Автоматически я поняла, что папы больше никогда не будет. Во всяком случае, в том ключе, в котором я его привыкла воспринимать. Он никогда больше не придет вечером, не спросит, как я себя вела, не будет шутливо раздумывать, дарить или не дарить мне подарок. Я больше не заберусь к нему на колени, мы не будем играть в "капкан", мы просто больше не будем, и все тут.
Я проснулась ночью. В маминой половине ощущалось некоторое шевеление.
Я осторожно открыла дверь и вышла в коридор. В нашей квартире все двери и даже дверь кухни выходили в коридор.
Мама стояла перед зеркалом на двери шкафа, где хранилась ее одежда. В одной руке она держала маникюрные ножницы, в другой - стеклянную бутылку с прозрачной жидкостью. На полу, перед шкафом лежали мамины волосы. Она отпивала из бутылки и вонзала маленькие ножницы в волосы.
- Мама! - закричала я.
Она обернулась.
- Спать! - рявкнула мама. - Спать! Я сказала - спать!
Она смотрела на меня так впервые. Я испугалась, что она может отрезать своими мерзкими ножницами и мои волосы. Я убежала и легла в кровать. Я боялась, что она придет ко мне, с бутылкой и ножницами, но она не пришла.
Утром к нам приехал Рома.
- Это никуда не годится, - сказал он маме, замотанной в платок, с порога, - это просто безобразие!
Виновато улыбаясь, мама отвела Рому на кухню и дала ему в пользование пару пластиковых контейнеров.
- Садись, киска, - он отодвинул для мамы стул. - Знаешь, киска, я в шоке.
- Вообще ни хрена не помню, - ответила мама, усаживаясь.
Я поняла, что она врет.
- Что переживать, о чем переживать? - тараторил Рома. - Ушел, ну ушел, да и хрен с ним, что ушел. Замечательный дом, светлый, аура прекрасная, ребенок - просто золото, а она всякой херней страдает!.. Сама - красавица, королева…
Рома остриг мамины клочковатые волосы, а затем покрасил их в платиновый цвет. Маме смотреть на то, что он творит, запрещалось.
- Замри! - говорил Рома, водя кисточкой. - Это будет сюрприз! - Он поворачивался ко мне: - Сделаем маму красивой? А?
Я радостно кивала.
- Чтобы все мужики падали? - продолжал Рома. - Королева, а? - обращался он к маме. - Открыла, что ли, приют для беспризорных алкашей? Совсем, мать, сдурела? Я не могу, ой! Дура и кретинка! Тут уже давно, блин, с такой внешностью, с такой квартирой, должны новые русские появляться…
Мама смеялась.
- Да! - Рома внимательно присматривался к маминому лбу и что-то еще отстригал, тонко щелкая ножницами. - Новые русские с бриллиантовыми кольцами! А она сидит, идиотка, напивается и волосы себе режет. Волосы - шикарные! Позвала бы меня, дура, королева хренова! Я б тебе ровненько отрезал, продал бы, хоть на старость бы хватило!..
Мама наклонилась над ванной, и Рома смыл краску, намазал ей волосы чем-то, пахнущим ананасом, а потом повел обратно на кухню - сушиться.
Мама стала неузнаваема и еще красивей.
Рома подвел ее к зеркалу на шкафу, у которого она накануне рассталась с прежней своей прической.
Мама ахнула.
- Видишь, глаза как заиграли! - радовался Рома. - Лучше стала, чем была, я, кстати, с самого начала думал, что блонд - твое. Такой контраст! Темные глаза - светлые волосы, мужики падают и лижут каблуки! Забудь этого козла, обещай мне.
Мама улыбнулась сама себе в зеркале.
- Ой, я не могу! - простонал Рома. - Королева! Повторяй за мной, кретинка, будешь повторять? Или опять резать пойдешь под водку, чтобы ни хрена не осталось!
- Ну? - сказала мама.
Рома закатил глаза:
- Я иду к новым высотам и к новым мужикам, у меня все будет отлично!
- Я иду к новым мужикам и к новым высотам, у меня все будет просто супер! - крикнула мама, встряхнув прической.
В начале двенадцатого в open space появляется Катя - глава нашего департамента и наша главная начальница.
- Всем привет, - говорит она и неумолимо приближается к моему столу.
- Здравствуйте! - Я отворачиваюсь от монитора и смотрю ей в глаза с напряженным вниманием.
- Как дела, Сашенька? - Катя заходит издалека. - Ты такая отдохнувшая, свеженькая. - Она смеется.
Я смеюсь в ответ.
- Выходные пошли на пользу.
- Саш, - Катя тянет мое имя, собираясь с мыслями, - пойдем сегодня вместе на собрание по "Дому-2"… - Видно, она уже решила, что там нужно ее присутствие, но не знает, как мне объяснить зачем. А с точки зрения маркетинга и тем более корпоративного позиционирования это огромное упущение.
- Там будет Миша Третьяков, надо будет обсудить некоторые моменты по релончу шоу…
- Да, конечно, Кать. Ок. - Я лучезарно улыбаюсь. Можно подумать, я не знаю, что там будет Миша Третьяков.
