Когда пришло время уходить, Василием Петровичем вдруг овладела грусть. Не та лёгкая грусть, переполняющая всякого человека на кладбище, и даже не грусть, а скорее глухая тоска. Закусив в пельменной и выпив пару бутылочек "Жигулёвского", он подумал, как споткнулся: "А ведь мне никто памятник не поставит. На мебельную фабрику надеяться нечего. Похоронить, конечно, Зине помогут, денег дадут, автобус пришлют, а памятника не будет. Сошьёт кладбищенский сварщик на живую нитку крест из водопроводных двухдюймовых труб, ограду из арматурного железа, покрасят это всё в зелёный цвет. В первое время будет приезжать Зина на Пасху, если, конечно, недалеко, потом перестанет. Краска с железной таблички облезет, и никто не узнает, где могила моя. Как в песне поётся… Дети… А что дети? Им некогда. У них своя жизнь. У Нинки, того и гляди, второй появится, Петька - парень, не будет он на кладбище ездить. Да ведь и приехать приятно, когда памятник красивый, и могилка аккуратная, и оградка, и вообще всё в порядке. А кто же на могилку с облезлым крестом из водопроводных труб приедет? Радости мало… А зачем мне крест? Я ведь неверующий… Вот памятник - и красиво, и благородно, да и стоять будет всю жизнь. Чем дороже вещь, тем и служит дольше. Вон взять старинную мебель - кое-где немножко подправили, и опять стоит как новая. А теперешняя, стружечная, - через неделю скрипит, через год рассыпается. Гранит там или мрамор - это материал, ему сносу нет…"
Дома Зина учуяла пивной дух от Василия Петровича, но ничего не сказала, только губы поджала. Если б он не ходил так долго - а то пришёл он домой, считай, затемно, - то и разговору никакого. Он вообще-то спиртным не балуется, а в субботу пивка, конечно, можно, но тут непонятно, где он ходил, и настроение непонятное, потому Зина разговоров не завела и замолчала на весь вечер, что похуже всяких разговоров.
Василий Петрович посматривал на неё искоса и думал, что вот она, жена, хороша, когда всё по ней, а как не по ней, так и губы поджимает. И ведь знает, что такое поведение Василию Петровичу - нож острый. Пока ты жив, пока зарплату приносишь исправно - ты нужен, а случись что, так и не вспомнит никто.
Детей дома не было. Нина навещала их редко - куда с грудным ребёнком поедешь, а Петька шлялся где-то с дружками. Приходить стал поздно, другой раз и выпивши.
3
Уже зимой, в самые крещенские морозы, случилась у Василия Петровича командировка. Правда, какая там командировка - так, перебросили временно на другую работу в реставрационное управление, где памятники старины восстанавливают, нужно там было несколько кружал подвести под будущий свод кирпичный и, что самое главное, наличники кружевные вырезать по старинным чертежам. Да дело не в чертежах, а в том, что на них ничего не видно, приходится самому придумывать, что к чему: где ветка, где цветок, а где петух. Василий Петрович с такой работой знаком был с детства. В его краях на каждом доме такие наличники - хоть в музей. Когда-то давно он в этом реставрационном управлении подхалтуривал по деревянной части, и вот теперь начальство между собой договорилось, и Василия Петровича уже официально, с сохранением среднесдельной плюс премия от реставраторов, перевели приказом.
Работал он в одном помещении с белокаменщиками, которых мороз загнал под крышу, поближе к большой железной печке-времянке, на которой они оттаивали свой белый камень. Ребятами они оказались простыми и разговорчивыми, а Василий Петрович любопытен был до неизвестного ремесла, да и про своё любил рассказывать. Так у них и проходил обмен опытом.
Вот тут-то и произошло событие, которое роковым образом перевернуло всю оставшуюся жизнь Василия Петровича.
Один из белокаменщиков справлял в воскресенье свой день рождения и под конец праздника крупно поругался с тёщей. На работу он пришёл угрюмый… А работал он по мрамору, материалу как известно, более упорному, чем белый камень, требующему большего терпения и расчёта. И хоть не хотел он приниматься за работу, хоть и оттягивал этот момент предварительными перекурами, но всё-таки пришлось ему нацепить защитные очки, взять в руки шестизубец и кувалдочку, примериться и потихоньку - для разгона - стукнуть в первый раз. И удар-то был приблизительный по силе, но мраморная плита на этот раз отозвалась глухо и хрустко. Работающие по соседству мастера посмотрели в сторону угрюмого. Тот со злостью отшвырнул кувалдочку в угол и вынул папиросы. Один из мастеров подошёл к его верстаку и осторожно перевернул плиту. На обратной стороне, забегая за черту разметки миллиметров на пятьдесят, змеилась трещина.
- Да… - сказал мастер.
- Ну и чёрт с ней! - ответил угрюмый и уж хотел было зашвырнуть плиту в угол вслед за кувалдочкой, но его неожиданно для себя остановил Василий Петрович:
- Не нужна?
- А тебе зачем?
- Пригодится… Матери на могилку, - соврал Василий Петрович и удивился тому, как легко соврал.
- Забирай эту заразу, только осторожно, видишь, хрупкая попалась. И ведь не стукнул, примерился только, а она лопнула.
- Значит, судьба, - заметил Василий Петрович.
- Какая тут, к чёрту, судьба, когда голова трещит, - возразил угрюмый. - Каждый раз так. Как берёшься за работу не в настроении, так всё через пень-колоду выходит. Нет уж, я сегодня работать больше не буду. - Он повернулся к бригадиру: - Лучше завтра задержусь, а сегодня пойду пиво пить.
Вечером, когда уже совсем стемнело, Василий Петрович остановил такси, аккуратно уложил надколотую плиту, завёрнутую в старые мешки, на заднее сиденье. Жил он в старом пятиэтажном доме. Во дворике у него имелся небольшой сарайчик с верстачком и полками для материала и инструмента. Сюда он и попросил шофёра подъехать. Открыл застылый замок и, пристроив плиту надёжно между досок, расплатившись с таксистом, на лифте поднялся на свой четвёртый.
- А мне показалось, в сарайчике свет мелькнул, - сказала Зина.
- Это я заходил, - коротко ответил Василий Петрович и прошёл в ванную умываться.
- Так, значит, это ты на машине прикатил? - сказала она, появляясь в дверях.
- Ну я, - буркнул в ответ Василий Петрович, и на этом разговор окончился.
4
Через неделю, когда основные морозы спали, Василий Петрович заглянул в сарайчик, чтоб набрать бидончик квашеной капусты, которая хранилась здесь среди всего остального, к великому его неудовольствию, - запах капусты не выветривался до середины лета. Он включил лампочку и, прежде чем начать долбить смёрзшуюся капусту, развязал верёвки, придерживавшие мешковину, обнажил ослепительно белое тело плиты. Блики света заиграли в сахаристых изломах. Василий Петрович погладил плиту ладонью, и она показалась ему очень холодной.
На память о совместной работе белокаменщики снабдили Василия Петровича своим стареньким инструментом, который он привёл в надлежащий порядок. Хороший инструмент он очень любил. Эта неделя не прошла даром. Он то и дело просил у мастеров разрешения "побаловаться". Те с улыбками давали и советовали быть посмелее. "Камень любит твёрдую руку", - говорили они. Вскоре Василий Петрович немножко понаторел - не то чтобы стал мастером, но скарпельку и кувалдочку держать научился.
Как пришла ему в тот памятный понедельник шальная мысль забрать плиту домой, он и сам не понимал, но теперь, когда она была в сарайчике, он знал, для чего она ему. Он решил её обработать - на всякий случай. А там останется только даты вписать. Всё лучше, рассуждал он, чем крест из водопроводных труб. И семье никакого расхода.
Похороны Николая вдруг сделали для него смерть не далёкой и почти невозможной, какой она представлялась ему раньше, а близкой и реальной. И ещё обыкновенной, будничной - такой, что надо к ней как-то готовиться, постараться предусмотреть что-то.
Весной, с первым солнышком, когда в сарайчике можно было находиться без пальто, Василий Петрович начал постукивать. Белокаменщики ни за что бы не поверили, что Василий Петрович благополучно, без единой трещинки, обработал края плиты и у него получился идеально правильный прямоугольник с отшлифованными до блеска торцами, с ровной фаской. Правда, работа эта отняла у него целый месяц, потому что делал он всё чрезвычайно осторожно…
Домашние терялись в догадках, видя, что он буквально пропадает в сарайчике. Не смотрел даже самый интересный футбол по телевизору. Петька пробовал было ошиваться возле сарайчика, но так ничего и не пронюхал - дверь всегда была на крючке. А уходя, Василий Петрович тщательно запирал огромный замок и ключ держал при себе.
Закончив предварительную обработку плиты, Василий Петрович стал обмозговывать надпись, может быть, даже и орнамент. Он уже решил, что вырежет буквы с треугольным углублением и впоследствии позолотит их бронзовой краской, а снизу выбьет какую-нибудь ветку, но какие будут эти буквы - ни их размера, ни формы - не представлял. Попробовал было сперва написать всё от руки карандашом, но ему не понравилось, и он тёр плиту ластиком до тех пор, пока она снова не стала безукоризненно белой. Чтобы не пачкать зря плиту, он достал кусок ватмана такого же размера и стал упражняться на нём. Эскизы явно не получались: то не хватало места, то буквы выходили разные - никакой торжественности.
Василий Петрович плюнул и подумал, не нанять ли ему художника, но тут же от этой мысли отказался и снова поехал на кладбище. На этот раз он заранее в киоске у метро купил букетик цветов и отнёс их на могилу Николая. Как и раньше, тут было всё прибрано, а посреди плиты красного гранита стояла небольшая мраморная вазочка с такими же цветами. Он воткнул в неё свой букетик.