- А ты все тридцать?
- Все тридцать.
- Ну а сверх?
- Сверх-то... Не-ет. Разве уж в доску разбиться.
- Хитрый ты, Кельдюшка.
- Куда мне до твоего сына!
Савва быстро глянул на старика.
- Я всю жизнь на воду глядел, ничего не выглядел. А твой старший посмотрит: завтра дождь. И дождь. Завтра туман - и туман... Как скажет, так и будет.
- Вари ушицу, старче. Пойду к рыбаку.
Иова пристроился за бугорком, напротив ветлы на другом берегу. Сидел замерев, но глядел куда-то далеко, плечами тянулся. Паренёк и паренёк в полинявшем кафтанишке. Шея длинная, мальчишеская, в золотом пушке... А Савва заробел. Что он видит? Не судьбу ли? Всё их состояние - оба корабля, мельница, дом, хозяйство - обретено на сыновьи неведомые богатства... Как в голову такое взять? Твой сынишка - лесной царь, прозорливец. Вся его жизнь - сокровенная тайна.
Иова поднялся, обернулся, поклонился:
- Здравствуй, батюшка!
- Бог тебе в помощь. Много ли поймал?
Иова показал на удочку в траве:
- Я, батюшка, задумался... Рыбку для нас в Волге поймали.
"Всё-то он знает", - затосковал Савва. Сам себе не признался бы, но ехал выспросить - удачный ли будет торг на Оке, удастся ли от воеводы получить нужное...
- Чай, не старик думы думать, - сказал Савва наставительно, по-отцовски.
- Да я так, - смутился Иова. - Сидел, глядел... Небо синее, вода синяя. Покойно.
- Женить тебя надо, - оказал Савва. - На хорошей девке. Без дуростей, без тайностей.
Иова опустил голову: невесту ему искали, и уж наверняка с тайностями.
Савва размотал удочку, насадил червя на крючок. Закинул:
- Нут-ко!
Клюнуло тотчас. Подсек, дёрнул. Краснопёрая плотва затрепетала над разбившимся зеркалом запруды.
- Вот как по-нашему! - обрадовался Савва, поймал рукою рыбу, снял с крючка. - Я завтра отплываю. Товар собрал. Думаю по Оке пройти. Обернуться бы до шуги. - И поглядел на сына, спрашивая глазами: обернусь, что ли?
Иова смотрел на отцовские сапоги: далеко им шагать. Сердце вещало: перемены в жизни грядут самые скорые, недобрые. Возможность плавания по Оке была, но истончилась до паутинки.
- Сегодня бы ты отплыл, - сказал Иова неопределённо.
- Сегодня воеводу потчую... Воевода, слава Богу, берёт что ему дают, не кобенится, запросами не разоряет.
Иова стоял, сжимая губы. Савва даже и обрадовался, что ничего ему сын не сказал.
- Я за мукой приехал. Пять мешков возьму. Три ржаной, два пшеничной... Твоего помола. - Савва наконец улыбнулся, приобнял парня. - Пошли, поможешь в телегу закинуть.
Длинною ложкой Кельдюшка сдавливал с ушицы пушинки пепла, у костра сидел Гость, стрелецкий десятник, охотник Упокой. В траве лежали огромный красавец лебедь, три гуся и ворох бекасов.
- Еле допёр, - признался охотник.
- А Енафа тебя дома ждёт.
- На бочажины ходил. Там птица садится.
- Сколько тебе? - спросил Савва.
- На двух осётров меняю, - сказал охотник.
- У Енафы возьмёшь. Я ещё скажу, чтоб в придачу стерлядок тебе положила.
Иова, не подходя близко, смотрел на убитых птиц.
- Царская еда, - сказал он батюшке.
- Я, пожалуй, два мешка только возьму. Поспешать надо. Птицу быстро не приготовишь.
Трижды поцеловал Иову, простился с Кельдюшкой, с Упокоем. Садясь в телегу, спросил стрельца:
- А что слыхать о бабе-атаманше? Не поймали?
- Как бы она нас не поймала, - усмехнулся десятник. - У неё народу с тыщу, а то и поболе.
- Вот и не ждите, пока из тыщи станет три! - Савва досадливо шлёпнул лошадь вожжой.
Весело поехал.
3
Савва расставлять яства никому не доверял. Неприступные крепости за столами гордые свои шапки ломают.
Енафа на летней кухне пот проливала вместе со стряпухой. Прислуги в доме не водилось. Был, правда, сторож, престарелый кормщик, учивший Савву корабль водить, за скотиной приглядывали соседки, им за помощь и деньжат перепадало, и кормились, да в отдельной светёлке жила Керкира, отставная стряпуха Анны Ильиничны, царицыной сестры. Керкира и была у печи главной, указывала, что принести, когда в котёл положить.
Особых блюд под осётров в доме не было, но Савва купил в Астрахани саженный круглый поднос, посеребрённый, с арабскими письменами, с узорами.
Осетров Савва разместил по краям подноса, а в середину поставил лебедя. Для гусей и для поросят судки были. Все серебряные. Три гуся, три поросёнка. И ещё три судка для бекасов.
Дубовый стол - во всю горницу, человек на двадцать. Савва заставил его двумя дюжинами судков с соусами, тарелями с груздями, с копченьями, с икрой, с молоками, с персидскими смоквами. На четырёх концах стола водрузил пироги: с голубикой, с ревенём и по одному со всякою всячиной.
Глядя на свой стол, Савва ликовал: царя не стыдно пригласить.
А ещё готовилась стерляжья уха под шафраном, окрошка с белугой да большой сладкий пирог, начиненный вишнями в мёду, медовыми яблоками, голубикой, малиной, смородиной, крыжовником - всё это полито вином, приправлено мятой, чабрецом, хмелем.
На Саввины труды пришли поглядеть Енафа с Керкирой.
- Тебе бы в дворецкие! - одобрила стол боярская стряпуха.
У Саввы гудели ноги - напрыгался. Он сел на лавку, млея от блаженного удовольствия.
- Ещё чего-то не надо бы?
- Главное забыл. Братины с мёдом, вино в сулеях! - засмеялась Керкира. - Царь Соломон таким столом бы не побрезговал.
- Возьми серебряный кувшин да цветы в него поставь! - предложила Енафа. - Ты берись за питье, а я за цветами сбегаю.
Принесла охапку кипрея.
- Да что это за сноп такой! - рассердился Савва, но тотчас и примолк, увидев, что стол ожил: розовое пламя отразилось на серебре, в винах, в мёду.
- Еле набрала, - сказала Енафа, - уж все почти распушились.
- За банькой? - улыбнулся Савва, снова садясь на лавку. Села и Енафа. - Ну что, голубушка? Вот до чего дожили... Иове такую бы свадьбу сыграть. Столы бы на площади поставить, чтоб всё Мурашкино гуляло.
- Дожди скоро пойдут, - сказала Енафа и положила голову на Саввино плечо.
Тут дверь уж так дёрнули - о стену хлопнула. В темноте проёма появилось ружьё, и только потом усатый, с бритыми щеками детина, весь в шелках, в перстнях, пистолеты за красным кушаком, как забор.
- Гей! - сказал казак, вытаращив глаза на невиданной красоты стол. Ткнул перстом в потолок: - Вы его ожидаете?
- Его! - сказал Савва, хотя в горле у него пискнуло.
- Так я стражу поставлю. Сожрут ведь всё! - И закричал, поворотясь к сеням: - Протас! Гребень! Станьте у дверей, и чтоб нихто сюда не лез! Здесь палаты царевича Нечая.
Сполошно зазвонил колокол. Огромный казак сказал Савве:
- Бери супругу, ступай на площадь. Там и позовёте его царское величество на хлеб-соль.
По Большому Мурашкину ездили туда-сюда верховые казаки. Все жители тоже были на улице, тянулись, сбиваясь в толпы, к площади.
- Откуда взялась напасть? - озирался Савва. - Куда стрельцы подевались? Ни пушки не палили, ни ружья не стреляли.
- Это разинцы? - тихонько спросила Енафа соседок.
- Царевич какой-то приехал.
- А воевода где?
На площади стучали топоры. Мурашкинские мужики сколачивали помост. Среди работников суетились мурашкинские стрельцы и мурашкинские казаки.
Помост ещё доделывали, а уже тащили ковры.
- Воеводские, - узнал Савва.
Коврами выстлали помост и дорогу к помосту. Пришлые казаки, все с ружьями, с саблями, привезли золотой стул.
Вдруг толпа задвигалась, раздалась, и под пронзительные свисты через толпу провели воеводу, воеводиху, трёх воеводских сыновей - старшему двадцать, младшему пятнадцатый, затем голову Кружечной избы Фрументия, без семейства, двух подьячих, писаря, сотника, двух полусотников...
Среди чужих казаков крутилось четверо бобылей и пьянюги Гришка с Маруськой. Лавочку когда-то имели, валенками торговали, козьим пухом, всяким вязаньем, рукодельем. На беду себе к винцу пристрастились. Пошло их достояние прахом. Муравьи в муравейник тащат, а эти - из дому. Потом и дом пропили. В сгнившей, в ничейной баньке кукуют.
Упокой вдруг появился. Стал выхватывать из толпы зажиточных людей. Один яму дегтярную держал, поташный заводик, другой - лавку скобяную. Выдернул двух крестьян, торговых людей, владельцев стругов, имевших с полдюжины крепостных, хотя сами-то тоже были в крепости. Вздёргивая того и другого, кидал Упокой взгляды на Савву, на Енафу. Самому тащить совести не хватило, указал казакам. Поставили Савву с Енафой перед помостом, но детина казак, тот, что праздничному столу изумился, цыкнул на Упокоя, отвёл супругов обратно в толпу:
- Как выйдет царевич Нечай, так сразу и бейте ему челом. Зовите откушать.
Снова затрезвонили колокола, будто Пасха на дворе, открылись двери соборного храма, и на площадь вышла толпа знатных людей. Впереди "царевич" в золотой шубе, в золотых сапогах, в золотом шлеме - великан. Даже казак-детина, знакомый Саввы и Енафы, был ему по плечо. За "царевичем" следовало шестеро "бояр", все в шубах из чёрных лис, в высоких собольих шапках, в красных сафьяновых сапогах, расшитых лалами и жемчугом. Казаки, сопровождавшие государева сына и вельмож, были все в шелках, пуговицы на кафтанах - самоцветы, рукояти сабель, пистолетов - в золоте, серебре, перламутре.
"Царевич" ступил на ковёр.
- Савва! - прошептала Енафа. - Пора!
И пошла первая, и Савва, как во сне, кинулся за нею. Упали в ноги "царевичу".
- Зови! Зови! - Енафа даже толкнула Савву.