Катя плавной походкой удаляется в свой кабинет, и все разом выдыхают. А я возвращаюсь на форум петербургских зоофилов.
С новыми волосами мама стала немного поначалу зажатой, но потом освоилась. Ко мне она относилась чересчур внимательно, и я понимала, что ей стыдно за тот ночной пассаж, когда она вырывала себе волосы и пила жидкость из бутылки. Мне хотелось сказать ей, что все это - полная фигня, что она - моя мама и никуда нам с ней от этого не деться, но мама была слишком дисциплинированной, чтобы позволить мне говорить с ней на равных.
В сущности, мама никому не давала с собой говорить, она предпочитала монологи. И чтобы слушающие вставляли: "Да, ты права", "Да, он - просто сволочь", "Да, он не имеет никакого права". Ну и все в таком духе.
В один прекрасный день наступила зима, и наш детский сад напряженно готовился к Новому году. Детям вменялось в обязанность разучивать идиотские стишки, Ирина Константиновна тарабанила на расстроенном пианино, а некая Катя, в обычные будни накрывавшая нам на стол и подтиравшая наши задницы, водила хоровод в игровой комнате.
Естественно, никто ничего не хотел учить, все орали и лягались, бегали, натыкались на пианино, а потом истошно визжали, закрывая ладошками разбитый лоб. Поскольку детский сад был, как выражалась мама, "бюджетным", никто не собирался раскошеливаться на Деда Мороза со Снегурочкой, и наш директор, Ирина Ивановна (мама говорила, что она замужем за армянином-ювелиром и живет припеваючи), решила привлечь к новогодним торжествам отдельных родителей.
После массовых отказов, мотивированных тяжелыми заболеваниями сердца и почек, тотальной занятостью, а также беспросветной нищетой, когда казалось, что все уже кончено, волонтеры объявились. Ими оказались похожая на тихую, с кривыми зубами мышь мама Нади Умяровой и папа моего друга Костика - апатичный пузатый алкаш. Не знаю, что уж с ними произошло за две недели репетиций, только все бабушки во дворе возмущенно качали головами, провожая взглядами сутулую спинку Надиной мамы, а Костик рассказал, что его мама собирается, если так и дальше будет продолжаться, "вышвырнуть папу вон".
Представление было назначено на половину одиннадцатого тридцатого числа. Мама приготовила для меня костюм снежинки и положила камеру на комод в прихожей, чтобы утром не забыть. Но все разрушил один-единственный звонок не совсем трезвого папы, который плакал и говорил, что он привез нам с мамой подарки и стоит под окнами своей бывшей квартиры, не решаясь зайти.
Мама дрогнула.
- Заходи, - сказала она и повесила телефонную трубку.
После чего побежала к зеркалу, вздыбила челочку и торопливо нарумянила щеки.
Папа зашел часа через полтора.
Мне достался здоровенный медведь в красном колпаке, а маме - четки из лунного камня.
- Ты надо мной издеваешься? - прошипела мама.
Папа обнял ее прямо в прихожей. Он, скорее всего, не заметил, что она изменила прическу, просто в тот вечер она показалась ему другой женщиной. Другой и, следовательно, новой.
Меня в экстренном порядке уложили спать без мытья, хотя накануне мама говорила, что перед праздником надо помыть голову.
На кухне быстро зазвенели бутылки, через некоторое время стал взрывами раздаваться мамин смех, папа довольно отчетливо произнес:
- Ну, пойдем, что ли?
Мама, судя по голосу, неслабо напилась. Она повторяла:
- Какой же ты подонок! Подонок…
Папа в ответ гомерически хохотал.
Потом голоса традиционно переместились в спальню. Мама и папа были слишком пьяны, чтобы контролировать свой "шепот", - я слышала все, что они говорили. Честно говоря, в ту ночь я поразилась неизбывному убожеству любви в целом и их отношений в частности. Они не виделись несколько месяцев, за это время столько всего произошло, но между ними это выглядело так, как если бы их обоих высшие силы поставили на паузу. Папа все время повторял:
- Признайся, у тебя кто-то есть.
А мама в ответ хохотала:
- Какая тебе разница? Может, и есть…
Далее началась обычная возня, мамины всхлипы, папино рычание, препирательство о том, можно курить в комнате или нет… Папа постоянно говорил: "Я щас" - и бегал на кухню за бутылками.
Утром я проснулась от истерического надрыва будильника. Я накрылась одеялом с головой, зная, что у меня есть еще минут десять. Сейчас мама со вздохом встанет, зевая, отправится на кухню, поставит на плиту чайник, умоется, вставит линзы в глаза, покурит, нарежет хлеб и сыр, подогреет кашу, сварит кофе, а потом зайдет ко мне и скажет:
- Все, пора вставать. Застели свою постель, иди в ванную, причешись и умойся.
Так она говорила всегда, каждый день. Эта формулировка продуктивного утра намертво въелась в мой мозг. Я вставала, как зомби, заправляла кровать, потом шла в ванную, чтобы причесаться и умыть лицо, и в финале всего этого действия мы с мамой сидели друг напротив друга за кухонным столом и давились полезной кашей.