К этим первым впечатлениям прибавились не только повседневные наблюдения над уличной толпой, не только беглое знакомство с миром художников (см. письмо к матери от 3 июня 1830 г. с восторженными отзывами об этой среде), но и длительные впечатления службы в двух департаментах, под начальством всевозможных "значительных лиц", рука об руку с Поприщиными и Башмачкиными ("Шинель" была написана несколькими годами позже). Романтические по своим исходным тенденциям, три повести о гибели несчастных мечтателей-тружеников были насыщены острой социальной проблематикой, если и не оформленной в своем положительном содержании, то художественно тем более убедительной, что сквозь романтический замысел во всех повестях, особенно в двух последних, пробивался очень смелый реализм характеров и бытовых изображений. В "Портрете" и "Невском проспекте" намечается эстетическая проблематика и отчасти повествовательная манера "Мертвых душ"; в образах и юморе "Невского проспекта" и "Записок сумасшедшего" заложены основания для "Ревизора" и других гоголевских комедий.
Новые повести Гоголя встречены были скорее "небрежной похвалой", чем "едким осужденьем" большей части критики; только "Повесть о том, как поссорился" вызвала нападки и возмущение, отчасти предвосхищавшие бури вокруг "Ревизора" и "Мертвых душ". Но кроме беглых, хотя и очень содержательных приветственных замечаний Пушкина о "Старосветских помещиках", "Тарасе Бульбе" и "Невском проспекте" - в критике раздался один только голос, оценивший повести Гоголя по достоинству, установивший для них верную историко-литературную перспективу. Это была замечательная статья Белинского "О русской повести и повестях Гоголя", напечатанная в "Телескопе" в том же 1835 году. После общего теоретического введения, где устанавливалось два типа поэзии - "идеальная" и "реальная" (как равно законные в современности) и отмечалась в пределах "реальной поэзии" особая актуальность повести; после обзора повестей современников Гоголя - Марлинского, Вл. Одоевского, Погодина, Полевого и Павлова - Белинский рассмотрел повести Гоголя - "поэта жизни действительной". Он резюмировал их отличительные черты: "простота вымысла, совершенная истина жизни, народность, оригинальность" и, наконец, особая индивидуальная черта: "комическое одушевление, всегда побеждаемое глубоким чувством грусти и уныния". О статье Белинского, об ее содержании и значении не раз приходится говорить в комментариях к настоящему изданию; здесь отметим только, что Белинский с исключительной проницательностью угадал в молодом еще писателе явление первостепенного литературного значения. В Гоголе был угадан великий русский писатель, наследник и продолжатель дела Пушкина. По свидетельству Анненкова, Гоголь "был доволен статьей и более чем доволен: он был осчастливлен статьей". Статья Белинского не только вызвала сочувствие Гоголя отдельными своими мыслями (о чем также вспоминает Анненков), - она несомненно помогла Гоголю окончательно самоопределиться, отказаться от иллюзий, связанных с профессурой и с научно-историческими замыслами, и окончательно сознать себя писателем.
К тому же итоги первого года гоголевской профессуры были очевидны: профессура не удалась. Воспоминания слушателей Гоголя единодушно отмечают, что лекции Гоголя, за двумя-тремя исключениями, были вялы и бледны. Показательны и самые эти исключения. Гоголь читал увлекательные, даже блестящие лекции тогда, когда работал над ними как художник: лекции эти вошли в "Арабески". Но в то время, как адъюнкт-профессор С.-Петербургского университета Н. В. Гоголь-Яновский был не выше среднего уровня (а по эрудиции и ниже его), - автор "Тараса Бульбы" Гоголь давал гениальные исторические обобщения. Понять это, понять самого себя помогла Гоголю прежде всего замечательная статья Белинского.
III.
Белинский поддержал Гоголя в тот момент, когда литературные отношения Гоголя складывались не очень благополучно. Московский журнал, на который так рассчитывал Гоголь, не оправдал его надежд. Напрасно Гоголь в письмах к Погодину внушал ему свою программу журнала ("Да чтобы смеху, смеху, особенно при конце! Да и везде недурно нашпиговать им листки. И главное, никак не колоть в бровь, а прямо в глаз"); напрасно советовал "пустить его непременно подешевле", чтобы "оттянуть привал черни к глупой Библиотеке" (т. е. к "Библиотеке для Чтения" Сенковского). Новый журнал - "Московский Наблюдатель" - был организован по типу салонного журнала для немногих и сразу же занял позицию аристократической отрешенности и замкнутости (статья Шевырева "Словесность и торговля"). Повесть Гоголя "Нос", написанная для этого журнала, была отвергнута редакцией (повидимому, по настоянию Шевырева) - как "грязная". В то же время в отзыве на "Миргород" Шевырев пытался повлиять на Гоголя, переключить его творчество на изображение "хорошего общества". Гоголь становился предметом сложной литературно-общественной борьбы.
В борьбе этой Пушкин оставался неизменным союзником и руководителем Гоголя. К знаменательному в биографии Гоголя 1835 году относятся два эпизода первостепенного значения, и оба они связаны с именем Пушкина.
В этом именно году Гоголь по совету Пушкина приступил к работе над "Мертвыми душами". Известно из показаний самого Гоголя, что Пушкин не только внушил Гоголю самую мысль большого сочинения, с широким охватом разнообразного жизненного материала, но и уступил ему собственный сюжет, "из которого он хотел сделать что-то вроде поэмы". В письме 7 октября 1835 г. Гоголь уже извещает Пушкина: "Начал писать Мертвых душ. Сюжет растянулся на длинный роман и, кажется, будет сильно смешон… Мне хочется в этом романе показать хотя с одного боку всю Русь". И в том же самом письме - просит у Пушкина сюжета, "анекдота" для комедии, обещая "духом" написать комедию из пяти актов и "смешнее чорта".
Впоследствии, в "Авторской исповеди", воссоздавая историю своего писательского пути, Гоголь к этому именно времени прикреплял свой поворот в сторону серьезного комизма с общественно-сатирическими заданиями. "Я увидел, что в сочинениях моих смеюсь даром, напрасно, сам не зная зачем. Если смеяться, так уже лучше смеяться сильно и над тем, что действительно достойно осмеянья всеобщего". Так возник "Ревизор" на основе "анекдота", сообщенного и на этот раз Пушкиным.
В эту автобиографическую схему должны быть внесены, конечно, поправки: Гоголь слишком выравнял и выпрямил линию своего развития. "Миргород" и петербургские повести, полностью написанные за год до работы над "Ревизором", никак не покрываются формулой беззаботного смеха: обличительные задания, переход юмора в социальную сатиру совершенно очевидны в обоих циклах, в особенности - в "Повести о том, как поссорился" и в "Записках сумасшедшего". Но "Записки сумасшедшего" впитали в себя элементы другого, еще более раннего, заведомо сатирического замысла - замысла комедии, разоблачающей столичную бюрократию - "Владимир 3-й степени".
Мысль о комедии занимала Гоголя давно. С. Т. Аксаков отметил интерес Гоголя к комедии и "оригинальный взгляд" на нее еще в 1832 г. В начале 1833 г. друзья Гоголя уже знают из его писем, что им начата комедия "с правдой и злостью" - "Владимир 3-й степени", но что перо его "так и толкается об такие места, которые цензура ни за что не пропустит". За неоконченной комедией последовала новая - "Женихи", первый очерк "Женитьбы"; обе комедии Гоголь читает своим литературным приятелям, сведения о них проникают и в печать. Гоголь готовит одну из них ("Женихи") и для сцены, но, неудовлетворенный своими первыми опытами, с необычайной энергией принимается за новый замысел, подсказанный Пушкиным. Комедия, действительно, поспевает "духом" - в декабре 1835 г. уже отдается в переписку, в начале 1836 г. - в цензуру и затем на сцену.
Конец 1835 и начало 1836 г. - период особенно интенсивного литературного общения Гоголя с Пушкиным. Гоголь читает Пушкину первые главы первой (не дошедшей до нас) редакции "Мертвых душ"; неожиданно для самого автора, они заставляют Пушкина воскликнуть: "Боже, как грустна наша Россия!" В журнал свой, начатый в 1836 г. - "Современник", - Пушкин привлекает Гоголя как ближайшего сотрудника. В журнале этом появляется сочувственная рецензия Пушкина на второе издание "Вечеров". Здесь нашел себе приют и забракованный "Московским Наблюдателем" "Нос".