Юрий вполуха внимал рассказчику. Отец то и дело ободряюще взглядывал на него, как прежде на старшего сына Василия. Матунька, улыбаясь, осведомлялась о самочувствии. Олег Рязанский обращался к нему уважительно: "Брат!", супруга его Евпраксия, великая княгиня рязанская, присматривалась к княжичу. (А вдруг у рязанской четы подрастает еще и дщерь?) Бояре то и дело с ним заговаривали. Юрию невольно пришло на мысль, хотя и шутливое, а все же памятное предречение Домникеи: "Жить нам придется не при Василии Первом, а при Юрии Втором". Этакая несусветная прелесть!
Пир был в разгаре, когда с родительского согласия Юрий попросил дядьку отвести его ко сну. После шумного застолья опочивальня встретила необычайной тишиной. Едва погасла свеча и прикрылась дверь, княжич моментально заснул.
И увидел себя в золотом венце. Этот убор, сверкающий дорогими каменьями, возложила на него красавица Домникея. Она выглядела юной, видимо, той поры, когда еще только переходила из отрочества в девичество. Брови вразлет, нос точеный, уста, как яхонты. "Радуйся, мой свет!" - шепнула бывшая мамка. И принялась украшать своего любимца цветами, целыми снопами цветов…
Юрий проснулся от прикосновения нежных перстов. Над ним и впрямь была Домникея.
- Проснись, соколик! Важная весть! Улучила краткое время прибежать, сообщить. Весь терем на ногах. Заполночь прилетел гонец: старший твой брат Василий Дмитрич бежал из Больших Сараев от Тохтамыша.
- Как бежал? - вскочил Юрий.
- Вместе с дядей вашим Василием Суздальским, тоже оставленным заложником в Орде. Дядю поймали и принял он, как сказал гонец, большую истому. Братец же твой словно в воду канул.
- Вернется? - с надеждой спросил Юрий. Поскольку Домникея молчала, он поведал свой сон. - Может, это предчувствие братней судьбы?
Грудь вывшей мамки взволновалась. Лик озарился радужными мечтами.
- Ежели б золотой венец возложила на тебя государыни-на девка Анютка (княжич передернулся, представив), это бы предвещало большое неудовольствие. А поскольку дорогой убор принят из моих рук, значит, будут тебя уважать и бояться многие, дарить ценными подарками. Только вот уж цветами лучше б не украшала. Они предвещают недолгие радость и довольство.
6
В златоверхом тереме имелся покой, куда даже ближним людям вход был заказан. Заветного порога ни разу не переступал и Владимир Андреевич Храбрый. Лишь однажды великий князь уединился здесь со своей супругой: это было перед Донским побоищем. И лишь однажды отец позвал сюда своего наследника: это было перед отправкой Василия к Тохтамышу. О чем шла речь в сокровенных стенах, осталось тайной. Все считали: о деле государственной важности! Обычно же в особом покое государь предпочитал оставаться наедине с собой. В сосредоточенном одиночестве, в неприкасаемой тишине он принимал незыблемые, сверенные с душой решения.
И вот Юрий оказался в этом покое. Отец рано утром заглянул в его спальню и привел сюда. Высокое маленькое окно еще мало давало света. Зажгли свечи на обширном пустом столе. Здесь не было книг, писчих листов, чернил, перьев. Отец не прилежал к чтению, письмом же занимался при крайней надобности. Он приходил в свое убежище не работать, а собираться с мыслями. Два жестких стула у стола, резной поставец в углу, - вот вся утварь. Дабы истопник не входил, печь топилась из перехода. Сейчас белые бока ее источали тепло. Юрий зяб, не то от холодной осени, не то от волнения.
- Сын мой! - начал Дмитрий Иванович. Добрые большие глаза его успокаивали робкого отрока. - Я уж теперь не знаю, увидим ли мы Василия.
Юрий хотел возразить, но отец поднял руку, предупреждая, что надо не говорить, а слушать.
- Вася кстати воспользовался смутой в Орде, - продолжил великий князь. - Тохтамыш восстал на своего благодетеля хана Тимура, властелина огромной азиатской державы. Чем кончится сия пря, посмотрим. Сыну удалось сольстить к себе трех ордынских чиновников. Их имена - Бахты Хозя, Хадыр Хозя и Мамат Хозя. Они и подготовили побег. Они же и сообщили мне, что бежал он в Подольскую землю, в Великие Волохи, к тамошнему воеводе Петру. Я послал туда молодых бояр: Ивана, Кошкина сына, другого Ивана, сына Всеволожа, и Селивана, внука Боброка. От них получил известие: Василий ушел немецким путем в Литву. А там сейчас, как в трясине.
- В трясине? - не понял Юрий.
- Видишь ли, - стал объяснять отец, - смерть Ольгерда Литовского принесла спокойствие нашим юго-западным границам, но не самой Литве. У Ольгерда осталось восемь сыновей. Яков-Ягайло был шестым, а стал первым. Оттер братьев, дядю же, старого Кейстута, удавил в темнице.
- Так-то он стал первым! - невольно передернулся Юрий.
