Ирина Грекова - Пороги стр 25.

Шрифт
Фон

Она одевалась перед зеркалом, Полынин стоял рядом, держа корзинку, перевязанную платком, в которой возился и попискивал Чёртушка. Даная запахнула пальто, поправила волосы, брови и вдруг сказала:

- Знаете, я очень одинока. А вы?

- Уже привык.

- Может быть, вы все-таки могли бы в меня влюбиться?

- Исключено. Я, знаете, туп на любовь.

- Это я сдуру сказала. Считайте вопрос снятым. И вообще, я люблю одного человека, но без взаимности. Сказать, кого?

- Не надо.

- Ну, давайте корзинку. Спасибо за все. За чай, за котенка, за музыку. Будьте здоровы!

- Я провожу вас.

- Не надо.

Ушла.

18. Разговор в лаборатории

- Магдалина...

- Что?

- Ничего. Просто мне нравится звук твоего имени.

- А мне не нравится. Родители, не подумав, назвали какой-то библейской грешницей.

- Не библейской, а евангельской.

- Все равно. До грешницы я не дотягиваю.

- И все-таки: Магдалина, Магдалина... Знаешь, на кого ты похожа с этой прической? На юношу с какого-то портрета эпохи Возрождения или Средних веков. Юношу в черном бархатном берете...

- Ростом мала.

- Это для нашего времени ты мала ростом. С тех пор человечество выросло. Знаешь, какие были тогдашние богатыри? По нашим стандартам - мелкота. Вес мухи. Я недавно в музее примерял мысленно рыцарские доспехи - латы, кольчугу, панцирь. Смешно: на половину меня не хватило бы. Так что когда мы читаем: "Богатыри в стальных доспехах..."

- Стальные души у них были. А где ваши стальные души, сегодняшние мужчины?

- Мы уступили их вам, женщинам.

- И напрасно. Сохранили бы свое при себе.

- Вы же не сохранили женственность.

- Некоторые сохранили. Я - нет.

- И все-таки: Магдалина, Магдалина... Не имя, а музыка. Магдалина, я тебя люблю. Известно тебе это?

- Допускаю. Не уверена.

- И ты это говоришь после... после того?

- Я уже говорила тебе: "то" было ошибкой. Осторожнее, у меня паяльник.

- Не буду. Но почему ошибкой?

- В таких вещах нет логики, нет "почему". Что-то такое не загорелось. Если тебе надо кого-то винить, то вини меня.

- Я хотел бы все-таки знать: чем я тебе не угодил? Чем я хуже других? Хотя это глупый вопрос. Давно знаю, что хуже. Во всем, всегда.

- Не кричи. Ничем ты не хуже других. Между прочим, "других" я не люблю тоже.

- Хорошее утешение. Их много было?

- О нет.

- Кто же именно? Не Фабрицкий ли?

- Таких вопросов ты мне задавать не вправе.

- Не буду. Прости, не сердись.

- Я уже простила.

- Люблю твой гнев: вспыхивает и тут же гаснет.

- Люби мой гнев, это можно.

- Если бы я был художником, я бы написал твой портрет: "Девушка с паяльником". Знаешь, сейчас луч солнца сзади упал на твое ухо, оно засветилось розовым, и я впервые понял выражение "ушная раковина".

- Обыкновенное ухо.

- Меня не покидает мысль, что, если бы я был кандидатом, ты бы иначе ко мне относилась.

- Глупо до предела. Какое это имеет отношение к ученой степени?

- Тебе хорошо, ты уже защитилась.

- Защитишься и ты, если для тебя это так важно. Работать ты умеешь. Если надо, я охотно тебе помогу.

- Не надо. Женщина в стальных доспехах.

19. Овощная база

- Вы знаете, - сказал Фабрицкий, - что нам сегодня предстоит. Обсуждать вопрос не будем, теорию я и без вас знаю. Перед нами конкретная ситуация: предложено проработать день на овощебазе. И мы выходим. Вопросы есть?

- Все ли выходим, и если нет, то почему? - спросил Коринец.

- Отвечаю: Максим Петрович в командировке.

- Как всегда, - подсказал Коринец.

- Как почти всегда. Анну Кирилловну как женщину, скажем деликатно, не самого юного возраста я освободил своей властью.

- А Шевчук почему не явился? - спросила Даная.

- Он у нас на полставки.

- Ну и проработал бы полдня. Без него скучно.

В этот самый момент явился Шевчук. Маслянистый, сияющий, с сигаретой на нижней губе. Все засмеялись.

- В чем дело? Я опоздал?

- Мы как раз обсуждали вопрос, почему вы не принимаете участия в нашем культпоходе, - ответил Фабрицкий. - Некоторые дамы выражали сожаление.

- А я, как видите, явился. И полный трудового энтузиазма. Хочу воспеть поход на базу в стихах. Уже придумал первые строки: "Без этой базы я б загнуться рад, обрыдло было прозябать без базы..."

- Не надо! - застонали кругом.

- Нет, вы вслушайтесь, какие аллитерации: "Прозябать без базы"! Инструментовка на "б" и на "з"!

- Обойдемся без инструментовки, - решительно сказал Фабрицкий.

- А знаете, тут что-то есть, - вмешался Полынин. - Этот метаславянский язык: "обрыдло было". Продолжайте, Даниил Романович.

- Пока есть только четвертая строка: "Как мильонер, перебирать алмазы". Немного подумаю, сочиню и третью...

- Думать не надо, вот она: "Бегу бегом, не требуя наград". Отшлифуйте и вставьте.

- "Бегу бегом, не требуя наград, как мильонер, перебирать алмазы..." - задумчиво повторил Шевчук. - Нет, не то. Вы не уловили духа торжественной медитативности произведения...

Со всех сторон посыпались варианты третьей строки. Шевчук отверг все: "Нет, товарищи, оставьте меня наедине с моей музой".

- Ну, ладно, - прервал стихотворчество Фабрицкий, - перейдем от художественной части к деловой. Объявляю поход открытым.

Двинулись. Впереди оперным шагом шел Фабрицкий в лыжном костюме и вязаной шапочке. Обтянутые икры играли, красный детский помпон болтался на шнурке с боку на бок. Рядом с Фабрицким под пару ему шагала Лора в ярком свитере, в дорогих джинсах. Ее светлые волосы стелились по ветру. По сравнению с этой нарядной парой все остальные выглядели люмпен-пролетариями: старые брюки, куртки, раздрызганные сапоги. Малых вел за руки двух своих близнецов, Рому и Диму. Мальчики катились, как послушные шарики.

На овощебазе пришедших встретила суровая толстая женщина в ватном комбинезоне. Она пересчитала рабочую силу. Дойдя до Малыха с близнецами, спросила:

- А эту мелкоту чего привели?

- Могу уйти, - сердито ответил Малых. - Детский сад на карантине, мать больна, я - кормящий отец. Протестуете - уйду.

- Да ладно уж, пускай будут, только без хулиганства.

Испуганные мальчики сопели носами. Они были в точности одинаковые: черноглазые, крепенькие, мохнатенькие.

Женщина распоряжалась:

- Этих на лук, тех на морковку, а этого, потяжельше, капусту топтать, - указала она на Шевчука. - Сапоги выдам под залог паспорта.

- Паспорта с собой нет. Членский билет Дома ученых годится?

- С фотом? Давай сюда.

Женщина взяла билет, удалилась в кулуары и вынесла огромные, крепко пахнущие резиновые сапоги.

- По полу не топай, только по капусте. Понятно? Остальных - лук, морковку перебирать, гнилье сюда, в бочку. Сидеть на ящиках, только аккуратно, они у нас квелые.

Лора опасливо оглядела ящик, вынула газету, разостлала. Женщина на нее накинулась:

- Разоделась, как на бал. Тоже мне работники! Сразу видно - НИИ. Прошлый раз тоже с ниёв приходили, не столько наработали, сколько по карманам рассовали...

- Потрудитесь вести себя прилично! - сверкнул глазами Фабрицкий. - Как ваша фамилия?

Она не испугалась:

- Шевчук - мое фамилие.

Взрыв хохота, которого не могла понять распорядительница, ее ошеломил. Она только водила глазами. Даниил Романович милостиво улыбался. Кое-как распределив рабочую силу по участкам и отдав распоряжения, женщина удалилась, захватив с собой однофамильца, Фабрицкий открыл "дипломат" и раздал каждому по паре резиновых перчаток:

- Частная собственность на средства производства. Поскольку база ими не обеспечивает, взял эту функцию на себя. За прокат - десять копеек с пары. Кому дорого, могу уступить.

Сотрудники, смеясь, натянули перчатки, сели на ящики, взялись за работу. Рома и Дима, сидя на одном ящике, молча и напряженно толкались спинами.

- Какие воспитанные мальчики! - восхитилась Даная. - Их не слышно и не видно.

- Услышите и увидите, - мрачно предсказал Малых.

Овощи были в ужасном виде. Морковь еще туда-сюда, а лук наполовину сгнил. Облепленные слизью луковицы выскальзывали из пальцев.

- От этого запаха мне прямо дурно, - пожаловалась Лора. - Чувствую, что упаду в обморок.

- Обмороки отмерли еще в начале века с отменой корсетов, - сказал Полынин. - Когда женщины носили корсеты и туго шнуровались, обморок был нормальной физиологической реакцией на что угодно: на мышь, информацию, дурной запах. В наше время, когда женщины носят брюки, они по части обмороков уравнены с мужчинами. Обморок как у тех, так и у других - очень редкое явление.

- Когда на меня упал шкаф, - сказал Малых, - я был близок к обмороку.

- А как себя чувствовал шкаф? - спросил Толбин.

Смех. Нешатов сидел рядом с Ганом и заметил его крайнюю бледность. Покатый лоб покрылся каплями пота. Было видно, что "редкое явление" вот-вот произойдет...

- Игорь Константинович, - спросил Коринец, - вы, кажется, большой сторонник физической работы? Эта вам тоже нравится?

- Нет, эта мне в высшей степени отвратительна. И не из-за запаха, а потому что я вижу загубленный человеческий труд. Мне мучительно жаль всего, что у нас пропадает, гниет, расточается.

- Что же вы предлагаете? - спросил Толбин.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке

Популярные книги автора