Оля. Оле всю дорогу везет. Села у себя во дворе пописать - и намыла золотой царский червонец. Машина, в которой она поехала за селедкой, шесть раз перевернулась - в бутылку, а у Оли ни одной царапины. Это же ей в сорок седьмом году подарили таз кишок и таз крови. Вам не надо рассказывать, что такое сорок седьмой год и чего стоили тогда свиные кишки?..
Один раз только ей не повезло. Когда "скорая" приехала делать ей укол от головы и врачиха украла у нее с серванта золотое кольцо. Вот сейчас лежало, а вот сейчас уже не лежит! Ладно, не докажешь. Только с того времени у Оли больше не болит голова - украла ее, боль ту, врачиха вместе с кольцом. Опять, видишь, повезло…
Маруся прошла в зал глянуть, что осталось после очереди. Битый камень, пуговицы, презервативы, портсигары, бомба, торт с кремом, выкидыш, сундук, полсвиньи в мешке, двадцать долларов, пакет с облигациями государственного трехпроцентного займа, початая бутылка кефира… Отсортируй, что куда: что в урну, а что в кабинет Витальке снеси…
Народ, везде народ…
Кто только не приходит.
Приходит Яша. Денег у него нету, и он ждет, может, его кто - нибудь угостит.
Приходит Андрей с ученой свиньей Машкой. Всегда выпимши и всегда без денег. Вот ему всегда кто - нибудь наливает.
Приходит баба Вета смотреть, как играют в карты на деньги.
Приходит электромонтер Витя. И все лезут на столб на спор. Витя посылает сына Илюшу домой за крючьями, вытаскивает из кармана мятую трешку и важно кладет ее на землю под столб. Яша берется первый. Он неторопливо застегивает ремни на крючьях, ему дают советы, свинья Машка грызет его за ремень. Высоко поднимая ноги, Яша идет к столбу и смотрит вверх, оценивает. Наверху сидит ворона, чистит клюв и смотрит вниз.
- Шатни - ка столб на меня! - приказывает Яша.
Все шатают столб.
Приходит опереточный певец, исполнитель арии цыганского барона, и ругается матом с продавцами.
Старик с третьего этажа, угловой подъезд, в туфлях на босу ногу, жалуется:
- Маруся! Как я ненавижу Шопенгауэра!
И берет себя за грудки:
- Гордыня! Гнев! Зависть! Лень! Чревоугодие! Ханжество! Сластолюбие! Как мы погрязли в них!..
- Да, везде грязь, - подхватывает Маруся, - дожжь…
Приходит Виолетта, знаменитая дикторша с телевидения, красавица, умница, та самая, что убила молотком по голове своего любовника, он еще потом целый месяц в больнице провалялся, теперь путается с одной буфетчицей из райисполкома.
Приходит писатель Чингиз Айтматов. Это он по телевизору такой добрый, а на самом деле сидит, молчит, а сам красный - красный. Маруся поднесла ему мизинчиковых пирожков с ливером, так он даже не притронулся.
Режиссер Эмиль Лотяну - то в одном костюме, то в другом костюме. Повешусь, говорит, никак не найду девочку на главную роль. Свеженькую, не старше девятого класса. Оля водила на пробы свою Нелю. Что вы, она чуть не прошла. А прошла, говорят, одна пэтэушница, она училась на официантку. Лотяну честный мужчина, после он на ней женился. Как - то на Гоголя он купил у цветочницы целое ведро гладиолусов и пошел в сторону Зеленого театра. А что дальше было, Маруся не видела.
Знаменитый доктор Тетрадев из третьей больницы, что у полгорода почки вырезал, такой дурашливый - щиплется…
Директор Института геофизики и геологии Анатолий Анатольевич Дорожкин приносит завернутый в газету большой, как футбольный мяч, метеорит. Он теперь у Маруси в бендежке в ведре с керосином мокнет, что с ним делать?..
Приходит Леопольд, маленький, с большой седой гривой и со скрипкой:
- Когда ты, Маруся, придешь ко мне на концерт?
- Что ты, Леня! Какой концерт? Ты мне здесь сыграй.
Леопольд берет скрипку, кладет на нее щеку… Звук взлетает высоко - высоко: на одной ножке постоит, на одном пальчике, на ноготочке, вот - вот свалится, скрутится, пискнет… Нет: по ступенькам, по ступенькам на землю спустился…
- Леня - Леня, - вздыхает Маруся, - играл бы ты на свадьбах, давно миллионщиком стал…
Сын скульптора Рубиновского, который Григория Котовского на коне из цельного куска гранита высек, приносит глиняные свистульки по пятнадцать копеек. Все купили. А Маруся нет, зачем ей?
Кто только не приходит.
Но никто не может помочь Мите…
Одиннадцать часов. Оли нету. Двенадцатый - пришла!
Задом нащупала табуретку.
- Маруся, на Старой Почте татарник съел человека! Правда, он был пьяный, - выдохнула она.
Маруся разводила щелок.
- Маруся, американцы эти, с выставки, нам такого шашеля подкинули: и в муке живет, и ящики с патронами просверливает. Потом уже из этих бомб стрелять нельзя!
- А и не надо стрелять.
Завтра санписстанция, какие еще там бомбы?..
- Маруся, кто целовался с американцами, у всех выпали зубы. Они такой микроб придумали. А американские открытки… Вот занеси их в дом, так мухи уже не залетают. Во - от! Вроде хорошо, а с мухами все - таки спокойнее…
- Да, с мухами спокойнее, - соглашается Маруся.
- Негры их пахнут курами, то есть перьями, почти что подушками. Знаешь, есть негры, так они пахнут мокрой калиткой. А еще есть такие, что просто пахнут: встанешь рядом, а он пахнет, и все. И ходят они, как женщины: задом виляют. Все американцы виляют задом - дескать, вот какие мы богатые!..
Оля надела халат, подпоясалась прорезиненным фартуком, сменила сапоги на легкие спортивные кеды.
- Маруся, вот что я вчера узнала: все немцы евреи!
- Как это?
- Да! Они только притворяются, что они немцы… - Оля прервала себя на полуслове, прислушалась: - Ой! Слышишь? Ссыт кто - то! Ах ты черт!..
Олю как ветром сдуло. Она побежала ловить ссыкунов. А то устроили в арке уборную!..
Оставшись одна, Маруся задумалась:
- Не могут все немцы быть евреи. Нет. Сколько - то немцев есть немцы…
- Маруся! Маруся!
Голос доносился со двора.
- Маруся! Маруся! - передразнила она его. - Чего еще от Маруси надо?..
Она вышла во двор. Дождь вожжами хлестнул ее по плечам.
Кричали сверху, с самого высокого, восьмого этажа. Маруся заслонила лицо ладонью, запрокинула голову: Тамара.
- Душа моя - а! Помираю - у!
"На тебе! Только утром пела на балконе!" - подумала Маруся, а вслух сказала:
- Чего та - ак? Чего болит - то?
Весь как есть колодец двора подхватился и уткнулся носом в окна.
- Все - о! Под ложечкой! Под мышкой! Уши, спина, вены, ногти!..
- Вот тебе и Испания! Не ижжяй больше!
- Поднимись, душа, полечи меня…
Марусю нет - нет да позовет кто - нибудь пройтись по косточкам, по живому мясу, по хребту… И хотя она щемит все подряд наобум и просто делает больно, тем лучше ее зовут: подразумевают большое мастерство в пальцах. А Марусе что: позвали - иди. За тридцать копеек, за пятьдесят копеек, за десяток яиц или за балкон бутылок. Она их сполоснет чистенько и сдаст в пункт, как - то аж два рубля заработала. А шестнадцатая квартира подарила мешок полтавки килограмм на восемь, правда, с шашелем…
С Тамары Маруся денег не берет. Тамара скостила Мите шесть месяцев. Да Виталька шесть. Да через вахтера в райисполкоме три. А шесть месяцев - это сколько раз по пятьдесят копеек?..
Маруся вымыла руки с мылом, заперла бендежку, а то валят все кому не лень, и поднялась на восьмой этаж.
В квартире Марусю обнюхал мерзкий пес шницель - разин, тучный, длинный, на коротких лапах, с волочащейся по полу сочащейся писькой. Маруся брезгливо отодвинула его ногой.
- Что с тобой, Тамаронька?
Тамара была в черном атласном халате с изумрудными драконами и сине - алыми костерками по подолу. Судя по халату, она сегодня поела тарелочку борща, селедочки, персикового компота и еще что - то рыбное, может быть, даже вареную голову толстолобика.
- Вот, - простонала Тамара, - завернула свои бриллианты, и золото, и все в бумажку, а потом выбросила ту бумажку в окно, в форточку…
- Ай! - всплеснула руками Маруся. - И давно?
- Вчера…
- Не глядела, может, еще лежит?..
- Какое там!.. Я не во двор, я на улицу. Давно уж подобрал кто - то…
Они прошли в залу. Маруся огляделась: стены, какие красивые стены! Обклеенные дорогими штофными обоями цвета топленого молока с кремовыми вензелями. С потолка свисала люстра из цветного хрусталя, укутанная в золотые и серебряные листья. В простенке между окнами как раз умостился небольшой диванчик: по голубой земле серебряная трава и кое - где по незабудке. Посредине дивана, ох, на самом видном месте - подпалина от утюга. Витые, инкрустированные медными волосками ножки изъедены собакой до голых щиколоток…
Стой! Откуда взялись эти старые рогожки? Где пол? Где паркет? Паркет из разноцветного дуба с павлинами и леопардами!..
- Эй, Тамара! Куда полы подевались?
- Все ему отдала!.. Все! Пусть забирает. И еще кооператив куплю, уже договорилась… - простонала Тамара. - Надоело… Я потеряла вкус к подобной любви…
- Какой еще вкус? - не поняла Маруся.