Царьградская пленница - Волков Александр Мелентьевич

Ради добра и справедливости рискнули герои произведения "Царьградская пленница", отправиться в чужие земли. Им предстоит трудное, полное опасностей путешествие, а читателям – интересное, захватывающее чтение об их дорожных приключениях на знаменитом водном пути "из варяг в греки", о культуре и быте того времени.

Действие повести развертывается во времена княжения Ярослава Мудрого в начале XI века. События из Киевской Руси переносятся в столицу Византии – Царьград.

Содержание:

• Предисловие - Про мою жизнь 1

• Часть первая. Ольга 2

• Часть вторая. В стольном Киеве 11

• Часть третья. "Из варяг в греки" 22

• Часть четвертая. Царьград 28

• Эпилог 37

• Примечания 40

Александр Волков
Царьградская пленница

Предисловие
Про мою жизнь

Небольшой город Усть-Каменогорск, разбросавший одноэтажные домики на берегу быстрого Иртыша, Куда ни взглянешь – кругом горы, одни совсем близки другие виднеются вдали. Широкие прямые улицы, летом пыльные, зимой заваленные сугробами снега. На окраине города – старинная крепость, построенная в начале XVIII века, чтобы держать в повиновении кочевников-казахов, населявших предгорья Южного Алтая.

В этой крепости в последние годы прошлого века отбывал солдатскую службу крестьянин села Секисовского Мелентий Волков. Человек больших способностей, Мелентий Михайлович быстро научился грамоте в батальонной учебной команде, приобрел прекрасную строевую выправку, отлично стрелял, назубок выучил уставы. Казалось, ему предстояла военная карьера, но он был прям и независим, не угождал начальству – и дальше фельдфебеля не пошел.

Солдаты любили и уважали фельдфебеля Волкова – он был строг, но справедлив и честен, ни одна казенная или солдатская копейка не прилипала к его рукам. Скудное жалованье, заработок жены, которая шила солдатские рубахи по восемь копеек за штуку, – вот на что существовала семья. В этой семье 14 июня 1891 года появился первенец Александр.

Воспоминания первых лет моего детства неизменно связаны с казармой. Я проводил там время с утра до вечера, ходил с ротой на стрельбище, собирал в окопчиках пустые патроны. Солдаты, на шесть лет оторванные от семьи, от детей, любили меня, нянчились со мной, делали мне игрушки.

Читать я выучился необычайно рано, трех или четырех лет. В пятилетнем возрасте я уже читал Майн-Рида, странствовал по прериям с отважными индейцами, плыл на плоту по океану с юнгой Вильямом.

Рано пристрастился я к уженью рыбы. Более семидесяти лет назад природа Южного Алтая отличалась удивительным изобилием. На речных протоках и озерах гнездились бесчисленные стаи диких уток, в ковыльных степях гуляли осторожные дрофы. Иртыш кишел рыбой, и мы, мальчишки, с примитивными снастями и никудышным уменьем удить, приносили домой такие уловы, которым позавидовал бы теперь любой московский рыболов-спортсмен.

Но годы шли, кончилось беззаботное детство. Когда мне исполнилось восемь лет, отец за руку отвел меня в городское училище. Приближаясь к двухэтажному каменному зданию, я смотрел на него с робостью, и мне казалось, что оно по своему величию не уступает дворцам, о которых я читал в книгах. Мог лия тогда думать, что через двадцать лет в этом самом училище под моим началом будет коллектив из двадцати учителей и нескольких сот учеников? Но будущее – , хорошее или плохое – скрыто от человека.

Учился я отлично, из класса в класс переходил с наградами.

В нашем отдаленном крае, где не было больших городов, не существовало фабрик и заводов, перед юношами, оканчивавшими ученье, стоял трудный вопрос: какую выбрать профессию? Выбор был невелик: пойти писцом в канцелярию, приказчиком к купцу или стать сельским учителем.

Большинство из нас, окончивших городское училище, избирали жизненный путь учителя. Пошел по этому пути и я.

Если бы моя юность проходила в Усть-Каменогорске теперь, в семидесятых годах XX века, то я за 15 минут дошел бы от своей квартиры до Педагогического института, чтобы отдать документы секретарю приемной комиссии. А в те далекие времена, в 1907 году, мне пришлось поехать за две тысячи верст – держать конкурсный экзамен в Томский учительский институт.

В России в ту пору учительских институтов было всего десять, и потому конкурс оказался очень большой. Но я сдал все экзамены на пятерки и в списке принятых числился первым. Какое восторженное письмо написал я своим учителям! Ведь это они дали мне такие основательные знания и вправе были гордиться моим успехом.

