас в прапорщики запаса. А как только война закончится, а дело явно идёт к концу, определяйтесь в какое-нибудь военное училище.
- А Морской корпус?
- Думается, что вам следует забыть о нём. Не знаю, каким вы будете вахтенным офицером на ржавом миноносце, а вот в полку столичного гарнизона смотреться будете.
- Пожалуй, я так и поступлю. Премного благодарен за отеческий совет.
- Пустяки. Помните, барон, в армии у вас будет перспектива продвинуться выше ротного...
Война ещё шла, хотя серьёзные боевые столкновения сторон уже ушли в историю. Вольноопределяющийся барон Унгерн фон Штернберг искал повод, чтобы отличиться ещё раз и получить нового солдатского "Егория", но теперь уже степени повыше, 3-й. Он напрашивался то сходить старшим передового дозора, то разведать окопы японцев, невидимые с нашей стороны, то доставить донесение в соседний полк. Солдаты, посматривая на его старание отличиться, поговаривали:
- Ну и норовистый у нас барон? Всё готов к японцам наведаться. Только людей своих не жалеет.
- А что ему солдатиков-то жалеть. Ведь он сам говорит: я вам не барин - я барон.
- Ничего. Если на этой войне не навоюется, так навоюется на другой.
- Ещё как навоюется. Не накладно будет ему, барону нашему, навоеваться от души.
- Дикий он. Только волю ему дай...
Унгерну на той войне действительно раз пришлось показать свою "дикость". Дело было связано с командой подполковника Шершова из Отдельного корпуса жандармов, которая занималась при Маньчжурской армии полицейским надзором. То есть вопросами контрразведки в армейских тылах: пресекали деятельность японских шпионов и появление в расположениях армейских частей всевозможных "нежелательных" гражданских "лиц, ищущих приключений в ожидании лёгкой наживы".
В августе, когда фронт "встал" у Сыпингая, подполковник Шершов попросился на приём к главнокомандующему тремя Маньчжурскими армиями генералу от инфантерии Линевичу. Тот принял сразу, поскольку дела жандармские, армейской контрразведки надлежало решать безотлагательно:
- Ваше превосходительство, разрешите доложить о делах неотложных для армии.
- Докладывайте.
- Николай Петрович. Надзорную службу всё больше и больше беспокоит подрядчик Громов и его люди.
- Это тот купец Громов, что должен закупать у местных китайцев скот на мясные порции полкам?
- Именно он.
- В чём же состоит ваша обеспокоенность, господин подполковник?
- Дело вот в чём, Николай Петрович. Этот купец привёз с собой в качестве приказчиков около 150 кавказцев, которые должны были закупать скот в местных селениях. Но они почти все, как только прибыли в Маньчжурию, разбежались.
- Чем же они занимаются, если ушли от хозяина-подрядчика?
- Грабежом. Чисто по-кавказски. Разъезжают при оружии по китайским деревням и посёлкам. Отбирают где силой, где обманом всё наиболее ценное - скот, арбы, лошадей, мулов, провиант.
- А чем тогда занимается провинциальная китайская полиция?
- Да она со своими разбойниками-хунхузами едва справляется на дорогах, а тут ещё и наши конные кавказцы. Одни жалобы от китайских чиновников-мандаринов к нам идут. А помощи толковой - никакой.
- Но у вас же, господин подполковник, целая команда надёжных людей?
- Люди у меня в военной жандармерии действительно надёжные. Но с двадцатью пятью унтер-офицерами без вашей помощи я порядок в армейских тылах не наведу. И всех грабителей-кавказцев к порядку не призову.
- Какую помощь может оказать вашей команде главнокомандующий?
- Нужно, ваше превосходительство, дать директиву по армии, чтобы из полков выделялись дополнительные патрули для охраны тыловых коммуникаций и поддержания порядка на них.
- Хорошо. Такая телеграмма в армейские штабы будет отдана сегодня же.
Так вольноопределяющийся Роман Унгерн-Штернберг стал "нештатным" сотрудником военной жандармерии в ранге старшего патруля на дороге, ведущей в Сыпингай из китайского посёлка на берегах Сунгари. Дали ему в команду четырёх солдат. Сила тылового дозора состояла из пяти винтовок да ещё немецкого браунинга, купленного бароном за свои деньги как "нештатное" боевое оружие. На Русско-японской войне такое довооружение разрешалось офицерам и добровольцам официально.
Старший патруля скоро стал на этой прифронтовой дороге приметной личностью. Нижние чины подвергались самой строгой проверке документов. Не одного из них Унгерн отправил в сопровождении стрелка-сибиряка под арест в ближайшую военную комендатуру за отсутствие предписаний, дающих право на пребывание вне своего полка или артиллерийской части. "Шатающиеся" китайцы стали обходить пост на дороге стороной.
Случались дела и посерьёзнее. Однажды стрелки остановили для проверки бравого конного кавказца, обвешанного оружием, но без погон, гнавшего перед собой с десяток мулов. Видно было, что всадник торопится к Сыпингаю, чтобы доставить туда "пополнение" в армейский транспорт.
Унгерну вид кавказца не понравился. С указаниями жандармского подполковника Шершова на сей счёт ознакомили его и других старших патрулей ещё в полковом штабе. Первым высказался обладатель мулов:
- Моё почтение вам, уважаемые. Я приказчик армейского подрядчика Громова. Слыхали о таком?
- Как не слыхать. Он всю армию мясными порциями кормит начиная от Мукдена и дальше.
Вот то-то. Подрядчик Громов мой хозяин.
- Понятно. А мулы чьи?
- Мулы тоже его. Купил у местных китайцев на Сунгари для транспортных обозов. Хорошо заплатил, потому и выбрал лучшую скотину.
- Нужное дело. Покажите купчие на мулов.
- Какие купчие? Ударили по рукам, и всё тут. Я им хозяйское серебро, а они мне - мулов. Тороплюсь в армию, Громов меня, наверное, уже заждался.
- Все закупки для армии в Маньчжурии совершаются по купчим на русском языке. Китайцы подписывают их безо всякого. Так есть у вас купчая на этот скот или нет?
- Нет. Мне подрядчик сказал: купчая не обязательна. Лишь бы дело было сделано быстро.
- В комендатуре разберутся. С коня слезть и оружие сдать. Вы арестованы вместе с вашими мулами...
Арестованного кавказца, всем своим видом показывавшего возмущение случившимся, отправили в Сыпингай под охраной двух самых надёжных стрелков. Унгерн приказал гнать туда и половину мулов "неизвестного происхождения". Вторую половину доставили в полк, чтобы пополнить его обозный транспорт. Начальник штаба тогда спросил вольноопределяющегося:
- А не правильнее ли было, барон, отконвоировать весь этот скот в Сыпингай?
- Считаю, что неправильно. Мулов надо оставить в полку.
- Почему?
- Война кормится войною. Так было и будет всегда. А у нас в полку тыловые повозки бросают, когда лошади дохнут.
- Что ж, тогда надо брать скотину в полк, лишь бы хозяева-китайцы её не узнали по пути.
- Не посмеют. Если бы хотели, то давно бы догнали этого конокрада. Китаец - не пастух бурят или монгол...
На сыпингайской дороге бывали и другие встречи. Деревушки стояли здесь густо: то три фанзы, то десяток. Но все они, большие и малые, были обнесены глинобитными стенками, главной защитой беззащитных маньчжурских крестьян от разбойников-хунхузов. В хунхузы шли все, кто не в ладах был с провинциальной властью: беглые солдаты армий местных дзянцзюней - губернаторов, солдаты, безработные, бежавшие из тюрем и от жестокого наказания, просто люди, как говорится, с тёмным прошлом и скрывавшиеся от наказания правосудия.