Натаха смотрела на всех очумелыми глазами. Испуганные ребятишки толклись поодаль, не зная, плакать им или смеяться.
- Раз выжила, быть ей королевишной, - подсказал кто-то.
- Королевой! - поправил учитель Гункин. - Теперь каждый год будем отмечать день рождения своей королевы.
Но королевами жаждали стать многие, вот мальчишки и решили их выбирать. Как ни странно, игра прижилась.
- Какие будут пожелания у королевы? - спросил Вовка, направляя нос гулянки в длинный проран, из которого земснаряд недавно отсасывал песок на правый берег.
- Жаль, ни у кого нет фотоаппарата. Наш Казачий убирается под воду, - немного рисуясь, грустно заметила Натаха. - А ведь с островом уходит часть нашей жизни.
- Если бы только! - Вовка не преминул случая блеснуть красноречием. - Представьте себе, что наши дети никогда не увидят Казачий остров.
- Эка важность! - громко фыркнул курсантик, но Вовка сделал вид, что не слышит его.
- Никогда не будут, как мы, собирать здесь грибы, ежевику или шиповник. Не почувствуют запах лугов, не сварят уху на костре. Не услышат кукушку на закате. Не увидят лебедей и гусей на пролёте.
- Ты, боец, случаем стихи не пишешь? - не выдержал Наташкин ухажёр. Ему было жарко в гимнастёрке, но он отчаянно изображал из себя бывалого вояку. - Грядёт иная эпоха: любая закуска, любые напитки - в тюбиках в любом станционном буфете. А захотел красоты - крути ручки телевизора!
- Ну-у, э-э-т, когда ещё будет! - примирительно, но явно скрывая ухмылку, нараспев проговорил Вовка. - А пока желудок просит чего-то более реального, чем пасту из тюбика.
Он отключил массу на аккумуляторе. Движок чихнул и заглох. Лодка плавно пристала к берегу. Бросив на сушу якорь, старший из братьев скомандовал:
- Доставай, Валерка, бредень. Будем нашенскую, а не буфетную пищу готовить. Ты как, курсант, с нами или обождёшь свою эпоху?
- Между прочим, - фыркнула Наташка, - его Вадимом зовут, а друга - Игорем.
- Вот и славненько, - Вовка спрыгнул с кормы в воду и помог девчатам перебраться на сушу.
Курсант пожалел свои хромовые сапоги и потому вынужден был таскать по сходням сумки, не без опаски поглядывая на вытащенный из-под сланей огромный бредень и на то, как Валерка маленьким топориком привычно обрубает ветки с молодого ствола осинки. А тот нарочно, с геканьм, воткнул обструганный кол в песок и принялся за второй.
Котька подозвал Вадика и, серьёзно оглядев парня со всех сторон, приставил его спиной к осиновой вешке.
- Годится! Аккурат по росту! - со значением крикнул товарищам, а курсанту шепнул: - Хочешь отличиться? Раздевайся, потащишь клячу по глубине.
- Я плаваю, как топор, - тоже тихо произнес Вадик, и Котька увидел в глазах аники-воина отчаянную мольбу: "Мол, не срами перед Натахой!"
- Картошку-то хоть чистить умеешь?
- Да, я первый в роте по нарядам в не очереди на кухню, - горячо залепетал чуть не в самое ухо Котьке курсантик. - Всё сделаю в лучшем виде.
- Чего вы там шушукаетесь? - насторожилась Наталья. Уж она-то знала, на какие розыгрыши способны её братики. - Котька! Отпусти Вадима!
- А хтой-то тут командует? У нас сегодня королева - Людмила. - И Котька дурашливо опустился перед Милкой на колено. - Слушаюсь и повинуюсь! Приказывайте, Ваше величество!
Ох, если бы не игра! Лагутина знала, что хотела приказать этому длинноногому парню, этому недотёпе, для которого забавы дворовых друзей всё ещё значили больше, нежели сердечная склонность. Но и себя выдавать она не хотела.
- Будешь моим шутом! - словно в отместку, гордо, сквозь зубы, изрекла она приговор и отвернулась.
- Гороховым! - покатился со смеху Валерка, а глядя на него, ухватилась за бока вся компания.
- Хорошо смеяться на сухом берегу, - вспомнил Котька поговорку отца, - поглядим, как вы с бреднем без меня управитесь.
- Одно другому не мешает, - тут же нашлась Натаха. - В нашем спектакле объявляется антракт. Мы собираем хворост для костра, вы отправляетесь за рыбой.
- А я чищу картошку! - поспешил обозначить своё место защитник отечества.
Глянув на обескураженную Людмилу, Котька смилостивился:
- Королева идёт с нами. Она рыбистые озерца за версту чует.
Только какие уж рыбные места на острове остались? Кудрявые дубы спилили, тополя сами рухнули, когда из-под них песок начали выкачивать. И гнили теперь осокори в завалах, переплетясь корнями и верхушками, словно после урагана, поганили чернотой воду, изгоняя из островных заводей последнего малька. На месте огородов уже пузырилось болото, и к старым чистым, тёплым озёрам не пробраться. Да и судя по тому, что в той стороне не летали утки, не было и самих озёр.
Но Людмила уверенно вывела ребят к затерявшемуся в старых камышах проточному озерку, где когда-то отец её ставил плетёные из прутьев верши.
- Странно, что мы про это место не ведали, - удивился Вовка.
Уж, что-что, а Казачий остров они перетоптали из конца в конец. Правда, рыбалили больше в омутах длинной извилистой, но мало заметной протоки, прикрытой на мелководье остролистым лищуком и сочным чаканом. По берегам её укоренились развесистые вётлы, в тени которых можно было переждать любую жару. А подступы к ней скрывали луга, густо заросшие донником с жёлтыми махорчатыми кистями на макушке и пахучей высоченной коноплёй. Самый глубокий омут, в котором по ночам вертыхался, пугая в камышах уток, большой сом, находился как раз за просторной землянкой сторожа огородов - старого казака Тимофея Китушина. Его внука Митьку, как и всех мальчишек из белоглинских бараков, "пролетарские" сорванцы знали хорошо, потому на заставе деда чувствовали себя, как дома, частенько пользуясь не столь приютом, сколько снастями, а то и добычей казака: солонцеватый душок копчёной рыбы не выветривался с незамысловатого подворья.
- Иште, иште, не жадничайте! На всех хватит! - угощал дед ребятишек вяленым жирным сомом, по старой памяти запечённом на углях с луком, чесноком и помидорами. - К омуту пойдёте, гляди зорче под ноги: там край камыша силки стоят на ондатру.
А то наставлял, оглаживая большим пальцем руки жёлтые прокуренные усы:
- Вы бы, друзьяки, сходили к пересохшим протокам, шо я надысь показывал. Там одной корзиной зараз полцебарки щурят наловите.
И ведь, правда, - ловили! Давно это было…
- Не мы первые тута, - Валерка заметил плавающие вдоль противоположного берега деревянные балберки. - Может, брошенные?
- Туда гляньте! - Котька заметил дымок от костра, подымавшийся то ли из ямы, то ли из обвалившейся землянки. - Должно, браконьеры.
И словно в подтверждение его слов на берег вышел заросший щетиной мужик с дробовиком наперевес. Долго всматривался в приблудившуюся компанию, а когда заметил бредень, крикнул:
- Здесь глыбко. Потопнете.
- Нам бы только на уху набрать, - крикнул в ответ Вовка.
Мужик опустил ружьё, поскрёб затылок. Потом зазывно махнул рукой:
- Ходь сюды. Там с вашей стороны лодка в камышах.
Котька сплавал. Привёз два крупных линя, сомёнка, с десяток жирных сорожек и щуку килограмма на три.
- Не нашенские, с левого берега из Квасниковки. На свадьбу промышляют. Просили хлебцем поделиться.
- Жди здесь, - словно обрадовалась случаю Милка. - Я живо обернусь. Пойдёмте, мальчики. Берите бредень…
Милка хорошо помнила, о чём они тогда болтали. Вернее сказать, разорялась только она. Да разве в словах могло уместиться её чувство! Милка была на десятом небе. Котька - этот высокий красавец со строгим, придирчивым взглядом карих глаз, этот предмет воздыхания многих девчонок в школе, - послушно шествовал за ней по пескам, по её команде нырял в протоки, плескался, дурачился. Когда она уставала городить всякую чепуху, Костя рассказывал о птицах, голоса которых угадывал без труда, о своих голубях, о том, как завидует их свободному полёту. Он держался от неё чуть поодаль, но когда подавал ей руку, сердце Лагутиной замирало.
Они вернулись к лодке, когда солнце уже садилось на правом берегу за город. Казалось, их долгого отсутствия никто не заметил. Только Вика с Ольгой загадочно перемигивались.
Котька заглянул в пустой котелок над потухшим кострищем, сосчитал бутылки из-под пива и грустно развёл руками.
- "Ей, моряк, ты слишком долго плавал!" - под хохот друзей пропел Валерка, но не удержался и протянул Котьке заначенное пиво: - Скажи Игорю спасибо, специально для тебя сберёг.
- Увы! Своим счастьем я должен поделиться с королевой!
- У-у! - загудела и зааплодировала компания. - Дошутился, наш шут!