Но вы, юные друзья мои, читая эти строки, не подумайте, что при царском строе все было так хорошо и просто: захотел человек учиться, и тут же его мечта осуществилась. Слишком много было препятствий на пути к этой мечте.

Начать с того, что я окончил городское училище. Небольшое это образование, но и его в царской России получить было крайне трудно. Если бы отец после солдатчины вернулся в деревню, никогда не видать бы мне и этого скромного образования. Только богатые крестьяне могли отправлять сыновей в город: надо было платить за правоучение, покупать учебники, форменную одежду, оплачивать квартиру и пищу. А наша семья не принадлежала к числу богатых, и ученье в городе было бы для меня недоступно.

Но и окончившему городское училище не так-то просто было поступить в учительский институт. По сравнению с учительскими семинариями, готовившими учителей для сельских школ, институты давали своим питомцам большие преимущества. После института они имели право преподавать в городских училищах и даже в младших классах гимназии. В десяти учительских институтах России было 750 мест, а туда ежегодно стремились поступить тысячи учителей. Это были опасные конкуренты для нас, шестнадцатилетних юношей. В 1907 году в Томский институт поступило 25 человек, из них только 5 было "городских", а все остальные – учителя, иные со стажем в 10–15 лет. Но все мы жили дружно.

Теперь вы, быть может, скажете: "Ну что ж тут такого, просто подвалило человеку счастье!"

Но вы будете неправы. Еще Суворов говорил: "Помилуй бог, все счастье да счастье, а где же уменье?"

Счастье мне помогло, но было и "уменье". Я учился на одни пятерки, прочитал классиков, знал наизусть множество стихов Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Алексея Толстого, математику любил так, что сверх заданных решал десятки хитрых задач. Вот все это, а не одна удача помогла мне в моей тяжелой борьбе за образование.

Завидую я вам, современные школьники, когда читаю на страницах "Комсомольской правды" перечисление сотен вузов и техникумов, широко открывающих перед вами двери каждую осень. Вы живете в счастливое время – открыть себе широкий путь в жизнь зависит исключительно от вас, от вашего желания и старания.

Простите меня за это отступление, но оно необходимо. Вы, молодежь, плохо знаете прошлое, для вас это давно перевернутая страница истории, и только мы, люди старших поколений, помним, как трудно было пробиваться от мрака к свету, от невежества к знанию.

Я окончил учительский институт в 1910 году, и с этого времени началась моя почти полувековая педагогическая деятельность. Начал я службу учителем начальной школы, а закончил ее доцентом кафедры высшей математики столичного вуза. Понятно, мне все время приходилось повышать свою квалификацию. Без отрыва от работы я продолжал свое образование, окончил математический факультет Московского университета, изучил языки – латинский, французский, немецкий; английский.

Но как же я стал писателем?

Пристрастие к литературе я унаследовал от матери, потому что отец знал только одну-единственную сказку про Финиста – ясна сокола, которую и рассказывал нам, своим детям, в зимние вечера. Но у мамы сказок, легенд, преданий было в голове множество, она запоминала все, прочитанное или услышанное ею, и как-то своеобразно преломляла в своем воображении. Прочитанная ею у писателя Погосского страшная история о разбойнике, впущенном глупой девочкой-горничной в дом в отсутствие хозяев, происходила в нашем городе, чуть ли не на соседней улице… Как дрожали мы под одеялами, слушая жуткие подробности, рождавшиеся в уме рассказчицы… А трагикомический случай с женщинами, возвращавшимися с покоса в ночную пору, за которыми гналась копна сена? А вихорь, крутящийся в летний зной на пыльной дороге? Если бросишь в него нож со словами заклятия, он, вихорь, рассыплется мелким серебром…

Свой первый роман я начал писать в двенадцать лет. Сюжет его был навеян чтением "Робинзона Крузо". Мой герой потерпел крушение и, спасшись с затонувшего корабля, попал на необитаемый остров. Дальше двадцати страничек в школьной тетради рукопись не продвинулась, и время уничтожило мой детский труд.

В двадцатых годах я написал несколько пьес, они не без успеха исполнялись любителями на местной сцене, а впоследствии ставились в клубах Ярославля.

Серьезно заниматься литературой я стал в середине тридцатых годов, после того как переехал в Москву.

Однажды, читая старинную книгу, я натолкнулся на интересный факт: русский человек поднялся на воздушном шаре задолго до того, как это сделали братья Монгольфье. Это и послужило основой для моего первого исторического повествования, которое я вначале назвал "Первый воздухоплаватель".