- Плохо вы меня принимаете. Я же ваша гостья. Гостей полагается угощать.
- У меня мало что есть. Чаю с печеньем хотите?
- Хочу. Главное, чтобы от души.
Полынин пошел на кухню ставить чайник. Даная, оставшись одна, оглядывала комнату. "Приятно", - сказала она, войдя. Нет, не приятно. Чисто, пусто. Ни пылинки. Без пыли какой-то нежилой вид. На стенах - ни картин, ни фотографий. На угловой полке - одна деревянная скульптура, нечто вроде человека, с усилием рождающегося из дерева...
Чёртушка потянулся, расправил игольчатые коготки и замурлыкал. От его тельца шло явственное дрожание, передававшееся вверх по руке. Существо слабое, хрупкое, недолговечное...
Вошел Полынин.
- Игорь Константинович, а ведь все кошки вашего года рождения уже умерли. И все собаки. И все лошади. Вам это не страшно?
- Нисколько.
- А мне страшно. Я люблю жизнь и не хочу умирать. Может быть, потому, что я ничего в своей жизни не сделала. Если умру, окажется, что жила зря. Вот вы в своей жизни много сделали. Поэтому вам и не страшно.
- Ничего я не сделал. Утону, как камень, упавший в воду. Пока живу, от меня идут круги...
- Хотела бы я, чтобы от меня шли такие круги!
Чёртушку сняли с колен и положили к другим, у пушистого бока Марьи Васильевны.
Чай у Полынина был крепкий, золотой, свежезаваренный.
- Со слоном? - спросила Даная.
- Со слоном. Индийский.
- Это я люблю. Между прочим, слоны вашего возраста, возможно, еще живут.
- Спасибо. Берите печенье.
- Оригинально. Обычно, когда ждут гостей, покупают торт, а у вас - сухое печенье.
- Виноват, я вас не ждал. А если бы и ждал, никакого торта не купил бы. Эти жирные символы праздника я терпеть не могу. Это наш, русский обычай, причем появившийся за последние годы. За границей этого нет. Там угощают куда более скромно, по нашим масштабам - бедно.
- А я люблю торты. Не есть, а смотреть. Есть мне нельзя из-за фигуры. Мы, полные женщины, лишены радостей жизни. А смотреть люблю. Что-то торжественное. Особенно когда рожденье, свечи по числу лет, огоньки дрожат, подмигивают... Знаете, один мой знакомый мальчик, лет шести, глядя на такой торт, сочинил стихи. Называются: "Чашка чая". Я их запомнила, прочесть?
Полынин кивнул.
- Передо мною торт стоит.
В торту свеча горит.
Один годик мне исполнялся,
Когда горела одна свеча.
Когда горела одна свеча -
Рождался я.
Балалаечка моя!
Не наигрался я!
В глазах Данаи появились слезы.
- Вы плачете? Дать валерьянки?
- Не надо. У меня вообще слезы близко. Выступят и уйдут внутрь. Это ненадолго, из-за стихов. Такая в них грусть: "Не наигрался я!" Вот и я не наигралась на своей балалаечке... Потому и боюсь смерти. Но не всегда. Иногда я ее призываю, чтобы не проходить позора старения.
- Слово "старение" применительно к вам не звучит.
- Приятно слышать. С этой точки зрения полезно общаться с людьми не своего возраста, а старше. Давайте не будем о смерти, о кошках, слонах, лошадях. Лучше посплетничаем. Обожаю сплетничать! А вы?
- До сих пор не замечал в себе этой черты.
- Бросьте. Конечно, любите, как и все, но не хотите признаться. Полагается думать, что сплетни - это плохо. Наоборот! Когда мы говорим о людях, они оживают. Кажется, в спектакле "Синяя птица" проводится идея, что мертвые оживают, когда мы о них говорим.
- То мертвые.
Полынину вдруг пришла в голову шальная мысль рассказать о Надежде, но он сразу же ее отбросил.
- Мертвые оживают, - задумчиво сказала Даная, - а живые становятся живее, когда мы о них говорим.
- Новая точка зрения, - усмехнулся Полынин, - но на сегодняшний вечер я готов ее принять. О ком вы хотите говорить?
- О разных людях. В частности, о Нешатове. Какого вы мнения о нем?
- Трудно сказать. Человек для нас новый, я его еще до конца не понял. По-видимому, дельный инженер. Способностей к теоретической работе пока не видно. Усидчивость незаурядная.
- Я не о деловых качествах, а о личных. Что он за человек?
- Сложный. Замкнутый. Обидчивый. Чем-то и кем-то обделенный.
- Вроде вашего, теперь моего, Чёртушки. Как, по-вашему, он честный человек?
- Я любого человека считаю честным, пока он мне не доказал противного.
- Правда, что он сидел в тюрьме? А потом долго был в психиатричке?
- Первый раз слышу. А откуда у вас такая информация?
- От Феликса Толбина.
- Вероятно, правда. Он обычно сообщает достоверные факты.
- Кстати, какого вы мнения о Феликсе? Давайте уж и его оживим.
- Феликса я знаю лучше. В целом я о нем высокого мнения. Исполнителен, вежлив, точен. Правильная речь, в наше время это редко встречается, особенно среди молодежи.
