Он не помнил определенно, пришел в себя или нет, но мягкое, шуршащее движение наличествовало. Скорее всего, тачка. Следующая вспышка выхватывала из хмельного бреда Ирку, которая танцевала под "Красные звезды" и вроде как у них дома. В мозгу пульсировало, сливаясь с током крови: "Мы стоим у пропасти, трогаем горизонт руками, люди с чистой совестью и голубыми глазами!". И нарастал, как ему казалось, скандал, еще подумал: "Столько лет вместе, пьют вместе и не ругаются…". Дальше - темнота, короткий выплеск света, когда шел поссать и за водой, толкнулся в гостиную и стал свидетелем некоего переплетения ног. Свой собственный неприличный кашель, хриплый вопрос и ответный женский визг, потом снова - чернота, ритм будильника, издевательски повторяющий: "мы стоит у пропасти, трогаем горизонт руками, люди с чистой совестью и голубыми глазами!".
Валера сел на постели.
Отзванивал будильник в телефоне.
Придерживая голову, сполз на пол, сорвал трубку с тумбочки и, наконец, отключил дрожащими пальчиками. В непосредственной близости располагалась Дашина голова с косичкой.
Это было своего рода показателем. Сильно нажираясь, Дашутка пренебрегала плетением кос, и поутру плакала в ванной - волосы было не расчесать.
"Значит, не напилась вчерась", - в рифму подумал Валера.
Встал. Даша сонно поморщила личико и подобрала под себя Валерину сторону одеяла.
Он долго стоял под шипящими струями воды, Даша хотела особый душ - с вибромассажем, но душ этот быстро сломался, оставив, впрочем, за собой одну, вполне обыкновенную функцию - обдавать водой.
Валера обмотался полотенцем с принцессой и пошел на кухню поставить чайник. Там уже сидела, мрачно куря, Ирка.
- Вскипел, - сказала она.
Перед Иркой, однако, стояла не дымящаяся чашка, а запотевшая алюминиевая банка.
Валера вяло поискал глазами по кухонным полкам, он совершенно не знал, где хранится кофе.
- На хуй, кофе, - Ирка одним движением загасила окурок, - пива выпей.
- А есть? - тихо спросил Валера.
Ирка, не вставая со стула, распахнула дверь холодильника и продемонстрировала свирепую батарею банок, правда, разбавленную в середине парой шампанского. Валера выхватил одну и спасительно припал.
- Ира, ты прекрасно выглядишь, - сказал он.
- А ты как хотел? - спросила Ирка, вдруг с женской тоненькой стрункой рассмеявшись.
- Вам, Ирина, такой смех не подходит, - забыв, что хотел сказать, ответил Валера.
- Пошел ты, - беззлобно ответила она.
- Отчего предпочитаете пиво в банках? - сменил тему Валера.
- Хули стекло таскать? - удивилась Ирка.
Валера заметил, что, ненакрашенная, без зверских ободков теней и печеночной помады, Ирка выглядит почти что невинно. По-детски даже, со своими черными волосами и черной родинкой с волосинками на середине щеки. Ее щеки утром воспламенились красным. Это показалось Валере очень здоровым.
В повседневности они с Иркой выработали отношения ненападающей враждебности, но в дни, подобные этому, случались прорывы нежности.
- Что так рано поднялась, девица-краса? - осведомился Валера.
- А ты хули вскочил? - не осталась в долгу Ирка.
- Мне на важную акцию, па-анима-ишь, надо, - с интонацией Ельцина произнес Валера.
- Ой, да пошел ты, - Ирка отвернулась и снова закурила.
- Вы, душенька, крайне в вербальном плане неоригинальны, - заметил, отпивая из банки, Валера.
Банка заканчивалась, и Валера напряженно сопоставлял все pro et contra, чтобы взять вторую.
- Вам нравится моя жена? - вкрадчиво спросил он. - И, если не тяжело, передайте еще одну емкость.
Ирка без всякого выражения отдала банку, выскребла из полупустой пачки сигарету и сказала:
- Иди на акцию.
Валера театрально схватился за стол:
- Гоните?!
Он, конечно же, опоздал.
У Центра планирования семьи уже колыхалась толпа.
Пара дядечек с расчехленными телекамерами пускали сигаретный дым в небо, шатались нарядившиеся с убогим шиком политические журналистки.
Рыбенко с лиловой сосудистой сеткой на щеках что-то бранчливо втолковывал похожей на вороненка сурдопереводчице. Опережая его возможный бросок к камере, Валера влетел в кадр.
Ему быстро ткнули в подбородок микрофон.
- Объясните смысл акции в трех словах, - потребовала телевизионщица.
- Какой канал? - с достоинством осведомился Валера.
- Рен-ТВ, - последовал рассеянный ответ, - вы, кто? Рыбенко? Нам Рыбенко нужен.
- Я представляю смежную организацию, - сказал Валера.
На камере приветливо мигнул красный глазок.
- Итак, - понес Валера, - наш президент Владимир Владимирович Путин не так давно выступил с ежегодным посланием федеральному собранию, о чем он говорил? О любви. Что есть любовь в самом общем, простом понимании? Любовь - это мужчина и женщина, любовь - это дети. Что же мы видим сегодня? - Валера погрозил камере вздернутым пальцем. - Продолжительность жизни россиянина составляет в среднем 52 года! Задумайтесь об этом! 52 года! В то время как женщины живут на двадцать лет дольше. Мы не будем вдаваться в причины такого катастрофического состояния - их нужно искать в антинациональной, не побоюсь этого слова, людоедской политике девяностых. Сейчас важно другое - сбережение нации. Именно для этого благого дела мы - молодежная организация партии Любви пришли сегодня в Центр планирования семьи, чтобы…
- Так, что вы делать-то будете? - тявкнула телевизионщица.
Валера с достоинством откашлялся.
- Сегодня мы - молодежь, цвет нации оставим частичку своего генофонда в Центре планирования семьи, чтобы в будущем многие и многие женщины, которые захотят родить, воспользовались…
Кто-то на заднем плане пораженно крякнул.
Немногие представители "цвета нации" согласились расстаться с частичкой своего генофонда в рамках публичной акции. Правда, Рыбенко нашел гениальный выход из затруднительного положения, наняв за какие-то шоколадки и жвачки целое полчище глухонемых. Теперь переводчица-вороненок доходчивыми жестами объясняла глухонемым, как нужно действовать в лаборатории Центра планирования семьи.
- Это ж, ебать-копать, сколько времени-то! - расстроился Рыбенко.
Его тут же осенило.
- Эй, слушай, - Рыбенко дернул переводчицу за рукав, - пускай они там все скопом дрочат, чтоб компактно получилось!
Переводчица брезгливо отвернулась.
Из здания появилась пожилая лаборантка в тапках, на которые были натянуты голубые бахилы.
- Ну, чего, ребят, долго думать-то будем? - заговорила она скандально. - Чего стоим, молодые люди? Проходим, берем по журнальчику, и в кабинку! Так, кто первый? Ну, долго я ждать тут буду?
Глухонемые, было, попятились, но Рыбенко, как опытная овчарка стадо овец, погнал их в лабораторию.
- Так, - командовал он, - по двое в кабинку! Кабинок мало! Не задерживаемся! Сделал дело - гуляй смело! Выходим, улыбаемся! Широко улыбаемся!
- Они не слышат, - робко напомнила переводчица.
- По губам пусть читают! - оборвал Рыбенко. - Блядь, я с такого похмела, когда эта херня вся закончится? Валерьян! Не уходи! Давай, потом по пивку.
Валера обреченно кивнул.
Глухонемые постепенно рассредоточились по кабинкам и только сопели из-за тонких перегородок.
- Ты-то сам, как? - вдруг поинтересовался Рыбенко. - Не пойдешь?
- Воздержусь, - сказал Валера.
- А че? Может, пошли с тобой, а?
- Ты совсем охуел уже? - Валера разозлился.
- Как вы с девчонками вчера? - Рыбенко, подмигнув, сменил тему. - Все успешно? Попоролись?
- С какими девчонками?.. Что за бред?..
- Ну, бред не бред, - возразил Рыбенко, - а блонди - высший класс, за свою жену можешь быть спокоен, а эту светленькую я бы ебал и рыдал.
Валера с интересом посмотрел на Рыбенко. Этим утром, стоя в коридоре между кабинками, в которых выделяли сперму глухонемые, он никак не мог понять, в своем Рыбенко уме или просто над ним, Валерой, издевается.
Пауза затягивалась. Рыбенко покачивался на носках и то и дело нервно поглядывал на часы - ему, по всей видимости, немедленно требовалось выпить.
- Устал я, - сказал, наконец, Валера.
- Ладно, старик, не раскисай, - Рыбенко с видом человека, который на что-то решился, похлопал Валеру по плечу. - Ща пойдем, посидим, тут рядом нормальное хачовское местечко есть. А я, - скверно ухмыльнулся, - загляну в журнальчик.
И Рыбенко исчез в ближайшей кабинке. Оттуда послышалось встревоженное мычание, но быстро стихло.
Валера вышел на улицу и дал еще два комментария. Никому не нужным, дециметровым каналам.
Потом часа три они сидели в хачовском заведении с сурдопереводчицей. Ей, оказалось, было всего восемнадцать лет, и язык глухонемых она выучила, потому что очень хотела помогать людям. Никто не спросил, осталось ли у нее это желание и поныне, но, судя по тому, с каким суицидным упорством переводчица пила водку, оно поиссякло. Валера с Рыбенко сначала пили пиво, но затем внезапно перешли на текилу.
- Эх, - говорил Валера, - я ведь ненавидел эту власть, мой путь в политике был путем революционера, я не перед кем не прогибался, я сидел в вонючих провинциальных КПЗ, меня избивали омоновцы.
- Ну, ну, - поддакивал Рыбенко.
- Я помню, как зажег Воронеж, как я поднял людей! - воодушевлялся Валера. - Мы шли на какую-то площадь, где был концерт, люди кричали: "Мы ненавидим эту власть! Долой Путина!", у всех были петарды, их пускали прямо в рожи ментам - получи, мразь! - и что теперь? Чем все закончилось?!
- Ой, - перебила переводчица, - а ты, правда, считаешь, что у нас будет революция?