- Владычица, венчанная госпожа наша, - сказал он ей при этом, - если ты действительно обратила благосклонный взор на недостойные стихи мои, то, чтобы день этот навсегда жил в моей памяти, заверши свои милости - спой нам что-нибудь.
- Да, - горячо подхватил Лихуд, - пожалуйста, доставь нам эту отраду.
- Спой, спой, - подтвердил и царь, - мы так давно не слыхали твоего пения.
Склирена, выучившаяся у рабыни-арабки петь и играть на лютне, не заставила долго просить себя. Лютня была принесена; струны дрогнули и зазвенели под белыми перстами. Все замерло, все взоры обратились к ней.
- Я не знаю ничего нового, - сказала она, - я спою вам также про луну.
И она запела старинную песню, которую и прежде не раз певала, но для всех эта песня прозвучала как что-то новое и незнакомое.
Как я тебя ждала, красавица - луна!
Чуть вспыхнет небосклон, тобою озаренный,
В прозрачной полумгле из утлого челна
На берег выйдет он - любимый и смущенный.
Немая ночи мгла тобой оживлена;
Вот рокот соловья рассыпался влюбленный;
Блеснула серебром ленивая волна,
Лишь воздух недвижим, цветами напоенный.
Он будет ждать меня, в раздумье погружен…
Не знатен, не богат, совсем безвестен он, -
Но я люблю его - и властью никакою
Не удержать меня, когда, огня полна,
Я к берегу сойду, озарена луною…
Как я ждала тебя, красавица - луна!
Она кончила, и последний звон струн замер… Мгновенно наступившая тишина вдруг прервалась громкими, восторженными криками, несмолкающими рукоплесканиями. Все заволновалось, все поднялись с мест и окружили певицу. Но, несмотря на горячие просьбы, она не стала больше петь. Подозвав к себе этериарха Бойлу, она заговорила с ним вполголоса.
Мало-помалу опять завязались оживленные беседы между гостями. Склирена встала и оставила пир, но долго еще не смолкал его веселый шум. Вино рекой лилось в золотые кубки: звездное небо виднелось между занавесами, и ароматный дым из курильниц на серебряных треножниках легким облаком висел в воздухе.
* * *
После ярко-освещенной палатки пира очутившись на темной террасе, Склирена долго вглядывалась в сумрак ночи. Потом она спустилась по широкой лестнице в сад и пошла по мощенной мраморными плитами дорожке.
Ярко горели звезды; воздух благоухал цветами; неподвижно стояли черные кипарисы. Склирена шла торопливо, но не от одной быстрой ходьбы неровно стучало ее сердце.
Кто-то стоял у поворота дорожки; Склирена узнала одного из своих управителей.
- Это ты, Прокопий? - спросила она.
- Я, августейшая, - отвечал управитель.
Сердце ее упало.
- Ты один? - вырвалось у ней.
- Нет. Он здесь - вон на той скамье. Я купил его.
Она вздохнула свободнее и быстро пошла вперед.
- Встань; августейшая госпожа идет, - сказал Прокопий, вслед за ней подходя к белой мраморной скамье. Стройная тень Глеба поднялась и выпрямилась перед подошедшими.
- Здоров ли ты? Хозяин ничего не сделал тебе? - быстро спросила Склирена. - Ты - мой раб теперь. Я купила тебя.
Он с изумлением всматривался в лицо стоявшей перед ним новой госпожи; он знал этот голос.
- Боже мой! - всплеснув руками, воскликнул он наконец. - Это ты "августейшая"! Ты - моя госпожа!
Удивлением звучали слова его, но Склирена не заметила в них той радости, которую она ожидала встретить.
- Разве ты не рад?
- Нет… я рад. Мне легче работать для тебя, чем для того…
- Твоя работа будет не тяжелая. Ты поступишь в отряд телохранителей. Тебя сейчас отведут в твое помещение, а завтра ты получишь новые одежды, шлем, латы, оружие и начнешь учиться своим обязанностям… Я буду иногда видеть тебя.
Будущее казалось ей светлым и сияющим. Легкий ветерок шелестел листвой, издали доносился ласковый ропот волн Пропонтиды.
- Ну, теперь можешь идти, Прокопий! - обратилась она к стоявшему в почтительном отдалении управителю. - Отведи его к этериарху.
Она опустилась на скамью, где Глеб сидел до ее прихода, прислушивалась к удаляющемуся звуку их шагов, и никогда, кажется, не дышалось ей так легко и свободно. Дворец более не казался ей тюрьмой; напротив, ей чудилось теперь, что весь мир заключен в его стенах, под его куполами, что каждый лист дремлющих под звездным шатром деревьев шепчет что-то новое.
* * *
На другой день Глеб был зачислен в дружину варягов и облекся в установленную одежду. Глядя на него, трудно было подумать, что лишь день назад он был простым рыбаком и впервые облачился в блестящий наряд царского телохранителя. К нему необычайно шел и яркий плащ, красивыми складками наброшенный поверх лат, и шлем, придававший мужественное выражение его юношескому свежему лицу; ремни сандалий ловко охватывали его ноги. Можно было подумать, судя по непринужденности, по врожденной грации его движений, что он с детства носил этот наряд. Только иногда им овладевало смущение, и природная застенчивость сказывалась в чертах его, в румянце, ярко вспыхивавшем на щеках.
Блеск и роскошь царского жилища поразили бывшего рыбака. Новые товарищи водили его по дворцу, показывая разные диковины, и изумлению Глеба не было границ перед бесконечными рядами зал, пестротой и яркостью мраморов и мозаик на их стенах, красотой галерей и колоннад.
Священный, Богом хранимый дворец, окруженный как крепость стенами, находился - близ св. Софии и отделялся от нее лишь внутреннею площадью, форумом Августеоном. Дворец состоял из множества отдельных зданий, соединенных колоннадами, внутренними дворами-атриумами, террасами и переходами. Каждый император пристраивал новую церковь, залу или внутренние покои; это был целый лабиринт построек, лишенный однообразия и фасада, заключенный в неприступных стенах, как кремль русских царей, как сераль султанов. Над массой построек возвышались золотые купола церквей, башни, порталы и колоннады, смело выступавшие кверху.
Помещение телохранителей находилось на первом внутреннем дворе, на который гордо выступала знаменитая Сигма - главный портал священного дворца, украшенный колоннами фригийского мрамора. Двор этот носил название таинственного фиала Сигмы; весь окруженный колоннадой, он был мощен мрамором, и фонтан посреди его бил из массивной золотой раковины в серебряную чашу бассейна.
Направо от таинственного фиала Сигмы находились дворцы Дафнейский и Халкейский, с примыкавшею к ним церковью Св. Стефана и Кафизмою, дворцом императорской трибуны, откуда монархи, не выходя из стен укрепленного дворца, в виду всего народа присутствовали на играх в ипподроме.
Целый ряд зал тянулся за Сигмой; там, к длинной галерее сорока мучеников примыкала Жемчужина, помещение Склирены, и Кенург, внутренние покои царя; там же, среди множества церквей и молелен, высился Хризотриклин или Золотая палата с ее смелым куполом, с мозаичным образом Спасителя, проходя мимо которого из своих покоев, всегда, согласно обычаю, останавливались на молитву многие поколения императоров.
Кругом по террасам спускались к морю тенистые сады, с бассейнами, фонтанами, статуями, часовнями и беседками, с дивными видами, там и сям развертывающимися на Пропонтиду.
Глеб скоро познакомился со всеми уголками царского жилища; он пригляделся к его сказочной обстановке; его перестали удивлять массивные троны из литого золота, двери с серебряными барельефами, оклады икон, блистающие дорогими каменьями, мозаики, шелковые и пурпурные занавесы, пушистые восточные ковры.
Но нелегко было привыкнуть к складу придворной жизни. Особый и странный мир представлял этот огромный блестящий двор, с его шутами и евнухами, с бесконечными интригами и вечным страхом ссылки, темницы и пыток, - вся эта смесь золота с грязью и развратом, утонченной образованности с грубым невежеством и суевериями…
V
У орла гордый взгляд загорается,
Заиграло, знать, сердце орлиное.Я. П. Полонский ("Орел и Змея")
Почти месяц жил уже Глеб во дворце, когда накануне Троицына дня начальник отряда телохранителей, отдав различные приказания по случаю предстоящего назавтра большого выхода царя в св. Софию, отозвал в сторону Глеба и еще одного совсем молодого телохранителя - Михаила Алиата.
- А вас двоих, - сказал он им, - этериарх велел отправить к Хризотриклину на выход императора. Поздравляю вас, - вполголоса прибавил он.
- С чем ты поздравляешь нас? - спросил Алиат.
- Как с чем?! Это большая честь быть позванным к Золотой палате со всем синклитом. Притом я полагаю, что вас ожидает царская милость: может быть, дадут назначение или произведут в чин.
- В чин… в какой чин? - снова спросил Алиат.
- В какой - право не знаю; вероятно, в какой-нибудь не слишком большой. Едва ли тебя сделают завтра же кесарем или севастом. Впрочем, - махнув рукой, присовокупил начальник, - нынче все возможно, тем более, что у тебя немало знатной родни, а твой товарищ, - кивнув головой на Глеба, прибавил он, - определен к нам самою августейшею Склиреной.
И начальник телохранителей отошел от них, продолжая отдавать приказания.
- Завидует… - шепнул Алиат Глебу, - ведь его-то самого не часто приглашают к Хризотриклину. А мне уже давно обещана награда: только что это будет?