Сидя спиной к пустому залу, она всем телом ощущала густую горячую тишину, в которой они были одни с Антоном Егоровичем. Вдруг захотелось пить, но она не двинулась, чертила, то и дело облизывая сохнущие губы и стараясь не смотреть в ту сторону, где он.
Неожиданно Тамара заметила, что неверно выбрала посадку. Само по себе ничего страшного, исправить - одна секунда, но ведь таких ошибок она не делала лет уже, наверное, пятнадцать. Тамара вгляделась в чертеж и нашла еще ошибку. А багровая тишина давила на барабанные перепонки, жгла затылок и шею, что-то делала с сердцем. Линии на чертеже бессмысленно тянулись, пересекались, образуя непонятные фигуры. Тамара Ивановна покосилась на Волкова. Сидит неподвижно над пустым столом, смотрит в окно.
Она встала, громко отодвинула стул. Антон Егорович тотчас повернулся, в спокойных глазах его был вопрос.
- Пойду… домой, - сказала Тамара, откашлявшись, - что-то неважно… неважно чувствую. Извините.
- Ну вот! Вы больны, а я вас тут эксплуатирую, как последний… - Волков поднялся тоже. - Конечно, идите. Мир не рухнет, даже если мы сдадим этот выталкиватель через неделю.
- Нет, зачем? - испуганно возразила Тамара. - Я завтра же…
- Ну, смотрите. А я попытаюсь забежать. Часам к пяти, годится? И подпишу.
Он протянул ей руку. Впервые за все время. Ладонь была твердой и теплой.
По лестнице Тамара бежала через ступеньку, будто сзади огонь. Только на улице пришла в себя.
Тонкие прозрачные снежинки неподвижно стояли в морозном воздухе, газон побелел, и от этого вечер казался светлым… Что он сказал? Завтра к пяти? Работы еще много, но и времени полно, можно не спешить, сделать все, как следует.
Юрика дома не оказалось, но поел, молодец. На плите горячая кастрюля с супом. Разогревать еду для себя Тамара не стала, съела несколько ложек прямо из кастрюли, видел бы Юрка, - воспитательница!
В комнате порядочный хлев. Пыль не вытерта, а на серванте горой нечитаные газеты. А ведь раньше каждый день просматривала и "Ленинградскую правду", и "Комсомолку"- выписала специально для Юры, некоторые заметки вместе читали, вслух. Теперь, видите ли, некогда, не до того - копятся, пока Юрик не сдаст в макулатуру. Надо хотя бы сложить аккуратно, вынести в переднюю.
Тамара вдруг почувствовала в себе такую энергию, что могла бы, не присев, вымыть полы во всей квартире, перестирать белье, по-новому расставить мебель. Двигаясь по комнате, кинула взгляд в зеркало - все в ажуре, смотрите, завидуйте!.. А неплохо бы сейчас пойти куда-нибудь в гости. Только куда? По делу, так надо бы к Раисе, не красоваться, а навестить человека. Людка и та целых три раза была. Вчера в КБ заходила Раисина невестка, принесла больничный лист. Положение, говорит, критическое. Речь не восстанавливается, остальное тоже. И врачи дают понять: может так и остаться.
- Ну… и как же? - спросила Тамара.
Татьяна всхлипнула:
- Вадик сказал, если так будет, сдадим в дом хроников. А я считаю - это зверство. Родную мать… Пусть бы хоть кто-нибудь от коллектива зашел, пристыдили его. Главное, она же такой человек…
- Какой? - не выдержала Людка.
- Крупный работник, - гордо заявила Татьяна. - И в личном плане. Для меня - так ближе мамы. Что вы! Я же была - кто? Чурка неотесанная! А Раиса Федоровна всему научила, человеком сделала.
Людмила потом десять раз повторила: она всегда была уверена, что Танька ненормальная. Да и Раиса так считала. Все точно.
Разбирая старые газеты, Тамара решила: сегодня поздно, а в ближайший выходной надо обязательно сходить к Раисе Федоровне. Свинство все же, столько лет вместе проработали.
В этот момент из вороха газет выскользнул и упал на пол какой-то конверт с адресом, напечатанным на машинке. Подняла - заклеен, адресовано Мартьяновой Т. И. Внизу вместо обратного адреса прямоугольная фиолетовая печать, буквы оттиснуты слабо, еле разобрала: "Нарсуд… района…" Господи! Да неужели же опять что-то с Юркой?
Она так рванула конверт, что вместе с ним почти пополам разорвала вложенный туда листок. Повестка. Вызывают на завтра к одиннадцати часам… "Явиться в качестве свидетеля…" И сразу отпустило, потому что какой же она свидетель, если речь о ее сыне? Теперь можно было вздохнуть, сесть на стул и еще раз внимательно прочитать повестку. Та история с хулиганом?.. Дмитриев, что ли? Ладно, тут - не смертельно, следователь твердо сказал: чистая формальность, пять минут. Придете, подтвердите показания… Только она ведь уже позабыла… Кого-то он там избил, старика вроде… Ничего, на месте разберемся. Не задержали бы надолго! А все-таки безобразие посылать человеку повестку накануне суда! Другая взяла бы да и не явилась, чтобы проучить. Да… А как же Борис Федосеевич? Никуда тут не денешься, они спасли сына от колонии… где ж его носит, паршивца? Одиннадцатый час!
Юрик пришел в начале двенадцатого, и Тамара на него так накинулась, что парень даже оторопел: "Хамство! Эгоизм! Тебе известно, который час? Говори, известно или нет?" Сказал, что был в кино с Шестопалом. Думали, одна серия, а оказалось - две. И еще упрекнул - мол, тебя же не было, я ждал, беспокоился даже, а потом поел и пошел. Все верно. И, между прочим, задержалась, его не предупредила. Так-то вот… А Юрик заметил в руках матери повестку и конверт на полу, покраснел.
- Ой, мам, извини! Я ведь позабыл, это еще позавчера принесли, велели передать тебе лично, в руки. Я расписывался. Извини!
…Как вам нравится? "Извини". Вот легкомыслие! Нет бы испугаться, из суда ведь повестка, вдруг да к нему имеет отношение, к той кошке украденной?! Все уже забыто, сошло с рук, можно больше не волноваться. "Извини…"
- Кто принес?
- Парень какой-то. С усиками.
И все. Побежал умываться. А Тамара, поставив чайник, накинула пальто - и на улицу, в автомат. Объяснять Людке ничего не стала, попросила оформить полдня за свой счет. Сама подумала: на работу наверняка можно успеть к часу. Антон Егорович обещал зайти в конце дня. Значит, если чертить, ни на что не отвлекаясь, не слушать Людкину болтовню и стоны Катерины, что - ужас! - скоро двадцать лет, а до сих пор замуж не взяли, - словом, если сидеть не поднимая головы, к четырем будет готово.
Людмила обещала все оформить, но, конечно, не утерпела:
- Волка не будет, так и ты сразу отпрашиваешься? Свидание назначили?
Тамара вдруг вспомнила, увидела, как они сидели вдвоем в пустом чертежном зале… Вообще-то она не вспомнила, потому что и не забывала, все время это было с ней. Даже когда испугалась в первую минуту, обнаружив письмо из суда.
- Точно, свидание. В баре! - сказала и повесила трубку.
Вчера зима еще только намечалась, а за ночь город засыпало тяжелым чистым снегом. Утром снег все падал и падал, воздух казался голубым, улица - новогодней. Может быть, потому, что шла Тамара Ивановна по улице в неурочное время, когда все давно на работе, сидят там, как мыши, и не видят эту красоту.
В некоторых домах зачем-то еще горят окна, а для чего в такое утро искусственный свет, если на небе среди розоватых снеговых туч нет-нет да и прорвется оранжевым краем солнце?
В честь начала зимы Тамара Ивановна надела зимнее пальто с голубым песцом, белую вязаную шапочку, пушистый шарф. Ступала по тротуару как снежная королева, жаль, поглядеть некому, чувствовала - есть на что. Щеки горят, глаза, наверняка, блестят… Но пусто в этот час на улице, одни старухи с кошелками… Нет, вон, пожалуйста, все в порядке - водитель снегоуборочной машины высунулся в окошко своего красного чудища чуть не по пояс. Не любила вообще-то Тамара Ивановна этих машин, некрасивые. Раз некрасивые, значит, что-то не так в конструкции, верно? Но сегодня даже снегоуборочные машины делали улицу новой и праздничной, потому что означали приход зимы.
Тамара удивилась: что это она радуется? Никогда не любила зиму, это первое, а второе: идет, между прочим, не на свидание, а в народный суд. Ничего! Через час все будет кончено, и забудет она про этот суд, вернется на завод, а в конце рабочего дня… Вот оно откуда - чувство, будто сегодня праздник!.. А все же интересно, почему именно - он? Тамара Ивановна стала перебирать все положительные качества, которые делали ее начальника Антона Егоровича Волкова достойным любви. Ум, внешность, культура, талант инженера. А еще принципиальность и мужество, из-за которых ему пришлось уйти с прежней работы. И справедливость. И одновременно мягкость.
Шла Тамара Ивановна по зимней улице, с удовольствием наступала на сверкающий свежий снег и вспоминала все новые и новые достоинства Волкова. Между тем она уже давно миновала здание суда, благо улица однообразно тянулась, уставленная одинаковыми домами. И вдруг Тамара спохватилась, взглянула на часы: батюшки! Ровно одиннадцать.
В результате в суд она вошла на десять минут позже срока, указанного в повестке. Пока раздевалась, причесывалась да искала зал заседаний, еще набежало время. Обнаружила наконец нужную дверь, заглянула внутрь - началось уже, и народу полно. Что делать? Тут откуда-то сбоку появилась молоденькая девчонка с кожаной папкой, каблуки длиннее ног, сама тощая и очень важная.
- Вы, - спрашивает, - свидетель Мартьянова?
Тамара кивнула. Бог знает, почему вдруг оробела перед этой пигалицей.
Та забрала Тамарину повестку, открыла свою папку, что-то там отметила, "ждите!"- и пошла.
Тамара Ивановна окликнула:
- Девушка!
Повернулась, смотрит. Вид такой: ну, что еще?
- Девушка, - сказала Тамара Ивановна. - А сколько ждать-то? Я, между прочим, опаздываю на работу.
А она: