- Не сами киски, а их лапки. Зачем? Чтобы ублажать, понятное дело. Разве не это - главная задача любого мальчишника?
- …
- Что?
- Позвони Брукману, Мехмет. Он-то уж точно еще не открывал ящик с подарками на мальчишник.
- Да, он, похоже, очень торопился. Даже не взглянул на то, что ему подарили.
- Что ты ржешь?
- Я не ржу.
- Ржешь. Ты специально ему это подстроил!
- Да иди ты!
- Мехмет!
- Я у тебя во всем виноват! Ты прямо расист какой-то!
- Звони ему. Прямо сейчас.
- Почему я должен выполнять всю грязную работу? Ты слоняешься без дела и любуешься своей драгоценной фигней! Вот, что это ты опять притащил?
- Где?
- Вон там, что это ты прячешь за спиной всю дорогу?
- Это? Да так, ерунда. Это…
- Гусь?
- Это не гусь. Это журавль.
- Журавль?
- Журавль.
- Это как колодцы в деревнях? Видишь ли, Джордж, я должен тебе открыть одну истину…
- Ну. Давай. Колись-колись-колись…
- Сейчас. Боже! Дело в том, что рабство отменили две сотни лет назад, если помнишь.
- Помню. Это сделал Уильям Уилберфорс.
- И ты еще удивляешься, почему тобой не интересуются девчонки? По-моему, их не особо интересует Уильям Уилберфорс. Я, конечно, не знаю, но…
- У меня нет проблем с девчонками, Мехмет.
- Что, даже с последней? С той безымянной, которую никто так и не увидел? Она жила в Канаде, правда, Джордж? И звали ее Альберта?
- Даже не знаю, о чем ты говоришь, Мехмет.
- Не ломай комедию. И не делай вид, что я говорю с тобой на иностранном языке. А то мне опять покажется, что я пришел на прослушивание…
- Ладно, что угодно, только соберись и позвони куда нужно. И не вздумай перед этим сидеть в твиттере битых полчаса!
- В твиттере? Был ли мир таким же красочным, Джордж, когда ты появился на свет? И существовало ли земное притяжение?
- Полагаешь, у тебя достаточно квалификации, чтобы я тебя не уволил?
- Ну, начинается. "Это моя студия, и я тут хозяин…"
- Но ведь так и есть.
- Прекрасно. Тогда оставайся один со своим гусем.
- Журавлем.
- Тогда напиши у него это на лбу, чтобы все поверили, что это журавль.
- Это не для всех. Это…
- Что - это?
- Ничего.
- А что ты так покраснел? Есть чего стесняться?
- Да ты что? Глупости. Я просто… Встретил Журавушку. Вчера ночью.
- Журавушку? Ты имеешь в виду проститутку?
- Да нет же. Господи Иисусе! Просто журавлиха приземлилась в моем саду.
- И?
- И ничего! Иди и звони куда следует!
- Уже иду. Смотри, как изысканно.
- И перестань так вздыхать!
- Клиент, мистер Дункан.
- Что?
- Я говорю - клиент. Прямо за вашей спиной.
- Но я не слышал, чтобы дверь отворя…
- …
- …
- Чем могу?..
- Зовите меня Кумико, - сказала она.
Все всегда удивлялись, узнав о том, что Джордж американец - ну, или что он родился и вырос в Америке. Говорили, что на американца он не похож. Но кого бы ни спросили, что имеется в виду, каждый выглядел озадаченным - не потому что не представлял, какими должны быть люди, "похожие" на американцев, а потому что не знал, насколько это может обидеть Джорджа.
Все эти люди, даже из числа друзей - высокообразованных, не раз посещавших Америку, - крайне затруднялись расстаться с убеждением в том, что, не считая самого Джорджа (нет, что вы, что вы), все остальные триста миллионов его соотечественников - беспаспортные, ненавидящие любую иронию борцы во имя Иисуса, вечно голосующие за явно сумасшедших политиков, не устающие при этом жаловаться на то, что их вопиюще дешевый бензин на самом деле недостаточно дешев.
- Видите ли, Америка - это… - обычно начинали они, но тут же терялись и не знали, чем закончить фразу.
- "Нью-Йоркер", - подсказывал он. - Джаз. Мерил Стрип.
Обычно это сразу вызывало у них желание скопировать американский акцент, услужливо-открытую улыбочку и беспрестанные подмигивания. По крайней мере, эта привычка у них не исчезла и через многие годы; даже через десять лет после его переезда в Англию окружающие покупались на самую тупую остроту из сериала про Джея Юинга.
- Я из Такомы, - говорил он им.
Они и слышать не желали о том, что жизнь кого-либо, кроме них самих, может быть сложной и неоднозначной и что у старушки Истории никогда не бывает одной-единственной версии прочтения. Им оказалось до странного сложно принять тот факт, что Джордж хоть и американец, но вырос не на Дальнем Юге и не Восточном побережье, а на Тихоокеанском северо-западе, где акцент мягок почти по-канадски, и что его родители, пусть и самые заурядные церковные прихожане (еще один пункт в списке стереотипов об Америке) - а, простите, где вы найдете американских протестантов, которые не таковы? - к религии все же относились с позиции laissez-faier, словно к неприятной обязанности вроде прививок от болезней. Отец его, например, был тайным курильщиком, хотя его церковь славилась евангелической строгостью и такие пристрастия порицала. А однажды Джордж застал своих родителей врасплох - инцидент, о котором в их доме даже думать было запрещено, - и так узнал, что его предки время от времени берут на ближайшей заправке видеокассеты с порнушкой.
- Имя людям - легион, - настаивал он. - Даже если это и неудобно с общемировой точки зрения.
Взять хотя бы первый год, проведенный им в школе. Даже эта история в его жизни не была заурядной, что уж говорить обо всех остальных. Он причалил туда прямиком из детского сада (хотя кто не приплывает туда из детского сада? - думал он; возможно, это просто была его первая попытка увидеть мир и не задохнуться от ужаса?) и после года учебы сдал всю программу за первый и второй классы, а по чтению его определили сразу в четвертый, дабы не помер со скуки. Преподаватели любили его - за голубые глазищи, за смирение, граничащее с рабской покорностью, и за манеру держаться так, словно он собрался отрастить бороду в шесть лет от роду.
- Он такой чувствительный, - говорили о нем учителя на родительских собраниях. - Мечтатель, но в лучшем смысле этого слова. На уроках всегда тянет руку. Очень нежный, особенный мальчуган.
- Ничего особенного! - отрезала мисс Джонс на родительском собрании третьего класса через какие-то пару недель после начала занятий. - Слишком много о себе воображает. Никто не любит выскочек и всезнаек. Ни учащиеся, ни уж тем более я сама!
Услышав это, родители Джорджа прямо-таки застыли в своих почтительных позах; мать вцепилась в свою сумочку, точно в таксу, которая вот-вот спрыгнет на пол и изгадит школьный ковер, а потом переглянулась с отцом, и на лице ее отразилось то потрясение, какое появлялось всякий раз, когда ее неожиданно ударяла жизнь. Что, собственно, происходило всегда, как только она выходила из дому.
Джордж узнал обо всем этом, поскольку: 1) предки его были из тех, кто исправно посещает каждое родительское собрание (он полагал, что это у них "синдром единственного ребенка" и они просто не упускают ни малейшего шанса непоправимо испортить все что можно); и 2) у них не получилось нанять на вечер няньку, несмотря на целый эскадрон девчушек-подростков, услуги которых обычно предлагает церковь, поэтому Джордж тихонько рисовал цветными карандашами за свободной партой, пока отец с матерью ютились, уморительно задрав коленки, на детских пластиковых стульчиках перед столом мисс Джонс.
Но мисс Джонс лишь распалялась еще сильнее.
- Это просто не передать, как я устала! - воскликнула она и воздела взгляд к Небесам, словно моля прислать отчет о причинах ее усталости. - От каждого родителя, приходящего сюда, я только и слышу об их крошках Тимми, Стефани или Фредерико… - произнесла она с таким отвращением, что даже Джордж сразу понял: речь идет о Фредди Гомесе, единственном, кроме него, исключительном мальчике, который тоже пробился в старший класс по чтению и от которого пахло мылом так, что слезились глаза. - О том, что они особенные, талантливые и одаренные самим Господом и непременно должны попасть сразу в третий класс!
Отец откашлялся.
- Но ведь об этом говорим не только мы, - сказал он. - Это знает вся школа…
- Ах, вся школа?! - Мисс Джонс подалась вперед, перегнувшись чуть ли не через весь стол. - Вот что я вам скажу, мистер Дункан! - произнесла она. - Этим детям всего шесть, семь и восемь лет от роду. У них еще молоко на губах не обсохло. Чему они могут знать цену? Что они вообще могут знать, кроме того, как завязывать шнурки на ботинках и как не обмочиться от звука школьного звонка? Да и с этим, уверяю, справляется далеко не каждый из них!
- Но при чем же тут цена на молоко? - спросила мать таким сдавленным голосом, что при первом же звуке уши Джорджа встали торчком.
Она была нервной дамой, его мать. Ее, очевидно, сбили с панталыку прямота, массивность и - что уж там говорить - чернота мисс Джонс, и он тут же понял, что дело добром не кончится. А потому продолжил раскрашивать каждый участок рисунка со Снупи сплошным зеленым цветом.
И в этот момент мисс Джонс совершила роковую ошибку.