***
Милостивая царская грамота прочитана.
Казаки думают. Послы ждут.
Степан ходил по стружку взад-вперед. У него созрел свой план, не такой простой, как у князя Львова, и чуть, может, более рискованный. Дело в том, что он не поверил ни грамоте, ни словам Львова (он решил, что грамота фальшивая), но в действиях астраханцев он уловил некую неуверенность и поставил на нее. На нее и на свою смекалку и расторопность.
– Иван! – позвал он Черноярца.
– Ну, – откликнулся тот.
– Так сделаем: мы в десять стругов останемся тут, ты в двенадцать, с ясырем, бусами, пойдешь в Волгу. А мы остров с той стороны обойдем, станем. Если они какой подвох затеяли – мы у их со спины окажемся. Взял? Ишь, они обмануть нас задумали…
– Ты хитрый, Стень… Степан Тимофеич, – заговорил Никита Скрипицын, – а и там не гольные дураки: там-то знают, вы не в двенадцать стругов шли, а в двадцать два. Сметют.
– Знамо, сметют. Иван, зайдете в Волгу, метай кого-нибудь в лодку – и к князю Львову. Скажете: вышел у нас здесь раздор: одни на милость пошли, другие со Стенькой в Терки отвалили. Послы с нами побудут. Окажется, подвох – с их начнем: своими руками обоих задавлю. Подбирай людей, Иван. Поменьше бери – только гребцов. Ларька, Федор, Фрол, – со мной. Расскажите казакам, чтоб все знали. Чтоб наизготовке были. Берегите послов. Айда!
Разинская флотилия пришла в движение.
Там и здесь вспыхивали факелы; казаки менялись местами. Двенадцать стругов отряжалось с Черноярцем, остальные должны были быть со Степаном – в засаде.
Никита Скрипицын затосковал. Посольство могло выйти ему боком. Пот"мый князь Семен додумается: сообразит казакам ловушку. Тогда атаман исполнит слово – задавит, в этом можно не сомневаться. Не думал только Скрипицын, что атаман сам хочет выставить его, Скрипицына, в качестве грамоты, но не фальшивой, как думал атаман про ту, что ему вычли, а истинной; если дать Скрипицыну удрать, то он и сообщит Львову, что казаки не верят и наладили свою ловушку. Это и надо было Степану: он упорно не хотел боя. Когда станет понятно, что казаки не дали себя обмануть, астраханцы должны будут открыть карты. Может, грамота и не фальшивая, черт ее разберет так-то.
– Пропали, Кузьма, – негромко сказал Скрипицын своему товарищу.
– Чую, – откликнулся тот.
– Что делать? Ну-ка, да там возьмут да кинутся на эти двенадцать стружков? Подумают, все прошли, и кинутся. Пресвятая богородица, отведи напасть. Пропадем…
– Перехитрил, черт дошлый!
– Обманешь их! – с малых лет на воровстве. Черта вокруг пальца обведут. – Скрипицын невольно прислушивался к сборам казаков, прикидывая в уме, сколько они еще прособираются и сколько пройдет времени, пока казаки подойдут к Волге, а князь Львов отрежет их с моря, – успеет рассветать или нет? Что Львов пойдет на вероломство и вымогательство, в том Скрипицын не сомневался – пойдет. Если бы к тому времени хоть рассвело, хитрость казачья обнаружилась бы, и Львов опомнился бы…
– Чего Львов задумал-то? – спросил его Кузьма.
– Откуда мне знать? Ты знаешь?
– Я знаю… Вы там вс" шепчетесь-то, вс" выгадываете… Кинется он на этих, как думаешь?
Скрипицын помолчал и сказал зло и отчаянно:
– А то ты не знаешь!
Двенадцать стругов под командой Черноярца с множеством факелов двинулись в сторону Волги. Десять с Разиным осталось.
– Огни в воду! – донесся голос Разина. – В гребь! И тихо надо! Смочите колышки, весла… – Голос атамана приближался во тьме. Коренастая его фигура вдруг оказалась уже на струге, где были послы, на корме. – В гребь! Но – тихо, – повторил он. – Повернулся к рулевому. – Будешь держать за ими пока, – показал в сторону удаляющихся огоньков. – Остров замаячит, свалишь в левую руку. Стырь, иди ко мне, накажу вам одно дело важное, – позвал он.
Стырь прошел на корму.
– Как совсем стемнеет, – заговорил Степан на ухо старику, – я велю перевести послов на другой струг. Приставными пошлю вас с дедом. В ихной лодке. Надо, чтоб они утекли от нас. Дайте им…
– Как? – не понял Стырь. Он тоже говорил шепотом.
– Дайте им сбежать.
– А мы как? – все не мог понять Стырь.
– Не знаю. Можа, с собой возьмут.
– Хм… А можа, стукнут бабайкой да в воду?
– Не знаю. Иди скажи деду. Оборони бог, чтоб послы чего-нибудь зачуяли… Себя пожалеете, я вас не пожалею. Сделайте, чтоб убежали.
Стырь подумал. Встал. Он понял.
– Убегут. А на на худой конец – дай чмокну тебя. Я хошь не шахова девка, а люблю тебя… – Поцеловались. Стырь еще сказал: – Батьке твоему поклон передам.
– Раньше время-то не умирай.
– А кто ведает? Они вон быки какие.
– Иди к деду, расскажи ему все, – поторопил Степан.
– Не поминай лихом, Тимофеич.
Степан некоторое время смотрел в темноту. Потом сказал гребцам:
– Не торопитесь. Поспеем. Гребите тише.
Долго плыли в полной тишине. Только чуть слышно вскипала вода под веслами, шипела. Струги с Черноярцем были уже далеко; плясали, путались во тьме и качались длинные огоньки их факелов.
Слева замаячил остров, надвигался смутной длинной тенью.
– Остров, батька, – подали голос с носа струга.
– Вали влево. Как остров обогнем… Стырь! И ты, дед Любим! Проводите послов на последний струг, к Федору. А то они развесили тут ухи-то – много знать будут, – нарочно громко сказал Степан. – Уберите их отсудова!
– Пошли, голуби! – скомандовал Стырь. – Вязать будем, Любим?
– Шевелитесь! – прикрикнул Степан нетерпеливо.
– В лодке свяжем, – решил дед Любим. – Шагайте.
Гребцы притабанили струг; четверо с правого борта слезли в лодку. Молчали.
Струг тотчас отвалил влево, к острову, и сразу пропал в темноте, точно его не было. И задних не слышно пока, тоже тихо крадутся.
– Побудем здесь. Федор подойдет, мы ему шумнем, – сказал Стырь. – Давай-ка, браток, рученьки твои белые, я их ремешком схвачу. – Стырь склонился к Никите Скрипицыну.
Никита слегка ошалел от нежданного поворота, протянул было руки… Но его товарищ сгреб уже деда Любима и ломал под собой, затыкая ему рот. В то же мгновение и Стырь оказался на дне лодки, и большая ладонь служилого плотно запечатала ему рот. Ремешки, которые взяты были для послов, туго стянули руки приставных. Послы схватились за весла и налегли на них; лодка очумело полетела в темноту.
– Мм!.. – замычал Стырь и засучил ногами.
Никита склонился, покрепче затолкал подол кафтана ему в рот… Захватил в узластую лапу седую бороденку старика, пару раз крепко посунул его голову – туда-сюда – по днищу лодки.
– Будешь колотиться, дам веслом по башке и в воду, – сказал негромко и весело.
Стырь притих. Дед Любим тоже лежал смирно: видно, товарищ Никиты перестарался, помял Любима от души. Или – прирожденный воин – Любим хитрил и, не в пример Стырю, не скреб понапрасну на свой хребет.
– Пресвятая матерь божья, – шептал набравшийся смертного страха Никита Скрипицын, – спаси-пронеси, свечей в храме наставлю. Пособи только, господи.
***
Князь Семен до боли в глазах, до слезы всматривался с высокого стружьего носа в сумрак ночи. Огоньки факелов на стругах Черноярца плясали поодаль, качались…
– Прошли, что ль? – ни черта не разберу…
– Прошли. Больше нету.
– Сколь нащитал-то?
– По огонькам – вроде много… Они мельтешат как…
– Ну, сколь? Чертова голова…
– С двадцать, – неуверенно отвечал молодой стрелец. – А можа, боле. Они мельтешат как… Можа, боле, не поймешь.
– Откуда их боле-то? Их сэстоль и есть. Во-от… Гасите-ка огни! Пошли. Зря не шумите. С богом! Пушкари – готовься. Как отрежем, так лодку к им: "Складай оружье – окруженные". Мы их седня прижмем… В Волге, там с ими поговорим покруче. Взвозятся, открываем пальбу… Но, я думаю, они умней – не взвозятся. Во-от. Топить-то их не надо бы… Не надо бы – у их добра много. Не топить! Так договоримся.
Князь Семен был доволен.
***
– Добре! Стой! – распорядился Иван Черноярец. – Так и есть – окружают, собаки: огни в воду пометали. Сучья порода… Ну-ка, кто? – до батьки! Отрезают с моря, мол. К воеводе я сам отправлюсь. Ах, вертучая душа: медом не корми, дай обмануть. – Забыл первый есаул, совсем как-то забыл, что сами они первые раскинули стрельцам сеть. – Батьке скажи, чтоб не торопился палить: можеть, я их счас припужну там. Можеть, миром решим, когда узнают. Спину-то они нам подставили, а не мы им…
– А затеется бой, – ты как же?
– Ну, как? Как есть… Не затеется, я их припужну счас. Давай лодку!