- А как по-вашему, Феликс красив?
- Ну и вопрос! Об этом вам судить, вы женщина.
- Как женщина я на него не резонирую. Не мой диапазон волн. Объективно красив, но это красота не нашего времени. Щеки розовые, зубы белые-белые, волосы русые-русые. Как будто его старинный художник писал за деньги, желая польстить.
- Это вы верно подметили.
- А что? Я не такая глупая, как кажусь.
- Вы мне никогда не казались глупой.
- Просто вы меня не замечали. Теперь я у вас отметилась. Ладно, хватит оживлять Феликса. Пойдем дальше. Илья Коринец?
- Полная противоположность. Феликс гладок, обходителен. Илья угловат, строптив, весь в колючках. Человеческий кактус.
- А за что он не любит Фабрицкого?
- Ему кажется, что Фабрицкий недостаточно занят его судьбой. И зря: Фабрицкий занят его судьбой ровно настолько, насколько нужно. Может быть, есть элемент зависти: Илья считает себя неудачником, а Фабрицкий - олицетворение удачи.
- А вы знаете, что Илья безнадежно влюблен в дочку Фабрицкого, Машу? Вчера он узнал, что Маша выходит замуж. Немудрено, что он психует. Может быть, его раздражение против Фабрицкого с этим связано.
- Возможно. Я не знал, а то не был бы так бестактен. А что за девушка Маша?
- Вы, оказывается, способны на человеческие вопросы. Маша - прелесть. Александр Маркович в девичьем варианте. Очень спортивная, как и вся семья. Все четверо - теннисисты. И он, и Галина Львовна, и Гоша, и Маша. Высокой прыгучести. Я их видела на теннисном корте. Четыре крылатых Пегаса.
- Оригинальное сравнение.
- Это не мое. Так зовут машину Фабрицкого: "Крылатый Пегас". Красиво?
- Несколько избыточно. Пегас крылат по определению.
- Это какой-то греческий бог?
- Не бог, а конь. Крылатый конь, на котором в приступе вдохновения ездили поэты. Что вас так насмешило?
- Представила себе нашего Шевчука верхом на Пегасе. Пузом вперед, ноги в стороны... Он недавно мне подарил свои стихи. Размножены на ротапринте. По-моему, ничего. Вам не предлагал?
- Пока нет. Бог миловал.
- Это он вас боится. А всем другим свои стихи навязывает. Уже никто не берет под разными предлогами, а я взяла. Растрогался, руку поцеловал. Глаза такие грустные... Жалко его. Почему он такой... мученик самого себя?
- Судьба незаурядной личности. У него тяга к универсализму приняла отчасти карикатурные формы. Сама по себе эта тяга прогрессивна... Впрочем, нечто подобное я уже говорил, и не при вас ли? Прошу прощения. Старый Мазай разболтался в сарае.
- Игорь Константинович, не обижайтесь, но я ваши разговоры на умные темы не очень люблю. Вы гораздо лучше дома, с котятами, с Марьей Васильевной. В вас начинает просвечивать что-то человеческое.
- Польщен. Чем бы мне вас развлечь, если не разговорами? Музыку любите?
- Обожаю.
- Хотите, угощу вас синтетической музыкой?
- А что это такое?
- Музыка, сочиненная вычислительной машиной. Это мое увлечение, как теперь говорят, хобби. Терпеть не могу этого слова. Если уж на то пошло, то работа - мое хобби.
- А как же она ее сочиняет?
- По моей программе. Дело это не новое, опыты уже были, новое в моей программе то, что машине можно задать любой стиль. Например, русской народной музыки или же церковных песнопений. А можно приказать ей сочинять в манере любого композитора: Чайковского, Вагнера, Моцарта. Хотите, поставлю вам одну и ту же мелодию, обработанную в разных стилях? Мелодия самая простая, всем известная с детства: "Чижик-пыжик, где ты был?"
Полынин включил магнитофон. Зазвучала музыка. Марья Васильевна тревожно завозилась, несколько раз ударила хвостом по подстилке.
- На кого из композиторов это похоже? - спросил Полынин.
- На Пахмутову? - неуверенно сказала Даная.
- Почти. Я пытался здесь подражать стилю Бетховена, видимо не очень удачно. Хотите еще одну?
- Давайте. Только я ничего не понимаю в стилях.
Опять музыка. При первых же звуках Марья Васильевна насторожилась, подняла шерсть дыбом и закричала дурным голосом. Котята проснулись и запищали.
- Пожалейте кормящую мать, - сказала Даная. - Это под кого было?
- Под Баха. Талантливая кошка, тонко разбирается в музыке. Ставишь ей Чайковского - лежит спокойно, Бетховена - начинает бить хвостом, Баха - лезет на стенку. Она у меня индикатор правильности программы. Хотите еще один образец: стиль Шостаковича? У Марьи Васильевны он почти на уровне Баха.
- Нет, спасибо, - испугалась Даная, - знаете, я ведь соврала, что обожаю музыку. Люблю только песни. От классической у меня тоска.
- Что ж, дело вкуса. Чем бы вас еще развлечь? Показать старинные книги? У меня неплохая коллекция.
- Нет уж, пойду, - вздохнула Даная. - Погостила, и хватит. Дайте мне моего Чёртушку.