- Взял старшинство не по праву, - подтвердил отец. - Между ним и сыном Кейстута Витовтом началась борьба, которой, казалось, не будет конца. Однако в прошлом году произошло неожиданное событие: Ягайло поехал в Угорскую землю и женился на Ядвиге, дочери и наследнице покойного Людовика, короля венгерского и польского. В Кракове окрестился в латынскую веру и принял достоинство государя Польши. Витовта же сделал наместником в Литве. Хотя согласие двоюродных братьев длилось недолго. Между ними опять немирье. И в это-то время наш Василий попал им в руки.
- На что он им? - удивился Юрий.
- С Ягайлой у меня дружбы нет, - вздохнул Дмитрий Иванович. - С немцами - тоже. Витовт же - друг немцев. Не отдаст ли им пленника? Могут и попросить, и даже потребовать ради мести. Вот почему я позвал тебя. Чтобы исподволь подготовить, посадить на великом княжении, если жизнь моя до времени пресечется.
- Татунька, слава Богу, ты здоров и молод! - воскликнул Юрий.
Отец погасил свечу на столе.
Яркий солнечный свет упал из слюдяного окна: день распогоживался. Пусть мало надежд на его тепло, зато солнечность греет душу.
Великий князь тяжело поднялся, большой и грузный, трудно было поверить, что ему еще нет и сорока.
- Мне кажется, я прожил долгую жизнь, - молвил он. - Сужу не по годам, по делам. Сделано много. Борьба за великое княжение с твоим дедом, Дмитрием Суздальским и Нижегородским. Еще более яростная борьба с Михаилом Тверским. Трижды пришлось отражать нападение на Москву Ольгерда Литовского. Удалось поменять немирье на мир с Олегом Рязанским. А скольких трудов стоило выстроить каменный Кремль! Еще что? Сделал Казань зависимой. Одолел мурзу Бегича на реке Воже. Потом - Донское побоище. Теперь вот восстановление княжества после Тохтамыша… На все эти дела молодости не хватит. Чувствую себя старцем.
- Бог даст, - встал и Юрий, - ты сызнова наберешься сил, старший братец Васенька воротится поздорову…
Тут он осекся. Вдруг стало темно. Свет в окне помутился, будто наступил вечер.
- Что это? - удивился великий князь. - По моим прикидкам, всего час дня, когда люди только еще утренничают, а тут… будто уже вечереет.
Послышалась беготня в переходе. Дмитрий Иванович открыл дверь. Челядинец бежал со свечкой.
- Княже, княже! - Он выронил свечу из трясущихся рук и уже в полной тьме не своим голосом произнес: - Солнце погибло!
Юрий ощупью подошел к столу. Услышал:
- Ужли затмение?
Люди принесли свечи. Все пошли на высокое крыльцо. Там было холодно и темно. Кто-то из слуг помянул пугливо о конце света. Чудов архимандрит Исакий, оказавшийся в тереме, произнес:
- О затмении пророк Захария глаголет так: "И сбудется тот день, перестанет свет, только студень и мрак будут".
Семен Федорович Морозов пояснил:
- Затмение, это когда луна застит между солнцем и землей.
Золовка Анна, гостящая у великой княгини, дала свое объяснение:
- Затмение бывает оттого, что злой дух скрадывает свет Божий и впотьмах ловит христиан в свои сети.
Примерно два часа спустя день вновь исполнился яркости. Отец сказал матуньке:
- Это знамение пугает меня. Что-то с Василием…
Борис Галицкий проводил Юрия в его ложню. На ходу, как бы между прочим, напомнил:
- У государя был первенец Симеон, да помер, когда тебе еще пяти лет не исполнилось. С тех пор старшим стал Василий.
Глубинное, смутное воспоминание! Юрий глянул на дядьку, как на дьявола-искусителя:
- Не пойду в спальню. Лучше на свежий воздух, на огород. Побуду один.
Однако он не хотел одиночества. Более того: боялся его. У черного хода на заднем крыльце встретил учителя своего Морозова. Этот человек становился лекарем для души: не только научит, но и наставит. И, как духовник, смятение обратит в покой.
- Боярин Семен, не прогуляешься ли со мной по огороду?
- Прогулка после ненастья весьма живительна, - пошел с ним учитель. - Солнце дарит лишь свет, а тепло спрятало за пазуху. Сейчас глядит озорно: вот, мол, какую штуку я откололо! А все же освежишь грудь после теремного духа, и телу легче.
Юрий завел речь о распре среди литовских наследников. В дополнение к отцовым речам узнал, что старшие братья не сопротивлялись властолюбию Якова-Ягайлы. Княжили в своих уделах и тем довольствовались. Лишь дядя Кейстут возмутился явному беззаконию, поначалу даже пленил племянника, однако же потом отпустил, простил. И ошибся. Ягайло заманил его в мрачный замок Крево, бросил в темницу, велел задушить. С тех пор у властолюбца борьба с двоюродным братом Витовтом Кейстутьевичем. У последнего в друзьях тевтонские рыцари. Ягайло же их боится, ибо воин из него аховый. Однако же сумел надеть в Кракове королевскую корону, объединил Литву с Польшей…