В промтовары завезли маленькую грампластинку с музыкой из этого фильма. Но песни "Загулял" там не было. Поговаривали, что существует и диск–гигант, и там записан весь "саундтрек" фильма (впрочем, мы не знали тогда этого слова - "саундтрек"), есть даже "Загулял"… но где же это взять? До нашего городишка - тысяча километров от Москвы - вряд ли доедет. Правда, вроде бы есть этот диск у Пашки Шпачко с соседней улицы, но он жмотится, скотина, никому не даёт слушать, говорит, что пластинка запечатана и он пока не собирается её распечатывать. Что значит "запечатан"? Наверняка врёт. Это у буржуев диски запечатаны, чтобы тот, кто купит, мог слушать незапиленный свежак ("право первой ночи"). А у нас грампластинки (боже, какое отвратительное слово!) продаются в тусклых конвертах и полиэтиленовых пакетах - "пылесосах", и любой может достать оттуда диск и послушать, даже ещё в магазине…
В журнале "Юность" вышла статья Аркадия Петрова "Метаморфозы Александра Градского". Очевидно, публикация её была приурочена к выходу на экраны фильма Кончаловского. Мы, наконец, увидели, как Градский выглядит. На снимке был он и актёры Смоктуновский и Киндинов. Я обнаружил эту статью случайно. Собирали макулатуру, стучались в квартиры, просили ненужную бумагу. Нам отдавали старые газеты и журналы. Всю эту печатную продукцию мы сваливали на заднем дворе школы и рылись в ворохе бумаг, искали что–нибудь интересное. Из журнала "Вокруг света" я выдёргивал только страницы с фантастикой и детективами. Позже это добро превратилось в переплётной мастерской в увесистый том, которым я дорожу и сегодня. Нашёл я в куче макулатуры и журнал "Юность", а там - статью Аркадия Петрова о Градском. "О молодёжи, запечатленной на киноленте, спел её сверстник, - писал музыкальный критик. - Спел, кстати говоря, все мужские песни картины ("продублировав" на звуковой дорожке фильма таких артистов, как Евгений Киндинов и Иннокентий Смоктуновский), спел ясно, просто и достоверно. "Не скрою, - говорит режиссёр "Романса", - мы пробовали и других певцов. Но оказалось, что лучше всех исполняет песни Градского сам Градский. Причём у нас была своя сложность - песни эти должны, конечно, звучать профессионально и в то же время необходимо было создать иллюзию, что поёт герой фильма, простой парень, ну, скажем, водитель автобуса. Создать иллюзию непрофессионализма. Градскому все эти перевоплощения удаются легко. Потому что он талантлив разнообразно…"
В те годы ощущался большой дефицит в публикациях подобного рода. Никто ничего толком не знал о своих кумирах. Кажется, именно тогда, после этой статьи, Градский начался для меня по–настоящему.
4
Вскоре его показали по телевизору! Александра Пахмутова написала несколько песен для фильма "Моя любовь на третьем курсе" и доверила их Градскому. Одна из них попала в телепередачу "Песня года". Кто теперь помнит этот фильм? А песни Пахмутовой "Как молоды мы были" и "Яростный стройотряд" и сегодня звучат в радиоэфире. В то время пытались мы их и сами исполнять, аккомпанируя себе на гитарах. Но петь после Градского - занятие неблагодарное. Лучше его уже не получится. "…иное "прочтение" их трудно даже представить, - писал Аркадий Петров о песнях Тухманова "Жил–был я" и "Джоконда". - Молодой артист не просто поёт, он ещё и великолепно рассказывает сюжет - качество, которое встречается далеко не у всех эстрадных исполнителей!"
Запомнилась глуповатая карикатура в "Литературной газете". Футболисты, обнявшись, уходят с поля, в руках у одного из них - гармонь. На лицах довольные ухмылки. Поют: "Первый тайм мы уже отыграли…" Строчка из песни Александры Пахмутовой.
5
После школы многие из нас стали студентами. Я поступил в столичный мединститут. В Москве выяснилось, что пластинка с фонограммой "Романса о влюблённых" - не дефицит. Во всяком случае, не такой, как в провинции. Этот диск я купил в магазине "Мелодия" на Калининском проспекте. Мы туда бегали каждую неделю.
После первого курса нас всех запихнули в студенческий стройотряд. Именно "запихнули", потому что летом хочется на море, а мы были вынуждены два месяца корячиться на строительстве нового корпуса французского посольства на Якиманке. Таскали в неподъёмных носилках бетон для французского кинозала и убирали мусор. Никакой романтики в этом не было. На работу приходили не выспавшись и уже с утра шатались от усталости. Всех нас - и москвичей, и приезжих - поселили в общежитии на улице Волгина. Несложно понять щенячью радость вырвавшихся из дома московских студентов. А мы, "иногородние", делили эту радость с ними сполна. Спать укладывались только под утро. Пьянствовали, слушали музыку, ухлёстывали за девушками. "Радостный звон гитар, яр–р–ростный стройотряд…"
Один из моих друзей, Мишка Александров, тогда уже был женат. Что–то у него с женой не ладилось. Они вечно ругались из–за какого–то пса, которого жена Александрова, похоже, любила больше, чем самого Мишку. Она периодически вычёсывала у кобеля шерсть и раскладывала её сушить на газетке под кроватью. Мишка ненавидел и этого пса, и его шерсть под своей кроватью. Поругавшись с женой, он возвращался в общагу в страшной депрессии. "Я когда–нибудь замочу этого кобеля на хрен!" Много пил и курил, быстро пьянел, а потом в подпитии включал диск Давида Тухманова "Жил–был я". Заглавную песню никогда до конца не слушал, останавливал после первой же фразы. "Жил–был я. Стоит ли об этом?" Вж–ж–жик! Мишка возвращал звукосниматель к началу дорожки и наливал себе новую дозу. Под симфонический зачин струнных он опрокидывал в себя очередную порцию "Агдама" и мелодраматично закуривал, не убирая ладони со лба. И снова: "Жил–был я…" Вж–ж–жик!
Иногда комсомольские лидеры нашего потока зачем–то пытались привлечь меня к работе в общежитском интерклубе. Собирались в большой комнате, усаживались в полумраке за столики по двое или по трое, интеллигентно пили кофе, читали стихи, пели песни и говорили о дружбе народов. Потом были танцы. Арабы усиленно кадрили русских студенток, а к концу вечера потихоньку уводили их наверх, в свои комнаты. Те же, кто оставался, снова усаживались за столики и пели песни - советские и зарубежные. Однажды один араб поразил меня тем, что исполнил совершенно незнакомую мне песню на русском языке (он её знал, а я не знал!) - спел со страшным акцентом, путая гармонию и заканчивая каждый куплет на совершенно невероятном диссонирующем септаккорде: "Мне нужьна жьена лючще или хужье, лищь быля бы жьенщина, жьенщина без мужа…"
- Это что ещё за хохма? - тихо спросил я у своей русской соседки по столику.
- Это Ибрагим из Иордании.
- Я не о нём…
- Разве не знаешь? Старая песня Градского.
- Старая? Гм…
Ибрагим пел с таким видом, будто сочинил эту песню сам.
6
Знаете, всё, что бы я ни делал, приписывается моему скверному характеру. Меня это устраивает - чем больше приставалы уверены, что у меня скверный характер, тем меньше они ко мне будут приставать.
Некоторые даже считают меня очень добрым, как это ни странно.
Из интервью А. Г.
В конце семидесятых годов в Москву вдруг приехал ансамбль "Бони М", а вскоре, следом за ним - Элтон Джон. Это сегодня нас не удивишь никакой заезжей звездой эстрады, а тогда ажиотаж был страшный. Билеты достались только "мажорам" и некоторым везунчикам, мы же с другом даже не дёргались. Однажды уже пытались попасть с ним в Театр Эстрады на концерт Чеслава Немена. Прогуляли занятия в институте, простояли в очереди часов шесть, промёрзли до костей, но так и не смогли подойти к кассе. Поэтому понимали, что московские концерты "Бони М" и Элтона Джона увидеть нам не суждено. К тому же пошёл слух, что билеты распространяются только через парткомы и горком комсомола. Но одному из наших, общежитских, всё же посчастливилось. Факт почти невероятный: парень прорвался "на лишний билетик", да ещё по дешёвке. Вернулся - и давай восторженно трещать по всем комнатам:
- Это обалдеть, мужики! Это надо видеть! А сколько в зале знаменитостей! Градского видел! Ходит по фойе, очки на нём в пол–лица, на шее пышный бант кадык подпирает, смотрит Градский на всех надменно, голову запрокинул…
- А голову почему запрокинул?
- Так ведь бант мешает!
- Ну а как музыка?
- Ну а что музыка? Музыка как музыка…
Мой товарищ Шурка Снетков как–то вечером забрёл в студенческую аудиторию в главном корпусе института, а там - толпа: пришли на концерт Градского. Никаких афиш, конечно, не было. Шурке повезло: злостный прогульщик, он был вынужден в этот вечер отрабатывать пропущенное занятие на одной из кафедр. Если бы не это, ни за что не побывал бы он на этом концерте. А тут прорвался через все кордоны, уселся чуть ли не в первом ряду (или на ступеньках в проходе, не знаю), Градского видел.
- Ну и как музыка, Шурка?
- Отпад! Голосина уникальный, глотка лужёная, владеет связками виртуозно - озноб, когда слушаешь. Представляешь, в одной из песен он голосом имитировал писк комара!
- Это как?
- А так! тоненько–тоненько - и–и–и…
Градский всегда был где–то рядом…