– Там призрак! – вскричала, как уже говорилось, малышка Жамм.
После испуганных восклицаний и сбивчивых рассказов воцарилось леденящее молчание. Слышалось только дыхание перепуганных девушек. Потом Жамм в непритворном ужасе забилась в самый дальний угол и прошептала:
– Послушайте!
И всем показалось, что за дверью действительно что-то зашуршало.
Никаких шагов – только что-то вроде шороха шелковых одежд, коснувшихся стены. Потом все стихло. Сорелли, собрав все свое мужество, приблизилась к двери и слабым голосом спросила:
– Кто там?
Ответа не последовало.
Тогда, чувствуя на себе напряженные взгляды балерин, она сделала над собой усилие и произнесла громко и резко:
– Кто-нибудь есть за дверью?
– Да, да! Конечно, есть! – поспешно прошептала востроглазая Мэг Жири, схватив Сорелли за газовую юбку. – Только не открывайте! Ради бога, не открывайте!
Но Сорелли, вооружившись стилетом, с которым никогда не расставалась, решилась-таки повернуть ключ и приоткрыла дверь; юные балеринки стояли, сбившись в кучу, возле туалетной комнаты, а Мэг Жири шептала:
– Мамочка моя!
Между тем Сорелли храбро выглянула в коридор. Он был пустынен; газовый рожок в стеклянной оболочке скупо освещал красноватым светом потемки, не в силах разогнать их. Балерина вздохнула с облегчением и снова закрыла дверь.
– Никого там нет.
– Но мы же его видели! – испуганно проговорила Жамм, с опаской подходя к Сорелли. – Он, должно быть, бродит где-то поблизости. Я даже боюсь идти переодеваться. Надо нам всем вместе спуститься в зал, поприветствовать директоров и сразу вернуться.
С этими словами девушка боязливо коснулась висевшего на шее крохотного кораллового талисмана, который должен был охранить ее от несчастий. А Сорелли украдкой, кончиком розового ногтя правого большого пальца, очертила крест святого Андрея на деревянном колечке, охватывающем безымянный палец левой руки.
Один известный журналист писал о ней так:
"Сорелли – высокая, красивая танцовщица с серьезным сладострастным лицом, гибкая, как ива, в театре все говорят о ней, что она "красавица". Золотистые белокурые волосы обрамляют высокий лоб, ниже которого сияют изумрудные глаза. Голова ее плавно покачивается на длинной, точеной и горделивой шее. Во время танца она делает такое неуловимое движение бедрами, от которого по всему ее телу проходит волнующая дрожь. Когда она поднимает руки и слегка приседает, перед тем как сделать пируэт, высовывается все, что скрыто под туго натянутым корсажем этой обольстительной женщины, и это зрелище может любого свести с ума".
Правда, в смысле ума похвастать ей было нечем, однако в этом ее не упрекали.
– Девочки мои, – оглядела она молоденьких балерин, – придите скорее в себя… Что такое призрак? Ведь никто его по-настоящему не видел…
– Нет, мы видели его! Только что видели! – хором запричитали девушки. – У него череп вместо головы и тот самый фрак, в котором он встретился Жозефу Бюкэ!
– Габриель тоже его видел! – добавила Жамм. – Не далее как вчера. Вчера после обеда, средь бела дня…
– Габриель, хормейстер?
– Ну да. Вы разве об этом не слышали?
– И он был во фраке? Средь бела дня?
– Кто? Габриель?
– Да нет же! Призрак!
– Вот именно! Он был во фраке! – закивала головой Жамм. – Мне сам Габриель сказал об этом. Дело было так. Габриель сидел в кабинете режиссера. Вдруг открывается дверь, и входит Перс. Вы знаете, что у Перса дурной глаз?
– Да, да! – хором ответили девушки, которые при имени Перса сделали рожки: вытянули вперед указательный палец и мизинчик, прижав к ладони средний и безымянный и наложив на них большой палец.
– Габриель очень суеверен, – продолжала Жамм, – но вежлив, и когда встречается с Персом, он просто незаметно кладет руку в карман и трогает ключи… Так вот, как только Перс открыл дверь, Габриель вскочил со своего кресла и дотронулся до замочной скважины шкафа, ну, чтобы коснуться железа. При этом он задел своим пальто за гвоздь и вырвал целый клок. Потом, выходя, ударился лбом о вешалку и набил себе огромную шишку. Но и это еще не все: по дороге он зацепился за ширму, стоявшую возле рояля, хотел опереться на него, но крышка неожиданно захлопнулась и прижала ему пальцы; он, как сумасшедший, выскочил из кабинета и в довершение всего споткнулся на лестнице и пересчитал боками все ступеньки до второго этажа. Как раз в тот момент мы с мамой проходили мимо. Мы бросились поднимать его. У него все лицо было в крови, но он тут же разулыбался и воскликнул: "Спасибо тебе, боже, что я так легко отделался!" Мы удивились, и он рассказал нам все. Дело в том, что за спиной Перса он увидел призрака! Призрака с черепом вместо головы, каким его описал Жозеф Бюкэ.
Жамм, запыхавшись, досказала свою историю, и тут же поднялся глухой испуганный ропот. Потом наступило молчание, которое прервал тихий голос младшей Жири, в то время как Сорелли, очень взволнованная, полировала ногти:
– Лучше бы Жозеф Бюкэ ничего не рассказывал.
– Почему? – удивился кто-то.
– Так считает мама, – ответила Мэг еще тише, испуганно оглядываясь, как будто боялась, что ее услышит кто-то посторонний.
– Почему твоя мама так считает?
– Ну как же! Она говорит, что призрак не любит, когда его беспокоят.
– Откуда она это знает?
– Потому что… Потому что она…
Это наигранное заикание разожгло любопытство девушек, которые мигом окружили младшую Жири и, тесно сгрудившись и подавшись вперед в едином просящем и испуганном движении, стали умолять ее рассказать все, что она знает. Они словно передавали друг другу свой страх и получали от этого острое удовольствие.
– Я поклялась молчать, – наконец выдохнула Мэг.
Однако они продолжали тормошить ее, обещая сохранить тайну, и наконец Мэг, сама сгоравшая от желания поведать подругам жуткую историю, заговорила, не сводя глаз с двери:
– Это из-за ложи…
– Какой ложи?
– Ложи призрака!
– У призрака есть ложа?!
При известии о том, что призрак имеет ложу, девушки не смогли сдержать удивления, смешанного с мрачным восторгом.
– О господи, рассказывай же…
– Только тихо! – приказала Мэг. – Это первая ложа, номер пять. Первая сбоку от левой авансцены.
– Невероятно!
– Тем не менее это так. Эту ложу обслуживает моя мама. Но поклянитесь никому об этом не рассказывать.
– Конечно! Давай дальше!
– Так вот. Эта ложа призрака… Уже больше месяца туда никто не заходил, кроме призрака, и администрация получила указание никому не сдавать ее…
– Это правда, что туда приходит призрак?
– Разумеется.
– То есть видели, что туда кто-то заходит?
– Да нет же! Туда приходит призрак, и там никого нет!
Девушки переглянулись. Если призрак приходит в ложу, кто-то должен был его увидеть, потому что у него фрак и череп вместо головы. Они сказали об этом Мэг, и та с горячностью продолжала:
– Как вы не поймете? Призрака не видно, и у него нет ни фрака, ни головы! Все, что рассказывают о черепе или об огненной голове, – это болтовня! У него нет ничего подобного… Его можно только слышать, когда он в ложе. Мама ни разу его не видела, а только слышала. Она и программку ему приносит!
– Да ты просто смеешься над нами, – сочла своим долгом вмешаться Сорелли.
Тогда младшая Жири заплакала.
– Лучше бы я ничего вам не говорила… Если бы только мама знала!.. Но все-таки Жозеф зря занимается делами, которые его не касаются. Это принесет ему несчастье. Мама еще вчера сказала это.
В этот момент послышались тяжелые торопливые шаги в коридоре, и взволнованный голос прокричал:
– Сесиль! Сесиль! Где ты?
– Это матушка, – прошептала Жамм.
– Что случилось?
Дверь распахнулась. В комнату влетела представительная дама, сложенная, как гренадер из Померании, и со стонами упала в кресло. Ее глаза почти совсем вылезли из орбит, и лицо приняло цвет обожженной глины.
– Какое несчастье! – проговорила она. – Какое несчастье!
– Что? Что такое?
– Жозеф Бюкэ…
– Ну и что Жозеф Бюкэ?
– Жозеф Бюкэ мертв!
Комната Сорелли наполнилась недоверчивыми восклицаниями и просьбами рассказать о случившемся.
– Да, его только что нашли повешенным на третьем этаже подземелий. Но самое ужасное, – продолжала срывающимся голосом бедная женщина, – самое ужасное в том, что машинисты, которые нашли тело, утверждают, будто слышали вокруг мертвеца что-то вроде заупокойного пения.
– Это дело рук призрака! – вырвалось у младшей Жири, которая тут же прижала ко рту сжатые кулачки и пролепетала: – Нет, нет! Я ничего не говорила!.. Я ничего не говорила!
А вокруг нее подруги повторяли испуганным шепотом:
– Это призрак!..
Сорелли побледнела.
– Я не смогу произнести приветствие, – прошептала прима-балерина.
Мамаша Жамм опрокинула рюмку ликера, стоявшую на столике, и высказала свое мнение: в подземельях и впрямь живет призрак.
В конечном счете так и не удалось узнать в точности, как погиб Жозеф Бюкэ. Следствие не дало никакого результата: единственной версией было самоубийство. В своих "Мемуарах директора" господин Моншармен, который сменил в этой должности Дебьена и Полиньи, так описывает случай с повешенным: