За столом литвин говорил о сатаниноподобном слуге, вставшем между Кейстутом и Ягайлой. Последний не походил на отца и деда: был ленив, обожал удовольствия, боялся трудных решений, искал советов. Таким советчиком стал для него отцов парубок, крепостной холоп. Звали - Войдыллом. Великий князь взял его к себе стлать постель, подавать питье. Дал в кормление город Лиду. А вскоре Войдылло получил руку сестры Ягайловой. Вот это старому дяде Кейстуту очень не поглянулось: княжну-племянницу выдали за холопа! Не пожалел он попреков ни вдовствующей великой княгине Ульяне, ни самому Ягайле, ни даже новобрачной. Войдылла это взбесило. Вскоре немецкий рыцарь, командир Остерродский, кум Кейстута, Куно Либштейн прислал донесение: "Ты ничего не знаешь, а Ягайло частенько посылает Войдылла к нам договариваться, дабы отняли твои волости". Кейстут призвал в помощь сына Витовта. Тот жил с Ягайлою душа в душу и ничему не верил. Однако пришлось поверить, когда немцы пришли брать Полоцк.
- Твой бывший удел, - напомнил Ольгердовичу Василий.
Изгнанник кивнул и продолжал повесть. Кейстут немцев прогнал, врасплох взял Вильно, пленил Ягайлу, нашел у него договорные грамоты с рыцарями. Витовт убедился, что двоюродный брат не так честен, как казалось до сей поры. Ягайло предложил дать присягу, что уступает великое княжение Кейстуту и никогда не выйдет из его воли. Тогда захватчик великокняжеского стола был отпущен, а коварный его слуга повешен.
- И по заслугам! - одобрительно кивнул Дмитрий Иванович.
- Так-то оно так, - раздумчиво протянул Ольгердович, - да ведь посмотреть как?
Василий кратко завершил за него сумрачную историю. Недолго длилось торжество Кейстута на престоле Ольгердовом. Ягайло отдыхал в Витебске. Трудно было сговорить баловня на отважное предприятие против дяди. За это взялись сестра-вдова, потерявшая своего Войдылла, и мать Ульяна, недовольная, что великое княжение перешло от ее сына к деверю.
- Дядя к своей беде завел со мной драчку, - вставил слово Дмитрий Ольгердович.
- Ягайло этим воспользовался, - досказал Василий, - призвал в союзники немцев. Битва должна была разразиться под Троками. Однако ленивый предпочел хитрость.
Юрий вставил:
- Не ленивый, а трус.
Василий смешно изобразил, как Ягайло уговаривал бывшего друга Витовта помирить его с Кейстутом. Так отец с сыном оказались у него в стане. Это и требовалось. Обоих схватили. Кейстута удавили в темнице, Витовту же удалось бежать…
Невесело возвращался Юрий с почестного пира в свою спальню. Такое возникло чувство, будто Василий привез чужие семейные страсти из литовского замка сюда, в златоверхий терем. Нет, они не олицетворялись Ольгердовичами, прибывшими на московскую службу. Они, незримые, но ощутимые, будут сами по себе рядом с Юрием.
Перед сном к нему заглянул Борис Галицкий и поведал великую тайну: Витовт отпустил Василия под страшную клятву. Наследник московского стола дал слово жениться на его дочери.
Младший княжич взволновался:
- Что она? Как она?
Дядька развел руками.
- Знаю, что именуется Софьей.
Юрий допытывался:
- Хороша собой?
Ответ был:
- Неведомо!
Таинственно тихо сделалось в спальне по уходе Бориса. Юрий медленно засыпал с обидой, что такую важную семейную новость узнал не от брата, не от матери и отца, а от постороннего человека.
Проснулся Юрий с предчувствием, что ему, младшему, уготована судьбой еще более худшая спутница жизни. По неведомо каким важным соображениям предстоит ему жениться не на великой княжне, не на королевне, не на дочке правителя, а на какой-нибудь дальней государевой родственнице, ради семейных уз и хрупкого мира между народами.
После утренней трапезы великий князь вышел из-за стола бок о бок со старшим сыном. Повел его к той самой, - Юрий проследил, выйдя из столовой палаты в теремной переход, - именно к той комнатке, где еще накануне сокровенно беседовал с младшим сыном.
7
Прошла Пасхальная неделя, пришли дожди, дождались своего часа. Юрий лежал на лавке, не желая ничем заняться. Дважды заглядывал Васильев дядька Осей, звал упражняться в воинском искусстве. С тех пор, как воротился из Коломны, где исправлял государеву службу, боевой искусник принялся обучать княжичей владеть разными видами оружия, защищаться и нападать. У Юрия к его гордости уроки обычно шли лучше, чем у Василия. Однако же на сей раз он не вскочил на зов наставника, лишь головой помотал:
- Нейду.
В конце концов сам старший брат пожаловал:
- Что сквасился Гюрга?
Юрий потер икры ног:
- Здесь больно. И в поясе.
Василий поругал мокрую весну, предсказал, что братнюю немоготу излечит улучшение погоды, и ушел, озабоченный неведомо чем.
Когда приболевший княжич не появился в столовой палате ни днем, ни вечером, пред ним явился дядька Борис, только что прибывший из Звенигорода.
- Что с тобой, господин?
Юрий вяло ответил:
- Да так: голова болит, познабливает. - И спросил: - Звенигород-то после Тохтамыша отстроился?
- Еще б ему не отстроиться! - усмехнулся дядька. - После разора семь лет прошло. Тебе уж ныне пятнадцать. Вьюнош! А тогда-то был отроком. Э! - внимательней взглянул Галицкий. - Приопух ты. Веки набрякли. Дай, лоб потрогаю… Уй-юй-юй!
Разостлал постель. Помог разоблачиться, пообещал позвать лекаря.
После общей вечерней молитвы в Крестовой все великокняжеское семейство собралось у одра больного. Он же видел пришедших, как сквозь туман. Слабо. Слышал голос родителя, вспомнившего давнюю московскую гостью - язву:
- Вдруг ударит, как ножом в сердце, в лопатку или между плечами. Огонь пылает внутри. Крове течет горлом. Обуревают то пот, то дрожь. У иных пухнет на шее, бедре, под скулою, пазухою. Десять здоровых приходилось на сто болящих.
- Ох, некстати такие речи! - прервала матунька. - Нет у Георгия всех тех примет.
Княжич знал, почему всполошился отец. Ведь дядя, великий князь Симеон, помер тогда от беспощадной болезни. Сам Юрий в детстве слышал, как посетила она Смоленск: осталось в нем всего пять человек. Вышли и затворили город, полный непогребенных. Хотелось крикнуть: "Бегите от меня все!", но язык не повиновался.
- Высунь-ка, покажи язык, - попросил немец-лекарь Сиферт. Помог извлечь из запекшихся уст. Сказал невесело: - Ярко-красный. И беловатый налет на кончике…
Юрий с трудом промолвил:
- Он при высовывании как бы спотыкается о края зубов.
Лекарь велел всем выйти. Юная княжна Марья в дверях сказала:
- У братца кроличье лицо!
Долго длился бурный разговор в теремном переходе. Не разобрать было слов.
Сколько времени истекло, прежде чем сызнова отворилась дверь? За ней - голос матуньки:
- Нет, Домникеица, нет, не ты! Найду, кому быть при нем.
Потом Юрий увидел Сиферта с белой повязью на лице по самые очи. Лекарь делал приготовления:
- Сейчас будем пускать кровь…
Княжич ощутил нежные прикосновения Домникеи и удовлетворенно вздохнул. Рука его была уложена на твердой подушке ладонью кверху. Под ней - льняное полотенце. Бывшая мамка стянула плечо жгутом, но не сильно.
- Сожми кулак, княжич, - попросил лекарь. - Несколько раз сожми.
Прокол почти не почувствовал… Сиферт наказывал, уходя:
- Надо его остричь. Заставлять много и часто пить. Будет жар, обертывать в мокрое, обтирать…
Дальнейшее стало ускользать от Юрьева слуха. Вновь смежил ресницы. Открыв глаза, он обнаружил себя на высоком струге, что везли на колесах, по пустынному волоку. Рядом - чужие люди в длинных черных одеждах. Остановились в урочище с круглым, осевшим от времени, травянистым валом. Кто-то сказал: "В старые времена кипело жизнью место сие, красно и видно. Сейчас же пусто все и ненаселенно!" Да, голая степь, река, небо…
Струг спущен на воду. Потянулись унылые берега, - ни селения, ни людей. Как на редкость, глядят на плывущих козы, лоси, волки, медведи, бобры, выдры. То и дело парят над стругом орлы, лебеди, гуси, журавли. Спутники Юрия зорко взглядывают по сторонам. К своему удивлению, он не речи их слышит, а мысли. Мысли о том, что здесь некогда существовали города знаменитые, а ныне же едва приметны следы их. Вон, ряд белых каменных столпов, подобных малым стогам. Княжичу это место назвали Донской беседой. На большом каменном столе - каменные сосуды. Красиво, но неприятно.
Струг двигался среди красных гор. Вдруг из расселины выскочили полунагие лучники, сели в суденышки, устремились к путникам.
Тщетно окружающие внушали Юрию: это хазары, жители древней своей столицы Саркела, хотят угостить хлебом и молоком. Он видел не угощение, а длинные кривые ножи. Заметался, ища спасения. И, сколь ни удерживали берегущие, кинулся с борта в воду. Зажмурился от холода. Пришлось применить усилие, чтоб открыть глаза…
Ни струга, ни реки, ни червленых гор. Он голый - в лохани с ледяной водой. Стоит при помощи Домникеи.
- За подмышки не хватай, я щекотлив! - запротестовал Юрий.
Однако сильная она все-таки, его хорошуля! Рывком вытащила, натянула шерстяные носки, заставила быстро запохаживать рядом с ней по спальне. Волокла обессиленного, как раненого:
- Ну же, ну! Шагай. Ведь, обеспамятев, прыгал на пол, бросался в переход. Удержала едва. А теперь… Ну, еще шажочек.
- Ай-яй-яй! - возник на пороге Сиферт. - Ты его пошлешь на тот свет! Знаю ваших знахарей. Одного купца пользовали от жара ледяной водой, он - уже там! - немец указал на небо.
Домникея остановилась на миг, держа обеими руками недужного.
- Сколько купец простоял в лохани? - спросила лекаря. - Одну минуту?
- Зачем одну? Целых пять!
Сиделка сердито глянула на врача: